На одном из совещаний в феврале 1979 г., посвященном борьбе с идеологическими диверсиями иностранных спецслужб, Ю.В. Андропов обращал внимание на то, что «чекисты призваны бороться за каждого советского человека, когда он оступился, чтобы помочь ему встать на правильный путь. В этом и заключается одна из важнейших сторон деятельности органов госбезопасности. Она имеет большую политическую значимость, вытекающую из самой гуманной сущности нашего строя, отвечает требованиям идеологической работы партии» [79].
Следует ли только после этого удивляться высокому авторитету Юрия Владимировича Андропова и его доброй памяти среди как сотрудников КГБ, так и его современников?
О значении творческого наследия Ю.В.Андропова для сегодняшних сотрудников органов безопасности России свидетельствуют следующие слова: «Без сохранения высокой значимости офицерской чести, лучших профессиональных традиций и ценностей, без идеала служения общему благу, а также светлых образов тех, кто на разломе эпох, не смотря на все соблазны нашего непростого времени, остался верен «духу государственного служения» (носителем которого, без сомнения, был и Андропов), вряд ли можно создать эффективную силовую структуру, добиться подлинного авторитета и уважения граждан. А без помощи последних, если общество не доверяет своим спецслужбам, остановить растущую волну международного террора, криминального беспредела и насилия невозможно». Так написал в статье «Тайны Андропова», приуроченной к девяностолетию со дня рождения Юрия Владимировича, директор ФСБ России Н.П. Патрушев[80].
Было бы неоправданным не коснуться и еще одной крайне деликатной темы в деятельности органов госбезопасности в эпоху Андропова. Речь идет о запрете проведения проверочных мероприятий в отношении «номенклатурных» лиц. Несмотря на запрет собирать компрометирующие материалы на подобных чиновников, подчас такая информация все же поступала в органы госбезопасности в процессе проведения оперативных мероприятий и расследования преступлений. И тогда перед следователями и руководителями оперативных подразделений вставали сложные вопросы, что с ней делать. Но информация обязательно отправлялась «в центр».
О проверенной и подкрепленной соответствующими доказательствами подобной информации Андропов докладывал лично Брежневу.
Как отмечал по этому поводу Л.М. Млечин, «Брежнев смертельно не любил скандалов и снисходительно относился к мелким грешкам своих подчиненных». О принципе равенства всех граждан перед законом, в подобных случаях предпочитали не вспоминать… «Оргмеры», как правило, принимались, но «по тихому», без громких разоблачений и привлечений к уголовной ответственности. И все же главная цель достигалась: коррупционер покидал свой пост, и полученный результат можно было оценивать, хоть как и половинчатую, но все же «победу».
Андропову, известному своей принципиальностью, щепетильностью, приходилось мириться с подобной «мягкостью оргвыводов», хотя они вряд ли его устраивали и соответствовали его убеждениям.
Следовало ли ему, «в знак протеста», демонстративно подать в отставку? Наверное, он отдавал себе трезвый отчет в том, что другому человеку на его посту удалось бы сделать еще гораздо меньше…
Председатель КГБ мог, помимо этого, как член Политбюро ЦК КПСС, деликатно обозначить эту проблему на его заседания; давал команды руководителям территориальных управлений проинформировать соответствующих партийных секретарей.
Для «привлечения к уголовной ответственности» — возбуждения уголовного дела в отношении номенклатурных работников требовалась «санкция» — согласие соответствующего партийного органа: этот порядок был прописан в подзаконных нормативных актах правоохранительных органов. А «партийные инстанции», понятно, не «горели желанием» давать санкции для привлечения виновных из собственных рядов к уголовной ответственности. Не горели, но все же вынуждены были это делать!
Даже в Москве, вотчине одного из твердых антагонистов председателя КГБ СССР В.В. Гришина, по ДГОР (делу групповой оперативной разработки) были арестованы и судимы и член бюро МГК КПСС, и герой Социалистического труда, не считая многих других, ставших достоянием гласности, «мафиозных» дел 1979–1982 годов.
Одним из распространенных мифов об Андропове, является миф о «противоборстве КГБ и МВД». Несмотря на то, что вряд ли возможно говорить о некоем подобии «холодной войны» между этими двумя этими ведомствами, тем не менее, некоторые напряженность и противостояние между ними существовали, накапливались и росли.
Ю.В. Андропову поступала порой информация из КГБ союзных республик, областных и краевых управлений о неблагополучии дел в органах МВД, сокрытии ими преступлений, коррумпированности отдельных сотрудников, их смыкании с преступными элементами.
Но здесь следует отметить два чрезвычайно важных обстоятельства.
Во-первых, Министерство внутренних дел СССР при своем преобразовании из министерства охраны общественного порядка 25 ноября 1968 г., было освобождено, в отличие от других министерств, от оперативного контроля со стороны органов безопасности.
