Заодно сыщик рассказал Олтаржевскому, кто такой Аркадий Михайлович Гартинг. Настоящее его имя было Аврам Мойшевич Геккельман. Пинского мещанина завербовал еще знаменитый Судейкин. По заданию начальства Гартинг (тогда его звали Абрам Ландезен) организовал в Париже заговор с целью покушения на императора Александра Третьего. Террористам дали изготовить бомбы и уже собирались натравить на них французские власти. Но одна из бомб во время испытаний взорвалась прямо в руках у анархиста Виктора и нанесла ему смертельные ранения. В больнице умирающий боевик выдал всех полиции. Русской агентуре даже не понадобилась операция прикрытия. Ландезену помогли сбежать, а двадцать семь человек попали на скамью подсудимых. В 1893 году Авраам крестился и стал Аркадием. Сейчас он уже был в чине коллежского советника! Берлинское бюро Заграничной агентуры считалось одним из самых успешных. Гартинг и его люди охраняли Высочайших особ во время их заграничных визитов, а это было высшей формой доверия. В частности, они оберегали нынешнего государя, тогда цесаревича, во время его помолвки с Алисой Гессенской, что теперь императрица. Кроме того, коллежский советник наладил рабочие отношения с германскими охранными службами. Вон как быстро разыскал Разуваева – не иначе немцы помогли.
Дознаватели проехали Варшаву ранним утром. Алексей Николаевич прогулялся по пражскому предместью, выпил пива в буфете. А «граф Стырье» безвылазно сидел в купе, боясь встретить знакомых. Облегченно вздохнул он лишь в Берлине.
Гартинг под видом богатого русского купца жил в центре города, на Фридрих-Вильгельмштрассе. Он принял гостей из Петербурга с напускным радушием. Лысый, с седыми усами и острой бородкой, Аркадий Михайлович сразу стал жаловаться на трудности:
– Вы не поверите, господа, как халтурно здесь в Берлине налажена прописка иностранцев. Совсем не так, как в России. Более трети приезжих вообще не прописываются и спокойно живут годами. А если кто и зарегистрировался, в полицейских частях учетные листки задерживаются на месяц и более.
– Но вам все же удалось отыскать Разуваева, – с уважением произнес Лыков.
– Помогла случайность, – признался Гартинг. – Ей-ей. Разуваев прописался сразу же, по русской привычке. Потому лишь и попал в поле нашего зрения.
– Аркадий Михайлович, не наговаривайте на себя! При ваших связях…
Шеф берлинского бюро притворно потупился:
– Ну, кое-что мы действительно можем. Комиссар криминальной полиции Виннер помогает нам за вознаграждение. С ведома и согласия министра. Еще мы купили человека в президентстве[27]. Мелкий чиновник, но весьма полезный. Передал нам тысячу триста учетных листков на русских подданных. Кого там только нет!
– За Разуваевым сейчас приглядывают?
– И очень внимательно, Алексей Николаевич. Я же понимаю: дело ведет сам министр, государь им интересуется. Всем помогу, чем нужно.
– Нам лучше поспешить, пока объект не вышел из гостиницы.
– Я дам вам своего лучшего агента Вольтца. Хочу, знаете ли, создать ему сыскное бюро по примеру Парижа.
Лыков пояснил Олтаржевскому:
– Парижское бюро Заграничной агентуры учредило для своих нужд частное сыскное агентство «Бинт и Самбен». Топтуны там все французы. Русскими филерами за границей много не выследишь.
Затем обратился к хозяину:
– Вольтц здесь?
– Ждет в приемной.
– Зовите.
Явился плотный мужчина невзрачной наружности, с цепким холодным взглядом. Гартинг представил ему гостей и велел исполнять все их распоряжения. Вскоре они сели в мотор и отправились в «Шварце Адлер». Поручик, судя по всему, впервые в жизни ехал в автомобиле. Он крутил головой и ахал. Когда мотор рявкнул гудком, прогоняя с дороги пешехода, «его сиятельство» аж подпрыгнул. Наконец они оказались на месте. Вольтц перекинулся несколькими словами со своим человеком на входе и доложил по-немецки:
– Объект здесь. Позавтракал за табль-дотом, потребовал в номер газеты.
Олтаржевский служил переводчиком.
– В каком номере живет Разуваев? – спросил коллежский советник.
– В двести третьем.
– Дорогой номер?
– О да! – Немец уважительно поднял глаза к потолку. – Деньги у господина есть.
– Ну, мы пошли. Ждите нас в буфете, можете выпить пива.
– Я на службе не употребляю, – с достоинством ответил Вольтц и демонстративно уселся в мотор.
Лыков с Олтаржевским поднялись на второй этаж, нашли нужный номер и постучали. Дверь тут же распахнулась. На пороге стоял полный бородач среднего роста, шикарно одетый, с красным нездоровым лицом.
– Was ist lös?[28] – спросил он с сильным акцентом.
Сыщик вынул полицейский билет, помахал им и пояснил:
– Чиновник особых поручений Департамента полиции Алексей Николаевич Лыков. И мой помощник граф Стырье. Разрешите, мы войдем.
Оттер толстяка и шагнул в номер.
– Но позвольте, ведь вы обещали оставить меня в покое!
– Кто обещал? И что именно? – быстро спросил коллежский советник.
