Адская пасть пламени ухмылялась мне в лицо.
Я едва сумела подавить крик. Угли распались, посылая вверх облако искр. Яма исчезла: я снова бежала к дверям спальни в Детском Дворце. Воздух кипел, и я не могла дышать, не видела, куда иду, Дайо снова умирал, и все это – из-за меня…
Перед глазами вспыхивали красные и белые пятна. Я продолжала ступать по неустойчивой доске почти вслепую. Глаза щипало от слез и дыма. Море раздвоенных языков вздымалось вверх вместе с жаром и светом. Я слышала их торжествующий рев: «Наша, наша, наша!»
И вдруг поняла, почему так боялась огня.
Пламя знало.
Знало, кто я на самом деле. Считало меня своей дочерью. И приказывало мне разрушать и сжигать.
Пламя не причинит мне вреда: ведь оно меня создало.
«И однажды, Сделана-из-Меня, – прошептал чей-то голос; я почувствовала мускусный цветочный аромат, – ты снова будешь моей».
– Нет, – прошептала я – и споткнулась.
Стопы коснулись рыхлой земли.
Стража и мои названые братья и сестры с облегчением бросились ко мне, подхватывая, чтобы я не упала. Они проверили, нет ли ожогов, стряхнули тлеющие угли с одеяния, затоптав искры в грязи. Меня трясло, но я, проигнорировав хлопотавших вокруг меня людей, решительно прошла сквозь толпу – туда, где застыл Санджит.
В его глазах блестели слезы. Маска безразличия исчезла с лица, на котором теперь отражались потрясение, недоверие и обжигающая страсть, от которой мои ноги сделались ватными.
Я забрала у Санджита череп и подняла над головой.
– Я отменяю проклятие Санджита из Дирмы, – выдавила я, хрипя от дыма. – Его руки созданы для жизни, а не для смерти. Узрите же!
И я швырнула череп в огонь. Раздались одобрительные возгласы деревенских и оглушительная барабанная дробь. Я взяла оставшийся травяной венок и возложила на причесанные кудри Санджита.
Он прижал мои руки к своим щекам; сердце бешено забилось в груди, но внезапно он резко отпрянул и направился к старейшинам.
Санджит протянул руку, молчаливым жестом требуя ковш.
– Хорошо, – сказал старейшина, с сомнением вручая ему ковшик. – Поскольку ваш символ был отменен, вы можете выбрать снова.
Санджит зачерпнул вина, отпил его и выплюнул на ладонь сверкающий рубин.
– О! – радостно выдохнул старейшина. – Отличный сувенир. Ам благосклонен к Его Святейшеству…
Зрители удивленно ахнули, когда Санджит швырнул рубин на землю. Он опустил ковш снова, и на этот раз выловил изумруд размером со сливу – в два раза ценнее, чем предыдущий сувенир.
Но и его Санджит тоже выбросил.
Вся деревня, затаив дыхание, наблюдала, как Санджит пил и опускал ковш снова и снова, выкидывая попадавшиеся ему сокровища: на земле вскоре выросла небольшая горка. Но наконец он улыбнулся и прекратил черпать.
Небольшой круглый сувенир лежал у него на ладони.
Ракушка каури.
Глава 16
Санджит положил сувенир в карман и ушел, не сказав ни единого слова. Его спина растаяла в тенях, до которых не могли дотянуться языки пламени, озарявшие пространство вокруг ямы. Я еще долго смотрела ему вслед, даже когда музыканты заиграли новую песню и деревенские закружились под ритмичный стук барабанов.
Верховная Жрица помахала мне, стоя на помосте. Она начала спускаться, но прежде чем она сошла вниз, чья-то рука утянула меня в толпу танцующих. Я подпрыгнула, готовясь дать отпор излишне дерзкому деревенскому… и обнаружила рядом улыбающегося Дайо. Почему он всегда утаскивал меня прочь, когда я пыталась поговорить с Мбали?
– Я не танцую, – напомнила я.
– Но ты могла бы, – возразил он. Обсидиановая маска блестела на его груди, пока он ритмично двигался вокруг меня кругами. – Я видел тебя. Несколько лет назад в Детском Дворце ты ускользнула с Кирой на крышу, чтобы посмотреть на праздник в городе. И танцевала.
– Ты что, следил за мной?
Даой положил руку мне на талию, и я инстинктивно начала покачиваться вместе с ним.
– Да, следил.
Олуонские танцы почти полностью состояли из движений бедрами. Барабаны отбивали быструю и высокую ноту, как сердце дикого зайца. Мне не хватало естественной грации местных женщин. Я оставалась неловкой и скованной там, где они были гибкими и знойными. Я не попадала в ритм, и лицо запылало от стыда.
– Все пялятся на нас, – пробормотала я.
– Не смотри на них, – сказал Дайо. – Смотри на меня.
Так я и сделала. Его лицо с широкими чертами, присущими всем Кунлео, сияло. Он подмигнул мне, сверкнув улыбкой: белые зубы контрастировали с темной кожей, все еще прекрасной, несмотря на шрам от ожога. Я вспомнила, как радостно Дайо высмеивал себя в игре чуть раньше, и позавидовала его ребяческой свободе. Мои бедра начали покачиваться в такт музыке, а потом я повторила и движения рук Дайо.
– Смотри на меня, – напомнил он, когда мой взгляд снова скользнул к толпе деревенских вокруг.
Луч загудел в ушах, и я услышала, как он добавил:
«А теперь ты любишь меня, Тарисай из Суоны?»
