По поводу свидетельского опровержения, на которое ссылается Е.Г., обратимся к показаниям Лаврентьевой Софьи Давыдовны 1903 г. р., ур. г. Ленинград, до ареста без определенных занятий,
от 23 апреля 1939 г.
ВОПРОС: Вы в одной камере с Жуковской-Шатуновской Еленой Георгиевной?
ОТВЕТ: Да в одной.
ВОПРОС: Что Вам известно о Жуковской?
ОТВЕТ: Мне известно, что Жуковская-Шатуновская жена б. зам. Наркома Жуковского, до ареста работала научным работником по химии. Ездила с мужем в Германию.
— Что еще Вы знаете о Жуковской?
— Жуковская говорит, что ее мужа а также и ее арестовали невинно.
ВОПРОС: Что Вам известно об антисоветских высказываниях в камере Жуковской?
ОТВЕТ: Об антисоветских высказываниях Жуковской мне ничего не известно — их не было. Мне больше о Жуковской ничего неизвестно.
Тем же днем Масленников, судя по протоколу, дает Лене возможность оправдываться:
ВОПРОС: Вы ведете в камере такие разговоры, что Ваш муж Жуковский арестован по «халатности НКВД»?
ОТВЕТ: Нет я таких разговоров не вела
— Вы говорили о произволе е НКВД, о массовых необоснованных арестах?
— Я говорила, что меня удивляет то, что арестовывают жен, о каком то массовом необоснованном аресте разговоров не было.
ВОПРОС: Какие вели разговоры о Фриновском?
ОТВЕТ: Я обрисовала наружность Фриновского, о котором меня расспрашивала Зайончковская, других разговоров о Фриновском не было.
— Какие еще были разговоры в камере?
— Разговоры ведутся на бытовые темы самые разнообразные.
ВОПРОС: Что еще можете добавить к своим показаниям?
ОТВЕТ: Никаких к-p. разговоров в камере не веду и ни какой клеветой на органы НКВД не занимаюсь.
23 апреля следователь Масленников составляет «Протокол об окончании следствия» (хотя, как будет видно, об «окончании» говорить еще рано).
«Признав предварительное следствие по делу законченным, а добытые данные достаточными для предания суду, руководствуясь ст. 206 УПК, объявил об этом обвиняемому, предъявил для ознакомления все производство по делу и спросил — желает ли обвиняемый чем-либо дополнить следствие.
Обвиняемый Жуковская-Шатуновская Е.Г. ознакомившись с материалами следственного дела заявил(а), что (свое нижеследующее заявление Е.Г. вписала на форменный бланк от руки. — В.Ж.) никогда в своей жизни я не имела ничего общего с контрреволюцией, всякая шпионская работа и предательство против Советской власти чужды моему образу мыслей и всей моей деятельности. Я смогу и после тяжелого потрясения, которым для меня является арест и пребывание в советской тюрьме, быть полезным и честным научным работником и гражданином и в таком же духе воспитать своих детей».
Бутырское сидение Лены можно условно разделить на два этапа. Первый из них заканчивается документом, оценивая содержание которого трудно подобрать должный эпитет. Остается предоставить слово тюремному канцеляриту.
1939 г., июля 11 дня следователь — лейтенант г.б. Перепелица
«Нашел:
Жуковская-Шатуновская Е.Г. является женой врага народа, быв. зам. наркома Внутренних дел СССР Жуковского.
По показаниям ЗАЙОНЧКОВСКОЙ — она знала о контрреволюционной деятельности своего мужа.
На основании изложенного
Постановил:
Жуковскую-Шатуновскую Елену Георгиевну, привлечь к ответственности в качестве обвиняемой по ст. 17–58 п. 1 «а» УК РСФСР.
Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей».
«справка: Жуковская-Шатуновская Е.Г. арестована 11 / VI—39 года, содержится в Бутырской тюрьме».
О том, что человека непререкаемо именуют «врагом народа» еще задолго до суда, читателя, знакомого с предыдущим материалом, не удивит. Однако данное постановление выдается и собственным вкладом на беззаконие: арестовали Лену 11 ноября 1938 г., т. е. ровно за семь месяцев до числа, обозначенного в липовой справке, и за восемь месяцев до «избрания меры пресечения».
До сих пор изложение, начиная со дня ареста, развивалось по линии следственных действий. Но жизнь, даже самая ущербная, более многопланова. Не терял времени отец Лены Георгий Борисович. Профессиональный литератор, был он редактором всех прижизненных изданий Серафимовича. Все заявления Г.Б. Шатуновского выдают его литературную квалификацию и полны горестного чувства, испытываемого отцом из-за внезапно и безвинно попавшей в беду дочери, которой он всегда привык гордиться. Читаешь его глубоко продуманные аргументы, звучащие, с точки зрения нормального человека, очень убедительно, и ловишь себя на циничной мысли: к чему все это? Игра ведется по иррациональным правилам, обвинительный приговор предрешен, с человеческими качествами и реальными деяниями подследственной тяжесть приговора не связана, так что все призывы к справедливости, не говоря уже о милосердии, — бессмысленны. Все заявления (не только отца, но и дочери) бюрократической машиной проштамповывались, а ответ был по существу неизменен: «е пересмотре дела отказано» или «В виду того, что вновь поданная жалоба отцом осужденной не содержит новых доводов к пересмотру решения по делу, эта жалоба на основании приказа НКВД СССР… оставлена без удовлетворения…»
Процитирую первое заявление Георгия Борисовича на имя Берии от 4 апреля 1939 г.