Во-вторых, бывший с 1966 г. министром Николай Анисимович Щелоков относился к числу личных выдвиженцев и близких друзей Л.И. Брежнева. Он был на 5 лет старше Андропова, в 1939–1941 гг. работал председателем Исполкома Днепропетровска под руководством первого секретаря обкома Л.И. Брежнева. Именно ему пришлось организовывать летом 1941 г. эвакуацию из города промышленных предприятий, населения и материальных ценностей. С 1950 г. — заместитель председателя Совета министров Молдавской ССР, где ему вновь пришлось трудиться под руководством первого секретаря ЦК компартии республики Л.И. Брежнева, с которым у него сложились дружеские отношения, сохранявшиеся до последних дней жизни генсека. В сентябре 1966 г. Н.А. Щелоков возглавил министерство охраны общественного порядка (МООП) СССР, а через два года — воссозданное министерство внутренних дел СССР.
Судьба Щелокова является наглядным примером трагического перерождения номенклатурного работника, лишенного непредвзятого контроля со стороны государственных органов (прокуратуры и отдела административных органов ЦК КПСС), когда поступавшие в эти инстанции многочисленные сигналы и жалобы на сотрудников возглавлявшегося им ведомства, оставались без должного рассмотрения и реагирования.
Следует, однако, объективно признать, что деятельность Щелокова на посту министра, включала как бы два этапа: на первом из них он стремился, и ему действительно удалось несколько улучшить организацию работы служб министерства, не отвергая и современный зарубежный опыт, материально-техническое обеспечение подразделений.
Использовал он для этого и возможность прямого личного обращения к Генеральному секретарю ЦК (отрицательной стороной этой практики являлось то, что «вопросы МВД» решались лично Брежневым).
Поскольку уголовная статистика была «закрытой» («секретной»), в деятельности министерства появились «приписки», повышавшие «раскрываемость» преступлений, и скрывавшие реальную картину и динамику криминальных тенденций. Помимо этого, в «облагополучивании» криминальной ситуации были заинтересованы и местные руководители — от председателей исполкомов Советов до соответствующих партийных секретарей.
Понятно, что права и интересы граждан при этом в расчет не принимались, что порождало законное недовольство граждан в отдельных регионах. О чем территориальные управления КГБ и информировали Москву…
На втором же этапе, пришедшемся на середину 70-х годов, Н.А. Щелоков уже больше сибаритствовал, наслаждаясь высокой должностью, предоставляемыми ею привилегиями и иными возможностями.
Были у него и немалые личные амбиции: он был очень тщеславным человеком. До описанной нами встречи 21 июня 1967 г. с делегацией крымских татар с поручением разобраться с их проблемами и требованиями, жизненные пути Ю.В. Андропова и Н.А. Щелокова не пересекались. А несколько позже, в «интересах дела», то есть предотвращения возникновения массовых беспорядков, КГБ представило предложения, которые министр внутренних дел должен был принять.
Будучи на четыре года старше председателя КГБ, Н.А. Щелоков считал себя «обойденным» по партийной линии, с 10 апреля 1968 г. оставаясь «только «рядовым» членом Центрального комитета КПСС.
Перешагнув в ноябре 1970 г. пенсионный рубеж, он был обеспокоен своим будущим, поскольку рядом с ним «подрастал» зять генерального секретаря ЦК Ю.М. Чурбанов (с 1977 г. — заместитель, затем первый заместитель министра).
Стремясь показать свою «компетентность» Щелоков позволял себе, в нарушение существующих правил, направлять Л.И. Брежневу записки, затрагивающие сферу деятельности КГБ СССР. При этом, вопреки распространяемым слухам, он выступал отнюдь не как «либерал» и «демократ», допуская очень вольное отношение к правовым нормам.
Например, при предложении выслать из Москвы «неудобных» диссидентов. (Ф.Д. Бобков на это предложение, поддержанное В.В. Гришиным, отвечал прямо: — Для этого нужен Указ Президиума Верховного Совета СССР!).
По сути дела, на личностном уровне мы имеем дело с конфликтом двух жизненных позиций, двух жизненных стратегий: бескорыстного и беззаветного служения Делу, Долгу у Андропова, и синекуры, достижения максимального личного комфорта и достатка у Щелокова.
И поэтому Ю.В. Андропов имел все основания в кругу ближайших сотрудников называть Н.А. Щелокова «проходимцем». А последующие события 1979–1982 годов, о которых мы расскажем далее, только добавили оснований для этого.
Однако, помимо повседневного руководства весьма обширным «хозяйством» Комитета государственной безопасности СССР, от его председателя требовались и предложения о стратегических направлениях развития органов и войск, их кадровом обеспечении, материально-техническом оснащении, начиная от новейших ЭВМ (они использовались в аналитических подразделениях КГБ уже в конце 60-х годов), до самых современных средств вооружения, техники и т. д.