– Объясните мне вы. Я хочу понять идею.
– Идею анархии? Где вам, человеку толпы! А вот народ, необразованный темный народ нас понимает. Потому что идея житья без власти – самая что ни на есть народная идея. Крестьяне ненавидят любую власть. Россия лучше других стран приспособлена для внедрения анархизма. Он живет в сознании каждого простого русского человека еще со времен Разина и Пугачева.
– Да, мы, русские, стоим особняком, – согласился коллежский советник. – Не знаю только, гордиться этим или стыдиться. На острове Цейлон есть огромный ботанический сад, самый большой в мире, кажется. В нем ежедневно бывают тысячи туристов. Пассажиры всех пароходов, делающих стоянку на острове, идут туда. Немцы, американцы, итальянцы, японцы – все. А надпись, что нельзя рвать цветы и ходить по траве, только одна. И она на русском языке.
В лице анархиста что-то дрогнуло:
– Вы были на Цейлоне?
– Да, наш пароход заходил туда по пути на Сахалин.
– У нас висела на стене картинка. В детстве, когда я был ребенок. А… как там? Это правда, что с моря видно пик Адама и он очень красивый?
– Правда, – ответил обескураженный сыщик. – Не всегда, лишь в хорошую погоду, но вид и в самом деле удивительный. И вообще остров как сказка. Зелень необычная, тропическая, яркая. Красные дорожки в джунглях…
– Красные? – удивился арестант. – Почему красные?
– Там такая почва.
– Там красная почва…
На тощем, помятом лице Грилюка проступила детская улыбка.
– Вы мечтали там побывать? – догадался коллежский советник.
– Ага. Теперь уж все…
Собеседники помолчали. Потом бывший студент попросил:
– Расскажите еще про Цейлон. Правда ли, что драгоценные камни, рубины с изумрудами, валяются там прямо под ногами?
– Ну что вы. Камней действительно много, по чистоте лучших в мире. Но они добываются высоко в горах, куда посторонним ходу нет.
– А что там за люди? Говорят, англичане их сильно угнетают?
– Не заметил. Британцев и правда большой гарнизон. Идешь по дорожке, вдруг часовой с ружьем: значит, рядом их батарея. Но аборигены вполне процветают. На тех же камушках, и вообще туристы с голоду помереть не дают. Коломбо белый и относительно чистый. Дома богачей очень необычной архитектуры. Жители Цейлона, сингалезцы, исповедуют буддизм, а тот запрещает убивать все живое. И когда из моря возвращаются рыбаки с уловом, особый священник прощает им грех убийства рыбы. Климат мягкий, влажный, темнеет быстро, и ночь такая, что хоть глаз выколи…
За этим разговором отношения двух мужчин незаметно наладились. И, улучив момент, Лыков задал свой вопрос:
– Скажите, не вы убили Филиппова? После всего, что случилось, в этом вам уже не страшно будет сознаться.
Грилюк удивился:
– Его разве убили? С чего вы взяли?
– То есть о его смерти вы знаете?
– Читал в газетах, – ответил анархист. – И не очень-то горевал! Одно время я действительно собирался его убить. Но раздумал.
– Чем вам не угодил ученый? – спросил Алексей Николаевич.
Собеседник фыркнул:
– Он не ученый, а такой же потенциальный убийца, что и я. Слышали, что изобретал Михаил Михайлович?
– Какое-то новое оружие огромной разрушительной силы. Но это, кажется, его заблуждение; ничего он не изобрел. Или вы думаете иначе?
Яша Бешеный пожал хилыми плечами:
– Не берусь оценивать, не моя область. Бомба не бомба, но сам доктор был убежден, что она работает.
– И за что же вы его чуть не приговорили?
– За то, что нес трудовому люду очередные разрушения. Видите ли, я по убеждениям анархист-пацифист. А Филиппов конструировал оружие, которое наивно предполагал оставить за царским правительством. Оно-де напугает враждебных соседей, и войны прекратятся. Вот болван!
– Погодите, – прервал Грилюка сыщик. – Вам, значит, можно убивать случайных людей, а ему нельзя? Чем же он хуже вас?
– У Филиппова идея была построена на неверном основании. Пусть он изобрел оружие, пусть. Но зачем же отдавать его царю?
– Разве Михаил Михайлович собирался действовать столь упрощенно? – возразил Лыков. – Вы читали его письмо в газету?
– Читал. И говорю со знанием дела. Кроме того, я сам с ним несколько раз об этом спорил. Куда, мол, вы денете свой аппарат? Он так и сказал: обменяю на мир во всем мире. А как? Через посредство государства, как же иначе, ответил доктор. То есть открыть свое изобретение и сдерживать им войны при помощи все того же репрессивного государственного строя. Который мы, анархисты, хотим разрушить.
– И что? – не понял сыщик.
– Ну как же! Вооруженная аппаратом Филиппова, тирания усилится. Будет сложнее ее победить. Вот я и хотел, не дожидаясь совершения сделки между ними, прикончить горе-изобретателя.
– А почему передумали?
– Питерская охранка спугнула. Начали меня водить, да так настойчиво. И тут пришла в голову мысль насчет пулемета. Вот, думаю, достойная цель, за это и жизнь отдать не жалко. Тем более что жизни этой почти уж не осталось…
– И перебрались в Москву?
