– Я же объяснял. Революционер изобретает невиданное ранее оружие. Вдруг оно попадет во вражеские руки? Нет, вернее будет сжечь, сломать, истребить. Мы все по закону, вот бумага.
– По какому закону?! Документы, конфискованные на месте преступления, являются вещественными доказательствами. И сохраняются после завершения судебного процесса, если нет иного указания властей.
Жандарм махнул рукой:
– Не будьте таким крючкотвором. Жизнь шире законодательных актов. Наш государь-миротворец, безусловно, одобрил бы подобное решение.
– Яков Григорьевич! При чем здесь государь? Есть правила, их надо соблюдать. Вот сейчас по факту смерти Филиппова ведется новое дознание. Назначил его министр внутренних дел. Оно, кстати, на контроле у государя, коего вы всуе поминаете. Как я буду вести дознание, если вы самые важные документы в печке сожгли? У меня нет слов. Едем к Вячеславу Константиновичу, ему объясните про то, что жизнь шире закона.
Финн-Енотаевский слушал перебранку начальников с нарастающим беспокойством. Он пытался что-то вставить, но Сазонов оборвал его:
– Выйдите из комнаты!
Агент безропотно удалился, а жандарм обратился к Лыкову:
– Алексей Николаич, выслушайте меня без сердца. В чем моя-то вина? Я маленький офицер… Подполковника вот еле-еле дали. Мне сказали – я исполнил. А вы: к министру…
– Кто сказал вам сделать это?
– Господин Зубатов.
– А вы про превышение власти никогда не слышали?
– Слышал, – с достоинством ответил жандарм. – Но тут другое. Сергей Васильич посоветовался наверху. И получил одобрение своим действиям. Там тоже сказали: спалить от греха подальше, и дело с концом.
– На каком верху? Назовите имя!
– Пожалуйста: Петр Николаич Дурново.
Лыков смешался:
– При чем тут Дурново? Он заведывает почтой и телеграфом.
– А вот и нет, – ротмистр торжествующе поднял палец. – Забыли про приказ от десятого июня?
– Ах да… Забыл. Ну вы и…
Жандарм наблюдал за сыщиком не без злорадства. Лыков не знал, как ему быть. Действительно, Плеве, придя на пост, упразднил подчинение Департамента полиции одному из товарищей министра. Обычно этот же человек был командиром ОКЖ. Но фон Валь стал товарищем Плеве без ведения дел департамента. Вячеслав Константинович хорошо знал полицейское дело и не нуждался в посреднике между собой и Лопухиным.
Так было до последнего времени. Но 10 июня вышел приказ по МВД: товарищу министра тайному советнику Дурново принять в свое заведывание Департамент полиции. Временно, до 15 августа. Это было вызвано предстоящими Саровскими торжествами. Готовилась канонизация Серафима Саровского, на нем настаивала царская чета. Синод и церковь вынуждены были уступить. Торжества должны пройти в местах жизни преподобного, они займут две недели. Все это время царь с царицей проведут там. И важнейшие министры тоже, включая Плеве. Вячеслав Константинович много сил отдавал подготовке к событию, оценив, как его желает государыня. Ведь угодить ей – значит завоевать доверие государя. Он сам ездил предварительно в Саровскую пустынь, строил губернаторов Нижегородской и Тамбовской губерний, вникал во все детали будущей канонизации. Ему стало не до полицейской прозы, и Плеве временно передал департамент в ведение Дурново. Так что формально Петр Николаевич имел право отдавать команды Зубатову.
– Как поступим? – деловито спросил подполковник.
– Я переговорю с ним.
– С Дурново?
– Да. Хочу выяснить, почему так вышло.
– И не страшно вам, Алексей Николаич? – искренне удивился жандарм. – Там такой характер…
– Я восемь лет служил под его началом, характер знаю. У Плеве он не лучше. Спросит, почему не разобрался до конца – что я ему отвечу?
– Да, попали вы меж двух огней. А может, не надо дразнить начальство? Дурново власти не превысил, он товарищ министра. Злопамятный. Вы вроде как подвергаете сомнению его полномочия. Он потом припомнит.
– Когда потом?
– Когда Плеве взорвут и он займет его место, – не моргнув глазом, ответил подполковник.
– А его взорвут?
– Полноте, Алексей Николаич. В этом нет никаких сомнений. Боевая организация ПСР[12] вынесла приговор, они не отступят. Плеве со всеми в драке, никого не щадит. Такие скипидаристые долго не живут. Сипягин вон какой был в сравнении с ним добряк. И шлепнули как муху. Не надо, а?
– Я подумаю, Яков Григорьевич.
– Вот! – обрадовался Сазонов. – Вот верная мысль. Авось и не станете дергать льва за усы. Всем нам от этого будет только лучше. А Филиппову уже все равно, он в аду горит.
– Давайте продолжим разговор с Химиком. Попросите его вернуться.
Финн вошел в комнату, сел напротив и принял подобострастный вид.
– Александр Юльевич, – обратился к нему сыщик, – вы помните, что было в тех трех стопках?
– Я сам науку давно, признаться, подзабыл. Мне судить трудно, но вроде бы оно походило на полное научное наследие покойного. Лабораторные журналы, черновики статей, таблицы с расчетами…
– Так что же в этом случае вывезли немцы?
– Какие немцы? – выпучил глаза Енотаевский. Ненатурально выпучил, подумал сыщик. Прямо как Сазонов в тот раз.
