Но коллежский советник возразил:
– Для театра Грилюку понадобился бы и цилиндр. А его нет в заказе. Значит, что?
– Что? – не поняли москвичи.
– Значит, из номера он выходить не будет. И вообще, черт с ним, с фраком. Меня больше занимают митени.
– Я в таких на охоту хожу, – сообщил чемпион по джиу-джицу. – Удобно: руки не мерзнут. Но сейчас лето…
– Вот скотина! – выругался Алексей Николаевич. – Он собирается умереть красиво.
– Поясните, – потребовал Ратко. – Я не понимаю, при чем тут фрак, митени, белый галстук?
– Яшка Бешеный, видимо, и впрямь не в своем уме, – начал излагать свои соображения питерец. – Он хочет расстреливать людей, одетый как на бал. Книжек, что ли, начитался? Есть такие, кто вырос в бедности, в простой среде. И завидует богатым: их изящной обстановке, одежде, дорогим сигарам… Грилюк надеется, что его застрелят. Анархист перебьет кучу народа, потом власть подтянет силы, и его прикончат. Он будет лежать во фраке и замшевых митенях – красиво, в его плебейском понимании. И про это напишут в газетах.
Все ошалели: неужели такие люди бывают? Но вдруг? Поручик Белоконь вскочил, злой и взъерошенный:
– Надо прямо сейчас пойти и сцапать негодяя!
– Да, – согласились остальные, – дальше тянуть опасно.
– Чур десерт мой! Господа, отдайте его мне!
Лыков подумал-подумал и кивнул:
– Хорошо, поручик, он ваш.
Олтаржевский попросился в пару к чемпиону, но Алексей Николаевич отказал. Мотивировал тем, что риск большой, а ученая голова – это редкость и надо ее беречь.
В воскресенье операция по захвату анархистов перешла в заключительную фазу. Первой на выходе из «Метрополя» арестовали Сотникову. И нашли в ее сумочке бомбу! С большими предосторожностями снаряд разрядили, а саму анархистку вывели через черный выход.
Вторым попался Ильин. Всякий раз, приходя к Грилюку, он махал ему с площади рукой. Помахал и в этот раз – но на входе был мгновенно обезврежен. В карманах бывшего пулеметчика нашли два револьвера. Ильина усадили на пол и пошли брать самого опасного человека в группе. Хорошо, что второй номер уже схвачен; авось Яшка не управится с пулеметом в одиночку. Однако тянуть нельзя: он видел приятеля в окно, ждет его и откроет дверь сам.
И все же сыскные прокололись. То ли слишком долго возились с Ильиным, то ли у Грилюка оказался звериный нюх. Но, когда Белоконь с Рукосуевым подошли к двери его номера, оттуда раздались выстрелы. Анархист стрелял на звук, прямо сквозь полотно, и удивительно метко. Рукосуев пошатнулся и, опираясь рукой о стену, медленно побрел обратно. А Белоконь упал как подкошенный.
Лыков стоял в конце коридора и наблюдал. Как только он сообразил, что произошло, сразу кинулся вперед и вывел старшего филера из-под огня. Пуля угодила тому в голову по касательной. Рукосуев получил контузию и на первый взгляд отделался легко. Поручику было много хуже. Он лежал у порога и не шевелился; пол под ним быстро заливала темная кровь. Как быть? Белоконь умирал, а террорист из-за двери держал его под прицелом.
Пригнувшись, коллежский советник подбежал к номеру. Оттуда снова бабахнуло, и пуля чиркнула сыщика по рукаву.
– Не стреляй, здесь раненый! – крикнул Лыков. К его удивлению, Яшка Бешеный ответил изнутри:
– Вижу. Бери на плечо и уматывай.
Ватными руками Алексей Николаевич поднял офицера. Сумасшедший террорист наблюдал за этим в дыру, до него было всего три шага… Неужели отпустит? Бегом, с раненым на плече, сыщик добрался до укрытия. Там бережно снял обмякшее тело, посадил, прислонив к стене. Белоконь смотрел на него испуганными детскими глазами. Так глядит ребенок, когда нашалил и боится, что мама узнает…
– Вот тебе и десерт… – прохрипел он. И умер.
Полицейские и жандармы в растерянности столпились за поворотом коридора. Что делать? У злодея под рукой пулемет, сдаваться он не собирается. Дорожка к нему – целых шесть шагов, и она простреливается. Вызывать солдат и стрелять наугад сквозь дверь, пока случайно не попадут? Сыщики предложили переговоры, а охранники – штурм. При этом все косились на командированного из столицы – что скажет он?
Лыков сбегал на улицу и посмотрел на окна номера. С крыши не спуститься. Из соседнего номера не подлезть, мешают декоративные вазоны. Ниже этажом длинный балкон, но с него тоже не заберешься – высоко. Может, приставить лестницу? Вдруг он увидел, что анархист открывает окно, которое выходит на Воскресенскую площадь. Ой как плохо! Видимо, безумец решил стрелять. Значит, у полиции есть всего несколько минут, чтобы помешать ему. Когда Грилюк закрепит оружие на подоконнике и вставит ленту в приемник, будет уже поздно.
