[398]. Но партийные органы, недовольные данным обстоятельством, в январе 1929 г. потребовали дальнейшего усиления «репрессивных мер против контрреволюционной части мусульманского духовенства»[399], считая, что оно по-прежнему сохраняет влияние на крестьян, неотъемлемо от жизни, и ревностно защищается последними.
По далеко неполным данным, с начала 1928 г. по конец 1931 г. в Кабардино-Балкарии было подвергнуто репрессиям более 200 служителей мусульманского культа[400].
К концу 1920-х гг. позиции Советов в Кабардино-Балкарской автономной области были уже достаточно прочными, а местный отдел ОГПУ приобрел значительный опыт в борьбе с мусульманским духовенством и в подавлении личности посредством нагнетания в обществе морально-психологического напряжения.
В основном логика репрессивной политики советских спецслужб была типичной. Работники Восточного отдела ОГПУ, основываясь на высказываниях мусульманских религиозных лидеров об отрицательном восприятии советской власти, собирали первичную информацию и после ее творческой интерпретации, делали вывод о существовании «центров заговора» на местах. Тем самым в ОГПУ фактически формировали «реакционные исламские центры», «устанавливали» их связи с эмиграцией и представителями иностранных государств. Все это впоследствии «подтверждалось» в ходе многочисленных допросов арестованных[401].
Работники ОГПУ сознательно преувеличивали масштабы деятельности конкретной личности или вышеуказанных «реакционных исламских центров».
К этому времени «в силу складывающихся тенденций на местах и в целях объединения работы по всем видам шпионажа и по белогвардейско-кулацкой и повстанческой контрреволюции» приказом ОГПУ СССР от 10 сентября 1930 г. № 299/137 Восточный отдел был ликвидирован[402].
Таким образом, советские спецслужбы сделали все возможное, чтобы лишить мусульманское духовенство влияния в обществе. Эта работа велась целенаправленно и методично. Предполагалось, что, как и все остальные мероприятия, борьба с мусульманским духовенством должна будет завершиться в сжатые сроки, и чем меньше оставалось времени, тем жестче были репрессивные меры в отношении религиозных деятелей. Официальная идеология интерпретировала это как классовый антагонизм. Чем явственней становилась тенденция усиления репрессивной составляющей деятельности советского государства и жестче звучала риторика внутрипартийной борьбы, тем очевиднее становилась иллюзорность насаждения большевистской идеологии и переориентации общественного сознания горцев.
А. Г. Марутинг. Санкт-ПетербургДеятельность ПП ОГПУ по борьбе с белоэмигрантским терроризмом в Ленинградском военном округе
1927 г. вошел в историю страны, как год «военной тревоги». В январе член ЦК РКП(б) Я. Э. Рудзутак, выступая на XXIV Ленинградской губернской партийной конференции, обратил внимание актива на угрозу возникновения войны: «Мы вступаем сейчас в такую полосу истории, когда наши классовые враги неизбежно навяжут нам войну»[403].
События лета 1927 г. подтверждали опасения руководства страны о реальности военной угрозы.
3 июня в Москве на улице Малая Лубянка, в доме, где проживали сотрудники ОГПУ, были обнаружены и обезврежены зажигательные бомбы общим весом в 4 кг.
4 июня советские газеты опубликовали сообщение о том, что в районе села Алтуховка Смоленской губернии в перестрелке с бойцами ОГПУ убит террорист Э.О. Опперпут-Стауниц — участник покушения на взрыв дома на Малой Лубянке в Москве.
6 июня в Москве террористом Русского общевоинского союза (РОВС) Г. Н. Радкевичем-Шульцем была брошена бомба в бюро пропусков ОГПУ.
На следующий день, 7 июня, из Варшавы, Ленинграда и Минска пришли известия о совершенных террористических актах. В Варшаве, на вокзале, русским белоэмигрантом Б.С. Кавердой был убит полпред СССР в Польше П.Л. Войков. В Ленинграде, в здании Дискуссионного клуба, группой террористов РОВС был осуществлен террористический акт, направленный против партийного актива города. В Минске в результате террористического акта был убит заместитель полпреда ОГПУ по Белорусскому военному округу И. К. Опанский[404].
8 июня на КПП Батумского погранотряда сотрудниками погранохраны ПП ОГПУ в Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республике при переходе турецко-советской границы был задержан эмиссар Парижского бюро ЦК СДПГ (м) И. Карцивадзе.
Реакция политического руководства СССР была предельно жесткой. 10 июня 1927 г. оно опубликовало официальное сообщение Коллегии ОГПУ о вынесении смертных приговоров 14 террористам-монархистам и 6 английским шпионам[405].
Из всех террористических групп, заброшенных в СССР, только тройке под началом В.А. Ларионова удалось осуществить террористический акт и с помощью финских спецслужб скрытно пересечь советско-финскую границу.