Начальник отделения дал разъяснения агенту. Тот задумался, потом сказал:
– Ну не знаю. Мы все конфисковали. Статейка, что я у вдовы забрал, случайно в спальне завалялась.
– А не мог часть бумаг унести Разуваев? – спросил коллежский советник.
– Разуваев? Петр Никодимович? Зачем ему?
– Да тем же немцам продать.
– А как он мог вынести бумаги незаметно?
– Вдова мне сказала, что Разуваев присутствовал на всех важных опытах своего учителя. Как ассистент и правая рука. Значит, он вполне мог быть в ту ночь в лаборатории. Что, если он и есть германский агент?
– Тогда Разуваев еще и убийца, – вставил Сазонов. – Ведь в письме резидента сказано: убили и вывезли документы. Одно лицо исполнило и то и другое. Вы делаете сильное предположение, Алексей Николаич. Вот только это не мог быть Разуваев.
– Почему вы так уверены?
– А наш дворник его бы непременно в ту ночь заметил. Там подъезд запирается, и выхода другого нет, кроме как через дворницкую.
– Но дворник говорит, что ассистент не приходил?
– Именно так. Мы же все проверили, когда вели свое дознание.
– Но он мог пройти через черный ход.
– Не мог, – возразил жандарм. – В десять часов вечера дворник его запирает на всю ночь.
– Да, загадка… А через окно? Там есть окно со двора в подъезд. Лето, тепло, рама могла быть открыта…
– Вы видели Петра Никодимовича? – хмыкнул Енотаевский. – Он в окне застрянет. Очень толст.
Вдруг лицо агента дрогнуло. Он замолчал, потом с силой стукнул себя кулаком по лбу, так, будто хотел его разбить:
– Знаю! Я знаю!
– Что случилось? Что вы знаете? – всполошились собеседники.
– Я все понял, господа! Явиться ночью к Филиппову, а потом незаметно исчезнуть мог другой человек. И только он, никто другой. Другого доктор бы не впустил.
– Кто он? – спросил Алексей Николаевич, схватив осведа за плечи.
– Яшка Грилюк, вот кто.
– Грилюк? Это студент-анархист?
– Именно. Посудите сами, господа. Знаете, какая у него кличка в ихней среде? Яшка Бешеный. Он неуравновешен, быстро теряет самообладание. Психический, ей-ей психический! Ему человека убить раз плюнуть, ежели того требуют высшие идеалы анархизма.
– Погодите, Химик, – осадил агента Алексей Николаевич. – Зачем Грилюку убивать Филиппова?
– Он дурацкий, путаный тип. Анархист-пацифист, представляете, что у него в голове творится? Как миролюбец, Яшка и прибил доктора.
– Так и не понял, с какой целью.
– Ну, партия дала ему задание завладеть подрывным аппаратом Филиппова. Тому до конца экспериментов оставалось всего ничего. Анархисты могли подумать, что они сами справятся, доделают из лабораторной установки действующий образец. И обрушат оружие на эксплуататоров.
– А ведь верно, – пробормотал Сазонов.
Подбодренный Финн продолжил:
– Грилюк был вхож к изобретателю, видел аппарат. Знал, что тот собирался обнародовать свое открытие. И нанес упреждающий удар.
– А как он вошел и вышел? – азартно спросил подполковник.
– Залез со двора через окно и так же удалился. Яшка ловкий, ему это ничего не стоит.
– И унес с собой бумаги? – подхватил Лыков.
– Точно так. Не все, а самые важные.
– Но как тут оказались немцы?
У Енотаевского был ответ и на этот вопрос:
– Они все и затеяли. Подговорили анархистов, направили руку Грилюка, а сами будто бы в стороне. А потом выкупили бумаги у анархистов. Или того хлеще – обменяли на динамит.
Коллежский советник подумав, произнес:
– Дико звучит, конечно. Но так хотя бы могло быть…
– Надо взять Яшку и допросить, – высказался Сазонов. – Где он сейчас?
– Не знаю, – ответил агент. – Я его не видел с десятого июня. Говорили… в революционной среде, что он собирался в Москву. Готовит там какой-то экс.
– В революционной среде? – хищно ухмыльнулся начальник охранного отделения. – Это что имеется в виду?
– Ну, я вам сообщал. Товарищ Пантелеймон и товарищ Сергей. Так-то они эсеры, но сочувствуют и анархистам. Не определились еще, от чьего имени сатрапов убивать.
– А, эти… Они у меня намечены на осень. Пусть пока погуляют.
– Яков Григорьевич, – вмешался сыщик, – полагаю, надо дать задание Химику поточнее выяснить, где искать Грилюка. Если его догадка верна, пора изымать психа из общества.
– Согласен, Алексей Николаич. А вдруг он и правда обменял бумаги Филиппова на динамит? Начальство мне голову снесет! Александр Юльевич, примите поручение разведать про Грилюка как самое важное.
После этого освед был отпущен. Лыков с Сазоновым попили чаю – на явке имелся самовар, поговорили о том о сем. В частности, сыщик спросил у жандарма, как обстоят дела с анархистами. Много ли их в столице? Есть ли внутреннее освещение? Подполковник ответил, что его отделение анархистами не занимается, их целиком забрало себе ГЖУ. Якобы оттого, что в самом городе их нет, наезжают какие-то люди из Нарвы и Ямбурга, вот и отдали губернским.