Надо сказать, что почитание законов не являлось отличительной чертой советских руководителей, и тем больше не являлось, чем выше ранг номенклатурной персоны. Такой уголовный тип сознания складывается в условиях, когда партия выше закона, а диктатор выше партии. Ежов точно знал, что до тех пор, пока он у Сталина в фаворе, ему, Ежову, нечего бояться не только закона или, скажем, правительства, но даже и «главного штаба партии» — ЦК. Так что Николай Иванович пер напролом. Да это и неудивительно. Если человек ежедневно представляет на утверждение тысячные списки жертв, ни за что приговоренных к расстрелу, трудно ожидать от него уважения к правопорядку.
В своих мемуарах27 А. Авторханов приводит следующее высказывание заключенного тогда (1938 г.) в Бутырки Постышева: «Таким я и знал Ежова при Сталине. Оба они морально-политические братья-близнецы. Кто же не знал в узких кругах партии, что Ежов в белорусских лесах в 1917–1918 годах занимался тем, чем занимался Сталин в Закавказье после первой русской революции, — бандитизмом и грабежами?»
К этому типу людей отец, бесспорно, не принадлежал.
Думаю еще, что Ежов «затаил в душе некоторое хамство» по поводу упорного стремления Жуковского ограничиться хозяйственной деятельностью и не связываться с «оперативной» работой.
Данное изложение я старался ограничить показаниями или фактами, которые непосредственно относятся к делу отца. Но в этом «Деле» содержатся также показания других арестованных, отобранные по тому признаку, что в них говорится — иногда обстоятельно, иногда мимоходом — о Жуковском. Так что большой объем приводимых сведений может к Жуковскому не иметь никакого отношения. Главным образом это относится к показаниям Ежова и Евдокимова. Мне думается, кое-что из этих свидетельств будет читателю интересно. Так, полет фантазии Ежова (а вернее, его любимого вождя-режиссера) не скован рамками НКВД. На допросе 21 июня 1939 г. он утверждает, что в 1934 г. был в Вене перевербован для «сотрудничества с военной разведкой — Рейхсвера». Затем Ежова новые хозяева связали «с военным заговорщиком Егоровым, и через него я (Ежов) установил связь с германским военным атташе в Москве Кестрингом…»
Это — детали. Итог же таков, что Ежов возглавил «антисоветский заговор, целью которого было свержение нынешнего правительства и захват власти в стране». В расчете на военную помощь Германии «ей были обещаны территориальные и экономические уступки».
«Для практического осуществления этих предательских замыслов я — Ежов, совместно с руководящими участниками нашей заговорщической организации — Фриновским, Евдокимовым и Егоровым, по согласованию с правительственными и военными кругами Германии и по их поручению:
систематически передавал германской разведке совершенно секретные сведения,
сохранял и насаждал шпионские кадры…
сохранял и вербовал новые кадры заговорщиков…
Подготовляя государственный переворот… я готовил террористические кадры.
Наконец, через внедренных мною заговорщиков в центральный аппарат НКИД… пытался обострить отношения СССР с окружающими странами в надежде вызвать военный конфликт».
Экий размах! Впрочем, ближе к делу. Дважды упомянута фамилия Егорова. Имеется в виду маршал Советского Союза, который к этому времени был уже расстрелян. Таким образом, из пяти маршалов расстреляли троих, в том числе наиболее квалифицированных Егорова и Тухачевского. Деятельность оставленных в живых Ворошилова и Буденного на фронтах Отечественной войны, если судить по тем отрывочным, но важным сведениям, которые довелось узнать, наводит на грустные размышления.
Однако маршалов Сталин еще пожалел: три из пяти — это всего 60 процентов. Зато из 16-ти командармов 1-го и 2-го ранга погубили 14, что составляет 87 процентов; из 85-ти комкоров — 57 (т. е. 67 %). На флоте из восьми флагманов l-ro и 2-го ранга уничтожены все 8.
И наконец, многозначительный пункт о внедрении заговорщиков в НКИД — наркомат иностранных дел. Послов и сотрудников аппарата сажали уже при Ежове, новую атаку повел Берия. Началась она 2 мая 1939 г., когда в кабинете Литвинова собралась комиссия ЦК под председательством Молотова: Маленков, Берия, Деканозов (см. статью А. Антонова-Овсеенко в сб.22). Аресты не замедлили воспоследовать, и лишь применительно к главной цели — Литвинову — рвение Берии осталось без приза. (Правда, лишь до поры до времени. В. Бережков49 приводит устный рассказ Микояна о том, что Литвинов погиб в автомобильной катастрофе, подстроенной по указанию Сталина.)
