в монгольских учреждениях. Он также давал нелицеприятную оценку рабочим качествам сотрудников Особого отдела ОГПУ: «оторванность сотрудников Особого отдела от Полпредства толкала их на неосмотрительные шаги». Автор указывал на их полную неосведомленность, на то, что чекисты, работавшие в монгольских учреждениях, часто забывали, зачем они направлены в Монголию и, отрываясь от Полпредства РСФСР, становились «приказчиками на службе у монгол»[337]. Юдин обращал внимание на то, что среди работавших в Монголии сотрудников ГПУ были «политически малоразвитые», не способные удовлетворять запросы Полпредства при отсутствии их соподчиненности.
Автор писем предлагал, чтобы сотрудники ГПУ, официально занимавшие должности в монгольских учреждениях, находились в ведении Полпредства РСФСР, которое стало бы своего рода секретным представительством ОПО № 1 ГПУ, что позволило бы координировать разведывательную работу в Монголии и помогло бы представительству точно ориентироваться в окружающей обстановке[338]. Таким образом, речь шла о выстраивании управленческой вертикали, в которой органы ГПУ находились бы в соподчиненном положении. Вряд ли это предложение было встречено с энтузиазмом адресатами писем.
В 1923 г. на Бурят-Монгольское ГПУ возлагались задачи по организации закордонной работы в Восточной Монголии, центром которой была Урга[339]. Для этого было необходимо организовать резидентуру в Монголии, в задачи которой входили: выявление политического и экономического положения страны; политических партий; бандитизма внутреннего и зарубежного; численность и настроения в монгольской армии, места дислокации частей; характеристики деятелей монгольского правительства, положение белой эмиграции (группировки, деятельность руководителей, задачи); иностранные группировки и объединения, шпионаж английский и японский; контрреволюция (агитация лам и князей, центр контрреволюции, связь с Китаем и другими контрреволюционными группировками); освещение буддизма как «религиозной группировки»; выявление связи Монголии с Бурят-Монгольской АССР[340].
В марте 1925 г. начальник областного отдела ОГПУ Бурят-Монгольской АССР В.А. Абрамов направил полпреду ОГПУ по Дальнему Востоку А.П. Альпову отчет о некоторых результатах работы советской резидентуры. В отчете указывалось, что спецслужбами было недооценены возможности и перспективы, которые предоставляла и открывала Урга в части распространения разведывательной работы на Китай, Тибет и Индию. Это сказывалось и при подборе сотрудников, посылаемых для работы в Монголию, чей уровень оставлял желать лучшего. Автор документа предлагал комплектовать низовой аппарат советских спецслужб в Монголии по возможности из «выдержанных» партийцев из среды бурят и калмыков, отказавшись при этом от направления в Ургу русских работников. Последние, по его мнению, не прививались даже в национальных областях Советского Союза, а в Монголии наносили откровенный вред и ведомству, и даже Коминтерну[341].
Важное значение для понимания деятельности советских спецслужб на восточном направлении, и в Монголии, в частности, представляют материалы Восточного, Иностранного, Информационного и Контрразведывательного отделов ОГПУ, а также Полномочных представительств ГПУ — ОГПУ по Дальнему Востоку и Сибири.
Так, в циркулярных письмах Восточного отдела ОГПУ содержались механизмы информационного обеспечения деятельности советских и партийных органов: методы и формы сбора первичной информации о лидерах и организациях «восточной контрреволюции», регламент предоставления документов ПП ОГПУ в Центр[342]. Чем ценны эти документы? Они наиболее полно раскрывают специфику работы не только Восточного отдела, но и Иностранного и Контрразведывательного: формулируют цели, задачи, направления работы, источники сбора информации для реализации вполне конкретных задач. Логика развертывания национально-освободительного, религиозного движения в категориях новой идеологии, понимание специфики Монголии, ее взаимоотношений с СССР, Китаем, Японией и Танну-Тувинской Республикой, анализ проблем в информационном обеспечении деятельности ГПУ, ОГПУ, НКИД, ЦК ВКП(б), пути устранения выявленных проблем — все эти нюансы позволяют наметить характеристики монголо-буддийского дискурса советских спецслужб в 1920-е гг.