Лыков устремился по лестнице на верхний этаж. Не говоря ни слова столпившимся там полицейским, он схватил стоявший у лестницы стол. Хороший такой, с дубовой столешницей толщиной с вершок – за ним обычно сидел коридорный. Прикрывшись столом, как щитом, коллежский советник помчался прямо на издырявленную дверь. Стараясь не думать про шесть шагов… Ему повезло: Грилюк отвлекся на пулемет и не успел среагировать. Удар ногой – и дверное полотно влетело внутрь. Бег со столом-щитом продолжился. Когда сыщик оказался возле окна, анархист наконец выстрелил. Пуля впилась в дуб и застряла в нем. Больше ничего Яшка сделать не успел…
Через полчаса Грилюк сидел в кабинете начальника МСП. Он сплевывал кровь из разбитой губы вперемешку с мокротой из больных легких. Белый галстук уехал на спину, фрак разорван на спине – вид у страшного террориста был побитый. Но не жалкий. Он смотрел на полицейских с чувством превосходства.
– Повезло вам, сатрапы.
– Что, не вышло людей казнить, сволота? – крикнул Лебедев. – Сам теперь на эшафот пойдешь!
– А он не доживет до эшафота, – подал реплику подполковник Ратко. – Поэтому и не боится ни черта.
– У! – Ротмистр Ионов подскочил к арестованному и занес кулак. Лыков в последний момент успел перехватить его руку:
– Не надо.
– Это почему?! – Жандарм был почти в истерике. – Еще как надо! Он же все продумал. Сначала бомбу на площади взорвать. Сотникова, тварь, кинула бы ее в толпу. Набежали бы любопытные со всей Москвы. А он… Он дал бы всем собраться, и сверху их, из пулемета! Двести пятьдесят патронов в ленте. Гадина, палач! Тебе жить нельзя, я тебя сам сейчас задушу!
– Он позволил нам вынести раненого, – сказал сыщик, удерживая руку офицера.
– Да? – закричал тот уже на Лыкова. – Раненый ваш умер через минуту!
– Поручик Белоконь умер, случилось большое несчастье. Но анархист тогда не мог этого знать и все равно дал вынести.
Ротмистр сгорбился, обмяк, как прохудившийся воздушный шарик, и быстро вышел из комнаты.
– Нашли палача, – усмехнулся Грилюк. – Это я-то? Да на себя поглядите. Сколько людей вы казнили в Златоусте? Семьдесят! А на Обуховском заводе? А в Кишиневе при еврейском погроме? Сколько моих товарищей гниет по казематам?
Допрос анархиста шел туго. Он признал свою личность, но обо всем остальном говорить отказался. Улик полиции хватало, можно было передавать дело следователю. Пусть тот бьется с умирающим, которому нечего терять. Но Лыкова интересовали подробности дела Филиппова. Поэтому он, пользуясь своей властью, отослал всех из кабинета и велел принести чаю.
Отхлебнув из стакана, Яшка Бешеный ухмыльнулся:
– Слыхали мы про вашу уловку. Добрый сатрап сменяет злого, и арестованный ему все выкладывает. Угадал? Не выйдет, не на того напали.
– Зачем вам понадобились митени? – спросил сыщик.
Анархист насторожился:
– Вам что за дело?
– Хочу понять.
– Да где уж вам!
– Согласен, – кивнул коллежский советник. – Я действительно никогда не смогу понять, что за радость расстрелять невинных людей из пулемета.
– Невинных не бывает, каждый в чем-то виновен, – угрюмо парировал Грилюк.
– Ну так и вы не судья.
– Хорошо, попробую пояснить, – спокойно ответил анархист. Лыков про себя отметил, что у них вместо игры в молчанку намечается разговор. – Да, я хотел устроить на Воскресенской площади бойню. Чем больше убил бы, тем лучше.
– Лучше для кого?
– Для нашего дела. Вы держите народ в приниженном состоянии, обираете и мучаете его. Часто и убиваете! Как в том же Златоусте… Надо всколыхнуть массы, поднять их из грязи, вывести из состояния покорности. Для этого требуются сильные средства. Понятно?
– Но ведь убийство десятков случайных прохожих не даст вашей партии ничего, кроме ненависти общества! – воскликнул Алексей Николаевич.
– Мы, террористы, – детонатор. Взрыватель. Люди боятся выступить, сделать первый шаг. Его делаем мы, которые выдавили из себя страх. За нами последуют другие, не сразу, постепенно. Нужно время, и нужны герои. Такие, как я.
– Все равны бобры, один я соболёк? По-моему, вы никакой не герой, а убийца.
Грилюк кивнул:
– Разумеется. Как и все герои. Македонский или Наполеон разве не пролили моря крови?
– Ну хорошо, таковы ваши убеждения. Душа моя их, конечно, не принимает, и разум тоже…
– Это оттого, что вы обычный человек, – засмеялся арестант. – Такой, как все: правильный, скучный. Человек толпы.
– И все же зачем вам понадобились митени? – спросил сыщик.
Грилюк впервые смутился:
– Ну, в детстве, когда отца еще не выгнали со службы, к нам приезжали офицеры на охоту. И был среди них один. Перевелся из гвардии, такой, знаете? Все у него было не как у других. Изящное, дорогое.
– И замшевые перчатки?
– Да. Я был мальчишка, подражал ему, хотел походить. Завидовал его особости. Вот…
– Понятно. Но почему вы анархист, а не социалист-революционер, например?
Яшка Бешеный скривился:
– Эсеры за индивидуальный террор. Но пока еще он раскачает трудящиеся массы! Надо действовать жестоко и масштабно. Чем больше крови, тем лучше. Тем раньше произойдет падение вашего строя.
– А что придет ему на смену? – полюбопытствовал сыщик.
– Почитайте Кропоткина и узнаете.