Уже прощаясь, Сазонов спросил:
– Ну, что надумали?
– Вы имеете в виду, пойду ли я к Дурново?
– Конечно.
– Еще не решил, Яков Григорьевич. Вы поступили необъяснимо легкомысленно, если хотите знать мое мнение.
– Это как поглядеть! – обиделся подполковник.
– Как ни гляди, а поступать так было нельзя.
– Чего уж теперь! Дело-то сделано, не поправишь. А начнете ворошить, только всем навредите. Мне Плеве по шапке даст, но я исполнитель, мелкая сошка. Достанется Зубатову и Дурново. А они фигуры! Хочется ли вам заводить таких врагов? Подумайте о том, что будет завтра.
– Советуете скрыть факт уничтожения аппарата и всех документов от министра? Прямое поручение которого я выполняю.
– Ну и что? Мало ли мы скрываем от начальства, – глубокомысленно изрек жандарм. – Если небожителям обо всем рассказывать, сам не уцелеешь. Наверху любят только хорошие новости.
Что же ты скрыл от меня, если так смотришь на осведомление собственных руководителей, подумал сыщик. Но спрашивать об этом у подполковника было глупо, и он откланялся.
Не теряя времени, Алексей Николаевич поехал в ГЖУ. Губернское жандармское управление устроилось с комфортом: оно занимало старинный трехэтажный особняк на Тверской улице, с огромным садом вокруг. Начальником управления был генерал-майор Секеринский. Лыков хорошо его знал по прежней службе Петра Васильевича в охранном отделении. У Секеринского была кличка Пинхус. Он происходил из еврейских детей, которых при Николае Первом ловили в местечках и определяли в кантонисты. И выслужился в генералы! Получив лампасы и управление в придачу, Петр Васильевич перестал заниматься службой. С утра он уезжал в казенной карете и пропадал на весь день. Генерал считал своим долгом посидеть в трех-четырех приемных: в МВД, Департаменте полиции и штабе округа, иногда по старой памяти и в охранке. Он пил чаи, беседовал с руководством, собирал сплетни. Пинхус называл это «нюхать воздух». Вечером он возвращался в управление и давал разгон офицерам.
Всеми делами в ГЖУ при таком начальнике занимался его помощник полковник Кузубов. К нему и явился коллежский советник. Умный и трудолюбивый, полковник стоял в очереди на повышение, вот-вот ему должны были поручить одно из провинциальных управлений.
– Алексей Николаевич! Какая радость для всех нас! – вроде бы искренне приветствовал его Кузубов. – Чаю не желаете?
– Спасибо, Николай Матвеевич, только что попил у Сазонова.
– У Яшки? – нахмурился полковник. – И как он вам?
– А вам?
– Ну, согласитесь, что человек не на месте. Вялый, неразвитый, розыскным делом не владеет. Казак он и есть казак, ему бы лошадей пасти, а он столичным охранным отделением командует.
– Вы, Николай Матвеевич, с какой целью мне это говорите?
– С той целью, что вы, может быть, осведомите министра. Сазонов – ставленник Зубатова, лишь в этом его сила. Но ни ума, ни опыта нет, желания учиться тем более. А у нас в управлении имеется готовый кандидат на его должность. Хотите познакомлю? Подполковник Ульрих, специалист!
Алексей Николаевич скривился. Отдельный корпус жандармов славился своим интриганством. Там считалось в обычае подставить ногу конкуренту, очернить коллегу и писать начальству доносы. Разлад усугубляло деление жандармов на своих и департаментских, то есть служивших в охранных отделениях и подчинявшихся Департаменту полиции. Эти офицеры носили голубой мундир, числились в ОКЖ, и там велось их чинопроизводство. Но приказы они получали от Особого отдела департамента, а в ГЖУ ходили только за жалованьем. Сазонов как департаментский уже одним этим вызывал неприязнь губернских. А тут еще любимчик Зубатова, восходящей звезды политического сыска. Офицеры ОКЖ считали поэтому своей обязанностью порочить его на каждом шагу.
– Николай Матвеевич, некогда мне участвовать в ваших дрязгах. У меня личное поручение от самого. А он не любит, когда его приказы исполняются слишком долго.
Кузубов посерьезнел:
– Слушаю вас.
– В середине июня умер некто Филиппов…
– Редактор журнала «Научное обозрение»?
– Он самый.
– Я читал о его смерти в газетах, – сказал полковник. – Не в разделе происшествий, а там, где пишут про умерших от естественных причин.
– Правильно. Смерть ученого признали естественной, у него имелся врожденный порок сердца. Но позже из других источников были получены сведения, что к этому могут иметь отношение германцы.
– Вот как? Зачем им это понадобилось?
– Филиппов был изобретатель-одиночка. И разрабатывал у себя в лаборатории новое оружие. Якобы он научился передавать на расстояние энергию взрывов. По радиоволне, без потерь. Хоть Берлин можно взорвать из Петербурга, хоть Константинополь. Представляете?
– Фантазер, – убежденно заявил Кузубов. – Такие открытия не делаются на кухне, тут нужна мощь государства. Всей науки, всей промышленности. Деньги огромные нужны. Фантазер!
– Может быть, – не стал спорить Лыков. – Но немцы, кажется, восприняли идеи Филиппова всерьез. Военные случайно перехватили письмо их резидента. Он сообщил начальству, что его люди убили ученого, а бумаги выкрали.