Следующая группа документов, готовившаяся в Восточном отделе — «Информационные сводки по восточным окраинам СССР и сопредельным с ними странам» и «Обзоры по восточным окраинам РСФСР — СССР и сопредельных стран». Материалы по сопредельным странам, освещали восточную политику империалистических держав и Советской России, имеющие гриф «Совершенно секретно», а также рабочие сводки, справки, сообщения[343]. В сводки включалась информация, структурированная в небольшие подразделы в соответствии с проблемно-географическим принципом. Как правило, они начинались с раздела «Общее положение на Востоке», в котором аккумулировались материалы по зарубежным странам, входившим в зону интересов Советской России, в т. ч. по Монголии. Следом обобщались материалы по союзным и автономным республикам, губерниям и областям СССР, в которых был высок процент нерусского населения: среди них — Сибирь, Дальний Восток, Бурятия.
Кроме того, Восточный отдел готовил сводки по Монголии и Дальнему Востоку, в которых отражалась текущая ситуация, информационные сообщения о деятельности Японии во Внутренней Монголии под лозунгом создания «Автономной Монголии», а также о попытках Японии распространить свое влияние на Внешнюю Монголию и Дальневосточный край[344].
В обзорах и информационных сообщениях проходила и тема буддизма, положения и деятельности лам в регионах компактного проживания народов, исповедующих эту религию (Бурят-Монголия, Внешняя Монголия)[345].
Иностранный отдел ОГПУ концентрировал сообщения о политическом положении в Монголии, справки, содержащие сведения об отношении ее с Китаем и Японией, разведывательной деятельности этих стран в отношении Монгольской Народной Республики[346]. Документы ИНО свидетельствуют, что к Монголии проявляли интерес и европейские страны, например, в ноябре 1925 г. был добыт доклад датского посланника в Пекине по ситуации во Внешней Монголии[347].
В документах ИНО содержалась информация о работе монгольской контрразведки против советских инструкторов, настроениях в монгольской армии и в среде ламства, переселении монголов и казахов из Синцзяна в МНР, о конфликтах на монголо-китайской границе[348]. Записки о решении религиозного вопроса в Монголии и взаимоотношениях с ламами, сводки Иностранного отдела ОГПУ о деятельности Панчен-ламы[349].
Наибольший интерес представляют «Обзоры политического и экономического положения республики» (с 1923 — СССР), которые готовились ИНФО ГПУ — ОГПУ для доклада высшему партийному и советскому руководству Советского Союза, а также для информирования руководящего состава ГПУ — ОГПУ, а также секретарей губернских и областных партийных организаций[350].
В сводках и обзорах ИНФО ОГПУ мы регулярно встречаем такие понятия, как «пантюркизм», «панисламизм», «панмонголизм». Каждое из названных движений, по мнению ОГПУ, угрожало безопасности советского государства. Так, в разделе «Националистические партии и группировки» обзора политико-экономического состояния СССР за апрель — май 1923 г. эксперты спецслужб дают характеристику «Панмонголистского движения»[351].
Контрразведывательный отдел готовил справки, аналитические записки, информационные сообщения, содержащие материалы о борьбе с контрреволюционными повстанческими организациями в регионе, характерной тактикой которых было взаимодействие национальной («восточной») контрреволюции с русской (преимущественно, казачьей) контрреволюцией. В ряде восстаний, руководимых контрреволюционными организациями, совместно участвовали алтайцы и русские казаки (Ойротия), буряты, русские казаки (Бурятия, Монголия и ДВК), русские и казахи-националисты (Казахская АССР)[352].
Монголо-будийская тема стала одним из весьма специфических направлений в работе советской разведки и контрразведки 1920-х — 1930-х гг. Не представлявшая первостепенную важность тема выстраивания отношений с относительно слабым геополитическим субъектом, отчасти объясняет фрагментарность сведений, которые добывались десятками подразделений центрального и местного аппарата ГПУ — ОГПУ.
Архивные документы свидетельствуют о напряженной работе советских спецслужб на монголо-бурятском направлении, сложностях взаимодействия с местными национальными элитами, проблемах с незнанием сотрудниками национальных и религиозных особенностей местного населения.
Отсутствие системной и глубокой проработки «монгольского» вопроса и заметной внутриведомственной полемики по ним также являлось производной кадрового дефицита и весьма ограниченных возможностей и стремления к привлечению работников из числа местного населения. Осознание необходимости включения местных элит в работу спецслужб существовало, прежде всего, у работавших «на земле» чекистов, но не было услышано в Москве.