«Она (дочь. — В.Ж.) — человек кристаллической честности и редкой бескорыстности. Позвольте привести две маленькие иллюстрации. Пробыла она немало времени со своим мужем замторгпредом заграницей и к великому удивлению кумушек не привезла оттуда никакого запаса платьев и тряпок — наряды ее не интересовали. В последний год она имела возможность по должности ее мужа пожить лучше и шире, чем жила раньше. Но это ей было чуждо. Я с радостью смотрел, как отчаянно она сопротивляется переезду в новую, более просторную квартиру (так и не переехала), как упрямо она сжимает бюджет и экономит каждый НКВД-овский рубль. После ареста ее дети перешли ко мне в подбитых башмаках, без валенок, с крайне ограниченным запасом рваного белья и платья. Я теперь должен покупать и доставать наиболее необходимое».
Цитирует «сын за отца не отвечает» и трансформирует в «жена за мужа не ответчик». Ходатайствует о скорейшем освобождении.
«Жду, верю и надеюсь». Прилагает записку Лене.
Некоторая утрировка, думаю, простительна. «Синим чулком», ни о чем, кроме науки не помышляющим, Лена, конечно, не выглядела. Одевалась прилично, не были запущены и дети. Но в основном старик прав: не только жадности, стяжательства, но и просто стремления более эффективно использовать довольно большие и практически неконтролируемые материальные возможности у супругов Жуковских не наблюдалось. Дачу, правда, поменяли, но здесь сыграли роль несопоставимо лучшие, чем в Томилино, природные условия Жуковки.
Из заявления Г.Б.Ш. Ворошилову (20 апреля 1939 г.) Любимый и уважаемый Климент Ефремович!
«Как, отец и гражданин, считаю своим долгом и своей патриотической обязанностью Довести До Вашего Сведения, как НАРКОМА ОБОРОНЫ, О СУЩЕСТВОВАНИИ ТАКОЙ РАБОТЫ Е.Г. Жуковской-Шатуновской. Работа эта, что бы ни было с ее автором, может и должна БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНА ДЛЯ ДЕЛА УКРЕПЛЕНИЯ НАШЕЙ ХИМИЧЕСКОЙ МОЩИ».
«Попутно» просит, конечно, и за Лену.
Вот это послание, единственное, привело хоть к какому-то результату. В деле, без каких-либо сопроводительных записок, появился следующий документ.
1. Е.Г. Жуковская-Шатуновская работает научным сотрудником технологической лаборатории кафедры ПХЗ Академии с 7.3.37 г. по 11.11.38 г.
2. Е.Г. Жуковская-Шатуновская окончила Химический факультет Московского Высшего Технического Училища в 1929 г. По окончании была оставлена в качестве аспиранта при кафедре неорганической химии и совместно с проф. Н.А. Шиловым выполнила 3 научно-исследовательские работы. Позднее она работала в лаборатории академика А.Н. Фрумкина (Химический институт им. Карпова) и у проф. Поляни в Германии, где выполнила также несколько научно-исследовательских работ.
3. Е.Г. Жуковская-Шатуновская является квалифицированным научным работником, обладает большим опытом экспериментирования и отлично владеет техникой исследования. На протяжении 2-х лет работы в Академии ею выполнены 2 научно-исследовательские работы в области теоретических-основ технологии сорбентов, представляющие большой практический интерес. Выводы из работы 1938 г. были проверены в НИИ-2с и полностью подтвердились.
НАЧАЛЬНИК АКАДЕМИИ
Комбриг: ЛОВЯГИН
ВОЕНКОМ АКАДЕМИИ
Дивизионный комиссар ИСАКОВ
овальная печать
Напечатано 2 экз.
1 — адресату
2 — дело
Надо полагать, запрос был сделан из канцелярии Ворошилова в ответ на цитированное заявление Шатуновского. Затем составленную характеристику переправили прямехонько в НКВД, минуя Георгия Борисовича.
Хочется отметить, что начальство Академии выказало определенную порядочность, давая положительную деловую оценку своей недавней сотруднице, арестованной по политической статье. Конечно, и осторожность не забыта, поскольку отсутствует упоминание об общественной работе, которую Лена, как и положено, вела.
Какую роль сыграл этот солидный, казалось бы, документ, нам неведомо. Скорее всего, никакой.
Еще одно заявление Г.Б.Ш. в НКВД СССР датировано 1/VIII—39 г. Текст пространный. Приложил 2 оттиска статей, отзыв Шилова и «Письмо дочери».
«Мужа своего она видала реже, чем посторонних людей: он обычно приезжал не раньше 3-х часов ночи, и когда она уезжала на работу в Академию, он еще спал».
Просит Лену освободить; разрешить свидание; передачу в размере ста руб. в месяц. Просит также передать записку в Бутырки:
«1 августа 39 г.
Дорогая милая Ленуся!
Сообщаю тебе, что дети твои совершенно здоровы. Не беспокойся о них: они сыты, одеты, обуты. Живут сейчас на даче, чувствуют себя хорошо, ни разу за все лето не болели.