Архипелаг ГУЛАГ: вид извне
Так называемый «заговор в органах НКВД», навязанный известными методами ежовской команде, не мог не замкнуться на системе «исправительно-трудовых» лагерей, ибо они не только являлись материальным фундаментом могущества карательного ведомства, но давали также значительную долю всей национальной продукции. По словам арестованного Ежова «Финансовый план этих (перечисленных. — В.Ж.) хозяйственных объектов НКВД был огромным и превышал планы всех хозяйственных наркоматов кроме НКТП, НКПС и Наркомата оборонной промышленности». Думается, таким вот признаниям верить можно. Не вызывают, на мой взгляд, сомнений и многие другие откровения по поводу маловразумительной организации работ, головотяпства, неразберихи, словом, всего того набора, о котором мы с детства не переставали читать в газетах. Фальсификация состоит лишь в трактовке этих изъянов как плодов сознательной вредительской деятельности заговорщиков. Фактически правила бал зловредная система с ее беспощадными требованиями досрочного выполнения дутых планов, ломанием старых норм, травлей честных специалистов и многими другими компонентами общенародного порыва. Разумеется, все это усугублено спецификой «органов» — их бесконтрольностью, использованием рабского труда, бесчеловечным обращением с заключенными. Тут «ни убавить, ни прибавить» к тому, что сказано в художественном исследовании Солженицына, откуда позаимствована островная часть заглавия настоящего раздела; в «Колымских рассказах» Шаламова и произведениях ряда других бывших узников ГУЛАГа, нашедших в себе силы выстоять и рассказать о пережитом.
Преимущественная часть этих воспоминаний относится к лагерям послеежовских лет, в основном — бериевского периода, но никаких признаков, что пороки, о коих столь самокритично поведали «заговорщики» во главе с Ежовым, хотя бы отчасти были изжиты. Откуда ни глянь — изнутри или снаружи — ГУЛАГ продолжал оставаться — в виде концентрированном, сгущенном — моделью всей страны от края и до края, от моря и до моря.
Рыба, как известно, гниет с головы. Если в роли головы представить центральный аппарат на Лубянке, то окажется, что, действительно, и там порядка не доставало. Об этом рассказал арестованный А.М. Минаев-Цикановский, некогда молодой эсер, после Октября — коммунист, показания давал в конце 1938 г., перед арестом работал зам. наркома тяжелой промышленности, а до этого служил в НКВД.
«После ухода Дейча, заслонявшего собой обоих заместителей Ежова — Фриновского и Бельского, последние стали себя чувствовать увереннее, но положение в Наркомате не менялось.
Дела шли в порядке того же самотека, какой был и раньше. Начальники отделов, предоставленные сами себе, делали все по собственному разумению, тем более, что и оперативных совещаний у Наркома почти не было, — а если и созывали нас, то на 20–30 минут.
Ежов обычно говорил о том, что надо продолжать искать новые центры, которые где-то есть, а затем все расходились, не получив ответа на целый ряд серьезных вопросов, возникающих в ходе следствия и другой оперативно-чекистской работы.
Справки на аресты, которые большей частью санкционировал Фриновский, лежали у него месяцами, К тому же и Секретариат его работал беспорядочно, так что нужный документ приходилось искать целый день, а иногда его и совсем не находили».
Повеяло знакомой советской прозой жизни. Совсем родная неразбериха. Да ведь как же иначе — люди прямо горят на работе, зашиваются, ночами не спят, где уж тут поддерживать ажур в делопроизводстве. А ведь каждая «справка на арест» — это человеческая жизнь. И вот ходит гражданин по улицам, а того не ведает, что живет он уже в долг, что справка на него выправлена, только, вишь, где-то там завалялась. Хорошо б не нашли. Интересно, были ли такие случаи? Может, и были, кому-то повезло, да, пожалуй, вернее по трамвайному билету «Мерседес» выиграть.
Однако время переходить от головы к туловищу, то бишь к ГУЛАГу. Послушаем вначале Ежова, который стремится, как это и положено вчерашнему лидеру, к обобщениям.
«Под видом необходимости более рационального использования заключенных» заговорщики решили добиться разрешения правительства на расширение «хозяйственных функций НКВД, захватывая в свои руки важнейшие хозяйственные объекты…».
Да что ж тут плохого? Не спешите, ибо налицо дьявольская хитрость: «мы понимали, что расширение хозяйственных функций НКВД… должно сказаться на ухудшении основной оперативной работы…» (Значит, меньше сажать придется? И впрямь, ухудшение.)
Это, конечно, не все: заговорщики полагали «таким образом дислоцировать лагеря, чтобы они были расположены близко к границе или к крупным промышленным и политическим центрам… чтобы заключенных можно было использовать в случае нужды как враждебную советской власти силу при захвате власти». То есть зэки грудью бросятся умирать за Ежова?
И наконец: «…мы предполагали широко использовать систему лагерей для того, чтобы направляя туда скомпрометированную часть работников НКВД… с тем, чтобы создать… особый резерв людей, готовых, выполнять любое заговорщическое задание…
Заговорщическое руководство ГУЛАГа было фактически бессменным. Ко времени моего прихода ГУЛАГ возглавлял заговорщик из группы Ягоды — Берман М.Д., у которого была сколочена большая антисоветская группа людей, занимавших все более или менее ответственные посты в ГУЛАГе. После ухода Бермана ГУЛАГ возглавил завербованный мной участник заговора Рыжов, который и был привлечен на эту работу по моей инициативе. Наконец, после ухода Рыжова в Наркомлес, ГУЛАГ возглавил связанный со мной заговорщик и шпион Жуковский».