– Как видите.
– Кто же тогда, по-вашему, убил Филиппова? – проявил настойчивость Алексей Николаевич. – Вы были вхожи в дом, знали все окружение. Кому выгодна его смерть?
– В первую очередь вам, – рассмеялся анархист.
– Мне?
– Вам – значит сатрапам. Охранке той же.
– Почему?
– Они боялись, что Филиппов изобретет страшное оружие, передаст эсерам, а те обратят его против государя и сановников. «Взрыв по телеграмме» – удобная штука!
– Откуда такие выводы? – с трудом сделал невинное лицо сыщик.
– Логика. Пока я не повадился ходить на Жуковского, тридцать два, за мной не следили. А зашел раз-другой – и сразу попал под наблюдение. Охранка глаз не сводила с изобретателя, и он об этом хорошо знал.
– Но продолжал свои эксперименты… – проворчал Лыков.
– Ага. Это не могло для него кончиться хорошо ни при каком раскладе. Так что, господин чиновник особых поручений, ваше ведомство у меня первое на подозрении.
– Пусть так. Ну а если это не мы?
– Тогда Большаков.
– Большаков? – удивился питерец. – Этот мальчик, студент-филолог?
– Тот еще мальчик, – сощурился анархист. – Он не просто так шлялся к Филиппову, а по заданию партии.
– Какой партии?
– Эсдеков, социал-демократов то бишь, вот какой.
– Яков Самойлович, с чего вы это взяли?
– Видел я раз этого мальчика в компании с самим Красиным.
– Красин? Я уголовный сыщик, мне эта фамилия ни о чем не говорит.
– Красин – серьезный человек, – с уважением пояснил Грилюк. – Они там, эсдеки, делятся на два лагеря. Есть теоретики, которые глядят на просвет статейки бородатого Маркса и пересказывают их своими словами. А есть радикальные эсдеки, мало чем уступающие нам. Красин из последних. Его идея – создать революционную армию. Мы и эсеры формируем боевые группы. А он создаст сразу целые отряды из рабочих, полки и дивизии. Чтобы резали буржуев, когда дело дойдет до крови. Для этого Красину нужны деньги – и оружие. Вот он, видимо, и заинтересовался изобретением Филиппова. Нельзя ли его обратить против капиталистов?
– А Большаков – его агент?
– Да. Не забывайте, я часто ходил к доктору, изучил и самого изобретателя, и его ближний круг. Ищите след Красина – это главный боевик при их вожде Ленине, начальник военного крыла.
– Но Михаил Михайлович сам был социал-демократ, – возразил Лыков. – Деньги собирал на партийные нужды, статьи печатал. Боролся за умы. Даже, говорят, Льва Толстого пытался обратить в марксизм. Что, свои своих не познаша?
– Филиппов был из тех демократов, которые на словах за революцию. Но революция – это насилие. Нескончаемое насилие одного класса над всеми другими. Если бы Михаил Михайлович дожил до настоящей классовой борьбы, он бы ужаснулся. И переменил веру, как пить дать. Все это понимали, в том числе Большаков. Ну и доложил по команде.
– Убивать-то было зачем? – недоверчиво спросил сыщик.
– По той же причине: чтобы завладеть оружием большой силы. И обратить его на пользу классовой борьбе. Шлепнули, заимствовали идею и сейчас где-нибудь в Женеве собирают аппарат Филиппова.
– Хм. А если все не так? Если эсдеки ни при чем?
– Могут быть и ни при чем, – охотно согласился бывший студент. – Тогда доктора казнил его второй ассистент Разуваев.
– А ему зачем?
– Про Моцарта и Сальери читали? – усмехнулся Грилюк. – Вот и здесь то же. Филиппов почти что гений. А Разуваев ноль без палочки, вечный ассистент. Вот он и… От зависти.
– А если я скажу, что к устранению Филиппова причастна германская разведка? – осторожно произнес сыщик. Но арестованный даже не удивился.
– Запросто. Охотно поверю. Испугались, что против них направлено, вот и прищучили выпускника Гейдельберга. Тогда это точно Разуваев!
– Снова спрошу: почему?
– Он ездил с Михаилом Михайловичем в Ригу. Там его, поганца, и заагентурили. Притом Разуваев жадный, за сто рублей душу продаст, не то что учителя.
На этом допрос можно было заканчивать. Но Лыков еще какое-то время беседовал с арестованным. Для него оставалось непонятным, как человек неглупый и вроде бы незлой столь легко убивает людей.
– Вам не жалко поручика, которого вы сегодня застрелили? – спросил он.
– Нет, – ответил анархист. – У него своя правда, у меня своя. Я служу счастью трудящегося народа. А он? А вы сами? Ваш режим такой бесчеловечный, что уж лучше молчите насчет жалости.
– Хорошо, пусть так. Но вы дали вынести раненого из-под огня. Я же видел вас сквозь дыры в двери: вы легко могли кончить и меня. Почему не кончили?
– Понравилась ваша храбрость. Вот, думаю, достойный человек, зачем его губить?
– Но в толпе, которую вы хотели расстрелять, тоже могли быть достойные люди.
Грилюк поморщился:
– Черт его знает… Сейчас вот думаю: может, и к лучшему, что не вышло? – И тут же усмехнулся: – А здорово вы меня столешницей приложили!