«Летом 1932 г. в Ташкент приезжал Бухарин… выразил мне сочувствие и сказал, что на положение «ссыльного» не я один попал, а и многие другие и что это будет повторяться до тех пор, пока не изменится существующий порядок в партии».
«Бухарин в резкой форме критиковал политику партии в вопросах коллективизации, привел мне примеры из моей же практики — ликвидации кулацко-басмаческих выступлений в Туркмении…
В таком же духе Бухарин характеризовал мероприятия по выселению кулачества из Узбекистана и чистку колхозов от социально-чуждых элементов…»
Фриновский, как известно, командовал пограничными войсками. При встрече с Евдокимовым он «открыто заявил, что политика коллективизации… себя не оправдала и тут же рассказал мне ряд фактов из жизни пограничных районов, где по материалам чекистского порядка население, испытывая голод и лишившись скота и посевных площадей, в массовом порядке уходит за границу».
Год 1934. «…наша антисоветская организация в крае умышленно создает значительное число отстающих колхозов… Я в это время прикрашивал катастрофическое положение дел в колхозах, создавал шум и трескотню вокруг отдельных незначительных успехов. Колхозная масса, да и низовые работники районных организаций недоумевали, в чем дело? Почему-де у нас в районе плохо, в то время как в крае говорят хорошо… районные работники обращались в краевые организации, где им вместо помощи говорили «Москва виновата, не помогает, а у нас в крае ничего нет»…
Кое-что о массовых арестах. Очередной начальник УНКВД на СКК (Северо-Кавказский край) Булах «проводил вражескую работу… — путем широкого применения необоснованных массовых арестов как среди партсоветского актива, так и среди колхозников.
ВОПРОС: — В каких целях это делал Булах?
— …чтобы создать недовольство против партии и правительства в широких массах и для деморализации партийной среды. Об этом Ежов мне рассказал сам — после снятия Булаха с работы — говорил, что «Булах хороший и «наш» парень, но перестарался и не по разуму «переусердствовал». В связи с этим… Ежову пришлось организовывать и посылать на СКК Комиссию в составе: Шкирятова и Цесарского с тем, чтобы по возможности смягчить последствия вражеской работы, проведенной Булахом, и извращения карательной политики Советского правительства…»
Трудно вообразить, что там творил Булах, если для «смягчения» пришлось использовать Шкирятова, чье имя «в делах человеческой мясорубки достойно стоит рядом с именами Сталина и Ежова…»21.
И в заключение — элемент быта. Евдокимовым упомянут уже встречавшийся нам Емец, который в 1933 г. работал начальником Черноморского отдела ОГПУ. «Мне известно, — говорит Евдокимов, — что все контрабандные дела по закупкам — патефонов и пластинок к ним, а также автомашин, производимым Пиляром заграницей, осуществлялись через Емца, в Новороссийске и Туапсе.
(Пиляр, точнее Пилляр Роман Александрович (Ромуальд фон Пильхау). Из польских дворян. По некоторым источникам — двоюродный племянник Дзержинского. Член РКП(б) с 1918 г. Занимал высокие посты в репрессивных органах, в том числе был полпредом ОГПУ по СКК, затем по Средней Азии. Расстрелян в 1937, реабилитирован в 1957 г. — В.Ж.)
Патефоны и пластинки к ним Пиляром выписывались для раздачи руководящей головке Края Шеболдаеву, Ларину (не путать с отцом жены Бухарина. — В.Ж.) и их окружению.
На почве раздачи Пиляром этой контрабанды… происходило и сближение с ними (руководящей головкой. — В.Ж.) и бытовое разложение».
Сегодня «бытовое разложение» — архаика. На авансцене — госпожа Коррупция.
В судебном заседании Евдокимов от своих показаний, данных на предварительном следствии, отказался. Заметим, что так поступали не все. Например, согласно тем материалам, с которыми удалось познакомиться мне, из 38-ми обвиняемых только 21 человек опроверг самооговоры. О причинах подобного расхождения можно догадываться, однако домысливать их здесь я не буду. Полагаю лишь, что в тех условиях факт признания на суде ни в коей мере не подтверждает справедливость инкриминируемых обвинений.
И наоборот, отказы от показаний, данных на предварительном следствии, хотя они никакой пользы обреченным не принесли, весьма ценны с точки зрения историка. Эти отказы хорошо аргументированы, они убедительны и легко поддаются проверке даже спустя полвека. Возможность, что называется, отвести душу в суде обвиняемые получили благодаря секретности таких процессов. Наглухо отгороженные от посторонних глаз и ушей, Ульрих со товарищи лепили свои приговоры, не обращая по существу никакого внимания на доводы подсудимых. По неписаным правилам их «малины», показаний, выбитых заранее следователями, было совершенно достаточно.
Не то — открытые, «показательные» процессы. Голос справедливости там запрещался под угрозой расправы, характер которой недавним подследственным был хорошо известен.