Разуваев смешался. Он явно не знал, что говорить, чтобы не навредить себе. Лыков закрыл дверь, сел сам и взглядом велел сесть своему напарнику.
– Поговорим, Петр Никодимович?
– Ну если вы настаиваете…
– Лучше здесь, чем в посольстве под протокол, не находите?
Разуваев взял себя в руки, сел напротив и начал возиться с сигарой.
– Хороший у вас табак, дорогой, – как бы невзначай бросил сыщик.
– Желаете? Прошу, угощайтесь.
– Да я не курю, спасибо. И запонки на вас золотые, булавка в галстуке с настоящим бриллиантом. Сколько в нем карат, два или три?
– Три, – смутился ученый. – Слаб, люблю камешки.
– И роскошную жизнь тоже, – резюмировал Лыков. – Номер вон какой дорогой. Откуда у вас деньги на все это, Петр Никодимович? Разве Филиппов мог платить своему ассистенту большое жалованье?
– Значит, речь пойдет о Филиппове? – фальшиво удивился собеседник.
– О нем. Я веду дознание его смерти по личному распоряжению министра внутренних дел.
– А чего там дознавать? Смерть случилась от естественных причин, так в газете было написано.
– Что же вы не пришли на похороны учителя?
Разуваев скривился:
– Какой он мне учитель?
– А разве нет?
– Нет, – отрезал физико-химик. – И никогда им не был. Он работодатель, причем скупой.
– Откуда в этом случае капиталы?
– Наследство, откуда же еще.
– А почему убежали из России?
– Господин Лыков, – перешел на фальцет Разуваев, – что за выражения? В чем вы меня обвиняете, поясните! Я не сбежал, а уехал. Легально, по заграничному паспорту. Ищу здесь работу, в Германии сильная наука, я хочу найти настоящую достойную службу, а не прозябать, как в Петербурге.
– Нашли?
– Пока нет.
Сыщик помолчал. Формально его визави предъявить нечего. Он не террорист, а ученый, выехал на законных основаниях. Как получить от человека нужные сведения? Пожалуй, стоит попробовать вежливый тон.
– Прошу извинить меня, Петр Никодимович, если мои слова вас задели. Мы с графом зададим вам несколько вопросов и уйдем. Никаких обвинений в ваш адрес со стороны власти действительно нет. Есть лишь просьба помочь в дознании.
– Ну, уже лучше, – смягчился Разуваев. – Почту своим долгом помочь Департаменту полиции. Слушаю вас внимательно.
– Вы удивились, увидев нас. И сказали, что вас обещали оставить в покое. Что это значит?
– Дело было так. Когда я обратился в Петербургское охранное отделение за паспортом, то имел беседу с подполковником Сазоновым. Он так же, как и вы, интересовался опытами Михаила Михайловича. Я знал, что охранка следила за Филипповым. Более того, и сам Михаил Михайлович знал это. Подполковник желал выяснить, не имел ли покойный связей с враждебными элементами.
– Что вы ему ответили?
Разуваев выпятил толстый живот и с достоинством сказал:
– Я мог бы адресовать вас к подполковнику. Но так и быть, расскажу. Мне как ассистенту не приходилось участвовать в подобного рода разговорах.
– Каких именно?
– Тех, что интересуют охранное отделение. Чистая наука, и только наука. Опыты, эксперименты, обработка результатов, ведение лабораторных журналов… То, что называется рутиной.
– И когда вы так ответили Якову Григорьевичу, он обещал оставить вас в покое?
– Именно. Подписал заграничный паспорт и отпустил.
– Петр Никодимович, – вмешался в разговор Олтаржевский, – тогда вопрос к вам как к ученому. Что же изобрел доктор Филиппов?
– Да ничего он не изобрел, – желчно ответил физико-химик. – Заблуждался и переоценивал результаты экспериментов.
– Но успешные опыты в Риге!
– А чего такого успешного случилось в Риге?
– Говорят, Филиппов вернулся с последних исследований очень довольный. И рассказывал всем, что еще два эксперимента, и работа закончена. Он собирался описать свое открытие в сборнике Академии наук.
– То-то бы все посмеялись, – ответил Разуваев. – Для вашего сведения, граф. В Риге Филиппову удалось перенести энергию небольшого взрыва на расстояние пять метров. Это чуть больше двух саженей. И поднять ею на воздух, якобы по радиоволне, другой заряд. Но ведь это была обычная детонация! Она известна любому артиллеристу. Мы спорили с ним, в итоге поссорились, но я так и не убедил доктора, что он ошибается. И вообще, разрыв мой с Филипповым был уже неизбежен. Мы по-разному оценивали результаты его работы. Он был сильный математик, не спорю. И химик приличный, все-таки ученик самого Мейера. Но физик никакой! Вот и заблуждался. Михаила Михайловича раздражали мои возражения и мой скептицизм. Мы были близки к ссоре. С мая я стал искать другую службу, лучше в Германии. И попросил от Михаила Михайловича рекомендательных писем.
– Он их вам дал? – поинтересовался Лыков.
– Обещал дать, когда закончим оставшиеся опыты.
– То есть вы должны были расстаться без конфликта?
– Конечно. Я не скандалист. У Филиппова знакомства и в Германии, и во Франции, его слово помогло бы мне устроиться. Зачем ссоры? Умный человек сеет друзей, а глупый – врагов. Я умный.