Как пишет в своих воспоминаниях Ларионов, они совершили несколько выходов в Ленинград с целью разведки местности. Заранее подготовленного плана и четко обозначенной цели у террористов не было, весь их поход в северную столицу был сплошной импровизацией[406].
Но на самом деле за любой успешной импровизацией стоит большая подготовленная работа. Отделение Русского общевоинского союза, которое находилось в Финляндии, имело в Ленинграде конспиративные квартиры и свою агентуру, с помощью которой эмиссары РОВС собирали необходимую информацию. В.А. Ларионов в своих воспоминаниях об этом умалчивает. Однако нахождение агентов РОВС в Ленинграде подтверждается материалами уголовного дела № 1985 от 14 февраля 1928 г., возбужденного в отношении гражданки Е. П. Хвощинской уполномоченным 5-го отделения КРО ПП ОГПУ в Ленинградском военном округе (ЛВО) Л.П. Дмитриевым[407].
В процессе расследования было установлено, что проживавшая в Ленинграде вдова бывшего гвардейского офицера Е.П. Хвощинская с 1914 г. лично знакома с генералом А. П. Кутеповым. В эмиграцию она не поехала, осталась в Ленинграде, устроившись работать преподавателем музыки. В апреле 1925 г. в пригородном поезде познакомилась с С.С. Кожевниковым, прибывшим из Финляндии с целью ведения разведки и создания агентурных позиций в Ленинграде. В процессе знакомства Кожевников представился Хвощинской журналистом одной московской газеты и попросил об услуге — возможности останавливаться в ее квартире во время приездов в Ленинград.
В конце июня 1925 г. на квартиру Хвощинской прибыл молодой человек, который представился Старковым передал от Кожевникова привет, деньги и духи. Через два дня он снова появился и попросил разрешения переночевать. Этим молодым человеком был А.Б. Балмасов, активный участник эмигрантской монархической организации, возглавляемой генералом А.П. Кутеповым. Во время своих тайных визитов в Ленинград он стал останавливаться у Хвощинской.
Следствию удалось установить, что от Кожевникова и Балмасова женщина получала задания собирать информацию о настроениях рабочих на заводах Ленинграда и крестьян в пригороде. В ее обязанности входил прием от курьеров на хранение пакетов и документов. Так же через нее передавались условные пароли. Хвощинская вполне освоила искусство конспирации: она выбрала место в Петровском парке, куда можно было незаметно положить записку или документы. Но самой большой ценностью для представителей зарубежных монархических организаций было наличие у женщины квартиры[408].
Изучив обстановку в центре города, В.А. Ларионов и А. Б. Балмасов приняли решение совершить террористический акт в здании Дискуссионного клуба отдела агитации и пропаганды Ленинградского горкома ВКП(б), размещавшегося на Набережной Мойки, д. 59[409]. Это решение было не случайным: здание не имело охраны, в нем одновременно собиралось большое количество людей, кроме того, это центр города, где всегда много прохожих и, соответственно, есть высокая доля вероятности затеряется в толпе.
Как пишет Ларионов в своих воспоминаниях, они вошли в здание без десяти минут девять вечера, расписались на входе у дежурной по фамилии Брекс. Ларионов расписался как Федоров, а Мономахов поставил номер партийного билета 34, но в книге регистрации посетителей фамилию, которую написал Мономахов (Жаров) он не указал. Далее все трое поднялись в актовый зал, и, убедившись в том, что зал полон, бросили бомбы. Воспользовавшись всеобщим смятением, они скрылись с места преступления, а затем ушли в Финляндию[410].
В тот вечер в адрес заместителя руководителя ленинградского контрразведывательного отделения (ЛКРО) Н.Д. Шарова поступила докладная записка о взрыве в Дискуссионном клубе. В 21.10 ответственному дежурному по ПП ОГПУ в ЛВО Беликову позвонил один из участников совещания и сообщил о террористическом акте. По указанному адресу немедленно выехала группа сотрудников[411].
Осмотрев зал заседаний и опросив на месте свидетелей происшествия, сотрудники приступили к проведению дознания на месте. Дознание началось с опроса работницы гардероба В. А. Брекс, которая сообщила, что примерно за семь минут до взрыва в здание вошло трое незнакомых мужчин. По существующим правилам посещения клуба все посетители должны расписаться в книге посетителей. Двое расписались, а один отказался, сославшись на то, что он зашел на минутку в библиотеку. Посетитель, отказавшийся расписаться, держал в руках портфель, в котором находилось, что-то объемное. Один незнакомец снял свой макинтош и повесил на вешалку, второй отказался, а на третьем был пиджак. Спустя примерно семь минут в зале заседаний раздался сильны