Итак, говорит Евдокимов: «Показания с признанием своей вины я начал давать после очных ставок с Ежовым и Фриновским и после особого на меня воздействия. Я назвал на предварительном следствии около 124 участников заговора, но это ложь и в этой лжи я признаю себя виновным.
К правым я никогда не принадлежал и не принадлежу, о чем я твердил на предварительном следствии около 5 месяцев.
После того, как на меня начали давать показания Ежов и Фриновский, я не вытерпел и начал лгать.
Получается странно, ЕЖОВ перед моим арестом позвонил мне из СНК и сказал, что меня арестовывает. Теперь же он дает на меня показания, что был со мною связан по а/с деятельности. Значит, он был двурушником по отношению меня. Это обстоятельство меня удивило и я, будучи морально подавлен, начал лгать на себя…
Никогда ДАГИНА для террористической деятельности я не вербовал, на предварительном следствии я об этом подробно написал, но это все ложь. Показания других участников заговора совпадают с моими лишь потому, что у нас у всех был один хозяин — следователь…
Я прошу одного, тщательно разобраться с материалами моего дела, меня очень тяготит, что я оклеветал много лиц. Являлся ли ФРИНОВСКИЙ заговорщиком, я не знаю.
На предварительном следствии я писал собственноручные показания, писал их долго, составлял планы и в конце концов получились показания о к.р. организации. Для убедительности я в свои показания включил БУХАРИНА и этим самым составил «шапку» — верхушку этой к.р. организации…
Я понимаю, что мои показания суду покажутся наивными, но это так было.
Я хочу пролетарскому суду рассказать только правду. Показания на ЭЙХЕ я также давал под давлением следствия.
Я скоро умру, но я хочу сказать суду, что и при новом руководстве аппарат НКВД работает так же, как работал и при ЕЖОВЕ, а отсюда получаются к.р. организации, представителем которой сделался я и другие.
Об этом я убедительно прошу донести СТАЛИНУ. Я не был сволочью, но стал таковым на предварительном следствии, так как не вытерпел и начал лгать, а лгать начал потому, что меня сильно били по пяткам».
Когда я в первый раз прочел «били по пяткам», то решил, что это некая аллегория или эвфемизм, заменяющий слова «нещадно избивали». Действительность же оказалась, как выразился по схожему поводу Рокоссовский, «проще и страшней». От Шрейдера узнаем, что «это… был один из новых методов избиения, введенный Берией, видимо, заимствованный из китайской практики. Удары по пяткам вызывали острую боль и не оставляли никаких следов»1. Били резиновой палкой. (Таким образом «допрашивали», в том числе и лично Берия, сокамерника Шрейдера Л. Мирзояна — недавнего руководителя парторганизации Казахстана и члена ЦК.)
Ударами по пяткам «следствие» не ограничилось. Согласно38 на допросе Евдокимову выбили глаз и поломали больные ноги. Осталось упомянуть, что тяжелые ранения обеих ног были получены Евдокимовым, членом дружины боевиков, при наступлении карателей в 1906 г.
Решением Военной коллегии Верховного суда СССР 2 февраля 1940 г. Евдокимов приговорен к ВМН.
С. Поварцову32 посчастливилось (если здесь уместно так выразиться) полностью скопировать отношение незабвенного Ульриха, адресованное коменданту НКВД, с требованием немедленно расстрелять поименованных в списке семнадцать человек, приговоренных 26 января 1940 года.
Среди прочих это касается
4. Евдокимовой Марины Карловны, 1895 г. р.
5. Евдокимова Юрия Ефимовича, 1920 г. р.
Так что жену Евдокимова и его двадцатилетнего сына (обвиненного в «контрреволюционном заговоре с целью убийства товарища Сталина») расстреляли за неделю до казни главы семьи. Не разлучили, милостивцы, мать с сыном. Приговор был приведен в исполнение 27 января в 01 ч. 30 м.
Реденс и другие показывают
Настоящая глава основана на протоколах допросов лиц, причастных к делу отца, упомянутых в его следственных материалах или, наоборот, что-то говорящих о нем. Интерес представляют не только эти сведения, но и шеренга деятелей, по которым, в известной мере, можно судить о карательном ведомстве той поры.
РЕДЕНС
«Справка
Секретно
по архивно-следственному делу
№ 975047 по обвинению
РЕДЕНСА Станислава Францевича, 1892 г. р., уроженца города Мозовецк (Польша), поляка, гражданина СССР, беспартийного, до ареста — нарком НКВД Казахской ССР».
Просмотрев вводную «объективку», наивный читатель изумится: — Мог ли один из ведущих чекистов быть беспартийным? Не мог, естественно. Комиссар гб 1-го ранга (один из девяти за всю историю этого спецзвания) Станислав Францевич числил свой партийный стаж с 1914 года. Некоторые следователи, прекрасно зная, что арест немедленно влечет за собой заочное исключение из родной парторганизации, соответственно и оформляли протокол, не смущаясь бьющим в глаза абсурдом. Правда, менее тупые дознаватели писали «б.