– Знаете, после того как десять лет назад меня изнасиловали, никто не хотел мне помогать. – Я напряглась, руки в карманах сжались в кулаки. – Ни моя семья, ни власти, никто. И только ваш отец поддержал меня. Он пригласил меня в этот дом и разрешил жить здесь совершенно бесплатно, пока я не подыщу что-нибудь для себя. Он даже оплатил мне свадьбу и обучение моего сына. Мы с моей женой очень благодарны ему.
Она указала на другую женщину, которая остановилась около дверей вместе с мальчиком лет десяти – светло-карие глаза и непослушные кудряшки на голове. На нем была маленькая форма лесника – точно такую же носил мертвец, находившийся теперь в биоурне. Я не сказала ей о том, как отреагировал этот же самый прославленный покойник, когда тридцать три года назад изнасиловали меня – это случилось за двадцать три года до постигшего ее несчастья. Вместо этого я натянуто улыбнулась.
– Рада, что у вас все так хорошо сложилось.
В этот момент я увидела, как тень покойного материализовалась в углу комнаты. Об этом я ей тоже не сказала.
Среди ночи мертвец появился снова.
Я только что проснулась. Мне снилось, будто я снова в будке охранника, через маленькие оконца под потолком проникал тусклый серый свет. Затем из-под земли появились сотни рук, отделенных от тел, и стали хватать меня. Руки прижимали меня к земле, их пальцы стискивали мое тело, изучали, ощупывали. Я кусалась, царапалась, молотила руками и ногами, но вместо каждого пальца, который мне удавалось оторвать, вместо каждой ладони, которую я отдирала от себя, нанося им раны, появлялись новые, точно такие же.
Это был старый кошмар, он не снился мне уже больше тридцати лет. Когда мы переехали на Остров Черепахи, мать и агент, помогавший нам с переездом, постарались, чтобы я прошла необходимую терапию, которая помогла бы мне справиться с травмой, но теперь, когда я снова оказалась там, где это произошло, кошмар, похоже, вернулся.
Я лежала на кушетке в гостиной, обливаясь холодным потом и моргая в полумраке. А потом я увидела, что он сидит на ручке кушетки у меня в ногах. В свете билюминисцентных деревьев, которые росли вдоль улицы, куда выходил задний фасад дома, он казался почти живым. Когда я села и включила свет, он исчез.
Я должна была бы испугаться, но ничего подобного не произошло. Я знала, что он еще появится. У нас с ним остались незавершенные дела.
Он вернулся на следующее утро, когда я сидела под деревом в саду за домом, пытаясь скрыться от назойливого внимания толпы людей, пришедших проститься с усопшим и находившихся все это время в доме. В скором времени урну с прахом покойного и саженцем дерева должны были предать земле, и вокруг дома собрались желающие проводить его в последний путь. Они заняли всю тропинку, которая находилась позади живой изгороди, и всю дорогу за ней. Я чувствовала сильную тревогу, но вместо того чтобы настроить мой искусственный интеллект на воспроизведение звуков природы, я слушала ткачиков, пронзительно кричавших друг на друга в ветвях у меня над головой.
"Никогда не замечал, какими громкими бывают эти птицы".
Мертвец поднял голову и посмотрел на тонкие ветви дерева, прогибавшиеся под птичьими гнездами, напоминавшими по форме корзины. На этот раз я решила сразу же ответить ему.
– Ты вообще замечал только то, что тебя интересовало.
Я ожидала, что он сейчас ответит, постарается больнее задеть мое глубоко запрятанное чувство неуверенности в себе. У него был к этому особый талант, и при жизни он часто использовал его для достижения особого эффекта, но ничего подобного не случилось. Он с грустным видом кивнул и убрал руки в карманы.
"Наверное, я это заслужил".
Наверное, мне стоило удовлетвориться этими словами. Даже после смерти он не готов был извиниться передо мной. На веранду позади дома вышли трое мужчин, примерно того же возраста, что и отец. Они нервно посмеивались и шутили, а их смех как будто удерживал темное покрывало смерти, не позволяя опуститься на них. Двое из них были одеты в темные туники с высоким воротом, которые носили государственные служащие. Они подробно обсуждали проблему спасения души на языке игбо, но с сильным йорубским акцентом. У меня тоже возникло желание почитать что-нибудь на эту тему.
– Почему ты все еще здесь?
Он с капризным видом пожал плечами.
"Мне просто хотелось увидеть тебя".
Я закатила глаза. Отец умер всего несколько дней назад. Он всегда был нетерпеливым, считал, что я должна была работать так же неустанно, как и он, невзирая на то, как я себя чувствую. Теперь же он не мог подождать, пока я соскучусь по нему, и сразу явился предо мной.
– Правда? Чтобы сказать мне, какая я эгоистка, потому что не сижу сейчас в доме в самом центре всеобщего горя? Или, может, ты еще хочешь напомнить мне, что я уничтожу наш род, если не заведу ребенка?
Я поняла, что сама сейчас рассуждала как ребенок, но ничего не могла поделать. Рядом с ним я чувствовала себя так, словно вернулась в прошлое и снова превратилась в рассерженного подростка.
"Нет. – Его голос вызвал какое-то особое чувство тоски – нечто подобное испытываешь, вспоминая об ошибках юности. – Ты никогда не была эгоисткой, и ты знаешь об этом. Эгоистом был я".
Я удивленно уставилась на него. Это было так на него не похоже. Он словно прочитал мои мысли и улыбнулся.
"Вот так бывает после смерти – она меняет тебя".
Он в самом деле выглядел как мертвец. Его кожа посерела и стала похожей на воск, как у манекена. Плечи он держал неестественно прямо, из-за чего форма лесничего идеально сидела по его фигуре, чего никогда не бывало при жизни.
– И я должна поверить, что после смерти ты стал другим человеком?
"Послушай, – сказал он тем укоряющим тоном, который я особенно не любила, – ты не можешь упрекать людей за их слабости. В противном случае у тебя останется только ожесточенность. Ты должны научиться забывать. И я пришел, чтобы сказать тебе об этом".
Я вздохнула. После смерти, как и при жизни, он только и мог, что потчевать меня прописными истинами. В юности это вызывало желание вступить с ним в яростные споры, однако в минуты горя они служили слабым утешением. Мне хотелось встать и уйти, но я не сделала этого. Я никогда не могла так поступить.
– Просто оставь меня в покое.
Я сосредоточила внимание на своем искусственном интеллекте. Он был синхронизирован с имплантом, расположенным в основании моего черепа, и контролировал мою нервную и физическую деятельность. Зафиксировав повышенный уровень тревожности, он тут же включил песню китов, которая всегда способствовала нормализации исходивших от меня сигналов. Я снова прислонилась к стволу дерева и закрыла глаза, едва мой слух уловил эти звуки, представляя себе, как могли выглядеть эти давно вымершие животные.
А надо мной разносилось чириканье птиц и бормотание мертвеца.
Он больше не появлялся до самого вечера, когда церемония второго погребения шла полным ходом. К тому времени молодое деревце, которое будет расти по мере биоразложения его урны, уже присоединялось к другим фамильным деревьям во дворе перед домом. Уже была прочитана соответствующая случаю молитва и завершен ритуал первой поливки дерева. Время для оплакивания усопшего завершилось, пришел черед воздать должное прожитой им жизни. Смерть в восемьдесят лет считалась ранней, он мог прожить еще около двадцати лет. Но в моей культуре почтенный пожилой возраст наступал после шестидесяти – возможно, это было пережитком тех времен, когда большинство людей не доживали и до пятидесяти.
Я наблюдала за празднованием из окна гостевой комнаты. Мне позволили провести немного времени наедине с собой лишь после того, как я взмолилась и попросила отпустить меня, сославшись на усталость после долгого путешествия. Но в скором времени меня все равно должны были позвать, чтобы я присоединилась к общему танцу.
В музыке сливались голоса огене, ичака и уду, сквозь которые прорывались резкие, но приятные звуки аджа, и эта музыка что-то будила в моей душе. Я прижала ладонь к груди, к тому месту, где меня мучила фантомная боль, словно в сердце воткнули кинжал.
"Так приятно, когда тебя вспоминают. В этом заключается подлинная радость преемственности поколений".
Мертвец сидел рядом со мной на кровати и смотрел на людей во дворе, которые танцевали и пили.
– Жаль только, что когда нам действительно понадобилась помощь, они предпочли забыть о тебе.
Когда моего дядю арестовали, его вывели из дома в наручниках, чтобы показать, насколько серьезным было его преступление. Моя семья, некогда бывшая одной из самых влиятельных в городе, подверглась общественному порицанию. Большинство моих друзей перестали к нам приходить. Когда же нас посещали родственники или друзья кого-то из взрослых, они только перешептывались о чем-то у дверей или приносили еду и напитки. Никто не хотел задерживаться у нас. Мое обучение после этого прекратилось, так как дядя был моим учителем. Такая потеря одного из сыновей сломала Маму и Папу – моих бабушку и дедушку. В скором времени бабушка заболела, и дедушка посвятил себя уходу за ней. А мой отец? Что ж… можно сказать, что и он в своем роде исчез из моей жизни.
"У всех свои проблемы; они мне ничем не обязаны".
Я возмущенно хмыкнула, но ничего не сказала. Вероятно, он неправильно истолковал мое молчание, так как со всей серьезностью продолжил:
"Ты должна проявить благородство и простить их. В конце концов, главное – это то, каким тебя запомнили знавшие тебя люди. В особенности твои дети".
– И каким же, по-твоему, я запомнила тебя?
После этих моих слов он замолчал, мы оба смотрели в окно на пустое пространство, где когда-то стояла будка охранника.
"Я не знаю".
– Как ты мог не знать? Это происходило каждый день после наших уроков, в той самой будке. Что ты делал все это время? Спал?
"Я работал, – резко бросил он.