Музыка ускорилась. Мои мышцы расслабились: мы кружились, как мотыльки в свете огня. Стройное тело Дайо вдруг показалось мне незнакомым, когда я попыталась представить его возле себя, ближе, чем когда-либо обещание за пределами клятвы Совета. Я услышала вопрос, скрытый в его словах: «Смотри на меня».
Я всегда ощущала необъяснимую близость к Дайо. Мы знали о слухах, которые нас окружали, о том, что все ждали, когда я выношу принцу наследника. Но эта близость никогда не пробуждала жара внизу живота. Я любила Дайо и готова была за него умереть, однако этот новый язык, эти сигналы, которые посылали наши тела, танцуя… все казалось неискренним. Нарочитым. Как будто мы просто исполняли роли, которые ожидал от нас мир.
Мысли так и норовили ускользнуть прочь, к теням за праздничной поляной, где другой ждал меня в приглашающей темноте. Когда песня закончилась, я отступила от Дайо, позволяя деревенским вклиниться между нами. Он озирался в замешательстве, вертел головой, пытаясь меня найти.
Но я развернулась и бросилась наутек.
Я послала Луч в темноту – словно кинула камень в колодец. Через несколько мгновений я нашла Санджита: он отошел от деревни на полмили, туда, где океан Обаси накатывал на побережье.
Когда я добралась до Санджита, был отлив: на песке в лужах соленой воды поблескивали ракушки и плоские морские ежи. Волны гудели, как цимбалы. В прохладном ночном воздухе летали мерцающие синие спрайты.
Санджит не поднял взгляда, когда я подошла. Он стоял, прислонившись к валуну, усеянному прилипалами, и что-то вертел в руках.
– Ты осчастливил многих местных, – начала я. – Они накинулись на драгоценности, которые ты выбросил.
– Ну и хорошо. – Он все еще не смотрел на меня.
Я сглотнула и сменила тему:
– И вообще, почему мы наделяем деревенских старейшин такой властью? Какое право они имеют диктовать, кто ты? Что за глупая традиция! – Я нахмурилась, глядя на свое отражение в воде. – Когда я стану Верховной Судьей, то все изменю. Напомни мне потом.
– Опять она за свое, – пробормотал Санджит. Его глубокий голос перекрывал даже рокот волн. – Полна решимости завоевать свободу для целого мира. Тарисай из Суоны! – воскликнул он и рассмеялся. От этого звука внутри у меня стало беспокойно. – Она сделает нас хозяевами своей судьбы, нравится нам это или нет.
– Ты думаешь, что я наивна.
– Нет. Я думаю, что ты – надежда всего Аритсара. Я думаю, что есть люди, которые видят то же, что вижу я, и они наверняка напуганы до безумия. И я думаю, что люблю тебя, – сказал он, – с той самой ночи, когда ты сняла с меня оковы в Детском Дворце.
Санджит пересек зеркальные лужицы, оставшиеся после отлива, и мое сердце забилось чаще, но не от стыда или страха. Я дотронулась до его щеки. Он прижался к моей руке, коснувшись губами ладони.
– Какие законы ты готов ради меня нарушить? – спросила я.
– На твое усмотрение, – ответил он насмешливо. – Ты же будущая Верховная Судья.
Я вспыхнула.
– Я хочу быть ответственной.
– Мы будем осторожны.
– Нет, я имею в виду… я хочу быть ответственной за тебя. За твои хорошие сны и за кошмары, Джит. Я хочу знать их все. – Мои руки легли ему на грудь, и я почувствовала под черной льняной тканью теплые и твердые мышцы. – Я не всегда знаю, как помочь. Но хочу быть рядом.
– В качестве названой сестры?
Я с отвращением сморщила нос, и Джит ухмыльнулся.
– Я пришла, – продолжала я, схватив его за тунику, – за той ракушкой каури.
Внезапно я очутилась в воздухе – Санджит поднял меня, обняв крепкими руками. Я рассмеялась. Он посадил меня на покрытый прилипалами валун и продемонстрировал свою работу: ножной браслет из крошечных золотых колокольчиков, тот самый, который показывал мне в ночь смерти матери.
Санджит присоединил к цепочке браслета ракушку каури.
– Я сохранил браслет амы на память. Но теперь он твой. – Видя мои сомнения, он настоял: – Ты доверила мне свою историю. А я доверяю тебе свою.
Санджит обхватил ладонями мою стопу, стряхивая с нее песок и глину. Затем застегнул цепочку вокруг щиколотки – ракушка кремового цвета блеснула на свету. Я смутно ощутила пальцы другой женщины, касавшиеся украшения. Услышала ее смех: колокольчики звенели на ноге, пока она пела и танцевала.
– Я тоже хочу подарить тебе кое-что.
Я достала из-за пазухи кусочек янтаря.
– Не стоит, – сказал он. – Это твой особый талисман.
Я хмыкнула:
– Не планирую «нести бремя власти» в том смысле.
Он усмехнулся и принял подарок.
– Но этот сувенир нельзя обменять.
– Да. Зато ракушку каури – можно, – заявила я и добавила, копируя мрачный тон деревенских старейшин: – Ты должен взять что-то взамен.
Тепло разлилось по его лицу, как масло. Санджит притянул меня к краю валуна, на котором я сидела, и положил мои руки себе на плечи.
– Я выбираю ту, которая прошла сквозь огонь, – прошептал он. – Я выбираю солнечную девочку.