– Эх-ма!
– Содержание рапорта военный министр довел до государя.
Кузубов помрачнел.
– Во что вы меня втягиваете, Алексей Николаевич? И так дел невпроворот. А тут шпионы, дело на контроле у Его Величества…
– Если бы я хотел вас втянуть, сказал бы Вячеславу Константиновичу, – оборвал его Лыков. – И вы бы сейчас вместе с Пинхусом стояли во фрунт и слушали приказание министра.
Кузубов вспыхнул и хотел ответить что-то резкое. Но сдержался.
– Чем могу быть полезен вашему высокоблагородию? – перевел он разговор в официальную тональность.
– Мне нужна справка по анархистам. Подполковник Сазонов сказал, что его отделение ими не занимается, все материалы у вас. Буду обязан вашему высокоблагородию за исчерпывающие сведения.
– Анархисты? – удивился полковник. – Но при чем тут германские агенты?
– По соображению лиц, ведших наблюдение за Филипповым, к его смерти может быть причастен некто Грилюк. Он анархист, наверняка проходит по картотеке. Кличка Яша Бешеный. Бывший студент. А немцы могли использовать его втемную, поскольку Грилюк по убеждениям пацифист. Изобретателя страшного оружия мог пристукнуть, борясь за мир…
– Анархист и при этом пацифист? Адская смесь. М-да. Яша Бешеный… Я сам о таком человеке не слышал, но это ни о чем не говорит. Анархистами у нас занимается офицер резерва[13] штабс-ротмистр Похитонов. Пойдемте к нему, там картотека и архив, быстрее найдем.
Похитонов, спокойный и вежливый, на вопрос сыщика сразу же ответил:
– Есть такой. Точнее, был.
– Что значит был?
– Уехал в Москву недели две назад. Говорят, чего-то там эти ребята готовят.
– Расскажите, что знаете о Грилюке, – попросил коллежский советник.
Похитонов положил перед собой учетную карточку с фотопортретом и начал говорить по памяти, не заглядывая в бумагу:
– Грилюк Яков Самойлович, малоросс, родился в Тараще. Двадцать один год. Из семьи штабс-капитана, отчисленного из Четвертого кадрового обозного батальона за злоупотребления по службе…
Кузубов желчно вставил:
– Во дает! Что же надо было натворить, чтобы тебя отчислили из обозного батальона? Украсть все подковы?
– Он залез в денежный ящик, – бесстрастно пояснил штабс-ротмистр и продолжил: – Грилюк поступил на исторический факультет Петербургского университета, отчислен за участие в беспорядках. Сначала симпатизировал эсерам, впервые попал под наблюдение как кандидат в их террористы. Лично знаком с Гершуни, просился к нему в Боевую организацию! Потом передумал, какое-то время был вне политики. Или маскировался, сбивал нас с толку – допускаю и такое. Весной этого года мы получили сведения, что Грилюк поступил в анархисты. Клички Студент и Яша Бешеный. Что еще? Болен чахоткой, лечиться отказывается.
– Болен и не хочет лечиться? – уточнил Кузубов. – Ай как плохо.
– Да уж ничего хорошего, – согласился сыщик. – Из них выходят самые опасные. Терять-то нечего.
– Так и есть, – подтвердил худшие опасения штабс-ротмистр Похитонов. – Грилюк харкает кровью, скоро так и так помрет. В ямбургской организации сказали: Яша решил на прощанье громко хлопнуть дверью.
– Вы сообщили обо всем в Москву?
– Конечно. Тамошнее ГЖУ пытается нащупать след. Анархистов в Первопрестольной ведет ротмистр Ионов, мы находимся с ним в переписке. На вчерашний день у него было пусто. Грилюк пропал: отсюда выбыл, туда не прибыл. Или прибыл так, что нашим о нем ничего не известно.
Лыков покосился на Кузубова. Тот и не думал скрывать своей радости по поводу того, что опасный элемент уехал в Москву и теперь за его поимку отвечают другие люди…
Тут штабс-ротмистр в первый раз заглянул в учетную карточку и воскликнул:
– Ой! Я кое-что забыл.
– Ну-ка? – схватился за карандаш сыщик.
– Грилюк сожительствовал с некоей Агриппиной Сотниковой, дочерью титулярного советника. Полгода уже – это для их среды много. Не иначе там любовь.
– А что есть на Агриппину?
– Бывшая бестужевка, отчислена за неуплату. Проживает по адресу: Лодейнопольская улица, дом два.
Лыков занес сведения в записную книжку и спросил:
– Это все?
– Это все.
– Благодарю.
Алексей Николаевич перевел взгляд на Кузубова и добавил:
– В рапорте министру непременно упомяну про полезное содействие вашего управления.
До конца дня он успел встретиться еще с несколькими людьми. В частности с Трачевским. Сыщик сначала поручил эту беседу Олтаржевскому, но потом передумал. Тот близкий друг покойного, лучше узнать все из первых рук.
Уже немолодой и почти лысый историк принял сыщика настороженно. Но когда узнал, что разговор пойдет о Михаиле Филиппове, смягчился. Было видно, что профессор относится к покойному ученому с большим уважением.
Он так и начал: