я женщине, которая поманит их пальчиком?
Волк опять вздохнул.
— Я тебя пальчиком не манила, — сказала Рей.
Даллас нежно погладил ее по щеке.
— Знаешь, о чем я подумал, миссис Мэдди? Она опустила ресницы.
— Тебе нравится мысль о том, что ты не хотела заниматься со мной любовью. Ты пытаешься убедить в этом нас обоих, хотя прекрасно знаешь, что это не так. Ты хотела этого. И хочешь сейчас — так же как и я.
— Прекрати! — Она дернулась, убирая лицо от его ласкающей руки. — Отношения мужчины и женщины не ограничиваются одним сексом. Даже очень хорошим. А он и в самом деле был очень хорошим, Даллас, я не спорю. Но этого больше не будет.
— Не будет?
— Нет, я…
Он легко коснулся губами уголка ее губ. Рей перестала дышать и закрыла глаза.
— Ты знаешь, что я на тебя реагирую, и пользуешься этим. Как тебе не стыдно!
— Мне стыдно. — Кончик его языка тронул ее нижнюю губу. — Нам надо разобраться в наших отношениях. Пойми меня правильно. Ты доставляешь мне слишком много хлопот, Рей Мэдди. Но я постараюсь с тобой справиться.
Она вновь откинула голову на подголовник сиденья.
— Ты все сводишь к сексу.
— А секс — это та область, которая тебе хорошо знакома, не так ли?
— Нет, не так. — Она не обязана с ним объясняться — и все же попробует. — Может быть, потом я пожалею о своих словах, но это для меня внове. Я еще никогда не испытывала желания слиться с мужчиной в единое целое и никогда от него не отделяться. Ты… ты необыкновенный, Даллас Келхаун. Но я справлюсь со своими чувствами. Я задушу их в себе, и все будет по-прежнему.
— Я бы этого не хотел.
Она почувствовала, что он нагнул голову, и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.
— Не убивай свои чувства, — попросил Даллас. — Не знаю, как мы будем в них разбираться, но я уверен: найдется какой-нибудь выход.
Стоявшие на веранде фонари в розовых плафонах отбрасывали мягкие дуги света на фасад старинного двухэтажного дома. Те же фонари делали глаза Далласа блестящими, углубляли тени в уголках его рта.
Рей подмечала все до мельчайших деталей, но не позволяла себе отрешиться от реальности.
— Ты сам понимаешь, что я не могу войти в этот дом. Вместо ответа он ее поцеловал. Это был самый сладкий поцелуй в ее жизни — нежный, ласкающий, совсем не требовательный. Она видела закрытые глаза Далласа, слышала, как учащается его дыхание, ощущала на своем лице и шее легкое прикосновение кончиков его пальцев.
Это был поцелуй любви.
Глаза Рей наполнились слезами. Господи, она все такая же дура! Годы ничему ее не научили!
Даллас приподнял ее лицо, снова быстро поцеловал и посмотрел в глаза.
— Черт возьми, — тихо проговорил он, — пойми: я не могу отпустить тебя этой ночью в коттедж.
Она покачала головой.
— Не могу, — повторил он. — Я не знаю, что мне делать, но меня одолевают какие-то очень сложные чувства. Я пытаюсь в них разобраться.
В этом он не одинок. А впрочем, почему она должна ему верить?
— Ты мог бы довезти меня до дома. А там я запрусь и ничего со мной не случится.
— Нет, не пойдет. — Он поцеловал ее в переносицу. — Останься со мной, малышка. Пусть это будет нелегко, но я укрою нас от бури, которая неминуемо грянет. Я придумал, как нам выбраться из переделки.
В душе Рей снова зашевелились подозрения.
— Ты умеешь быть убедительным. Твой поцелуй был чуть ли не самым волнующим событием в моей жизни.
— А что было самым волнующим?
— Этого я тебе не скажу. — Как легко потерять бдительность в разговоре с этим мужчиной! — Но я ценю твою ласку и чувственность — наверное, потому, что никогда раньше такого не знала.
— Даже с… — Он сомкнул губы.
— Спасибо, что замолчал, — сказала Рей. — Я бы все равно не ответила.
— Ты все еще думаешь, что у меня только одна забота: вернуть то, что украл Уоррен?
— Ты не знаешь наверняка: может быть, он у тебя ничего не крал.
— К сожалению, знаю. Но нет, моя милая. Меня волнует не только это. Когда я улажу свои дела, мне придется бороться с желанием погнаться за тобой, если ты попытаешься смыться.
Ее сердце сделало кульбит.
— Это глупо.
— Думаешь, я не знаю? — Он быстро скользнул рукой по шее Рей, приподнял ее подбородок и припал в страстном поцелуе к ее губам.
Когда он выпрямился, у Рей слегка кружилась голова. Но именно этого он и добивался — затуманить ей разум, пустив в ход свое неотразимое обаяние.
— Я никуда тебя не отпущу. Ни при каких обстоятельствах. Может быть, ты самый опасный человек, с которым я когда-либо встречался, но даже если и так, я попытаюсь тебя исправить. Может быть, это наказание за все мои грехи, но ты мне не безразлична.
Рей хотела ему верить. Чтобы скрыть свои чувства, она нагнулась к Волку и уткнулась лицом в косматую шерсть между ушами.
— В этом-то и беда, Рей: ты мне не безразлична. Но мне придется с этим жить. Идем. Прежде всего нам надо поговорить. Заранее предупреждаю: разговор тебе не понравится. Но ты будешь слушать и молчать. Понятно?
Рей вынуждена была согласиться. Она вышла из машины.
— Я буду тебе очень признательна, если ты сменишь тон. Я не переношу грубость.
— Ты просто неподражаема, — сказал он и взял ее под локоть. — Даже в самой безвыходной ситуации ты продолжаешь ставить свои условия.
Надо уметь понять, что ты проиграл, — это так же важно, как понять, что ты победил. Так учила ее Бела и просила не забывать это правило. Под руку с Далласом Рей взошла по каменным ступенькам, пересекла широкую веранду и приблизилась к двойным парадным дверям, украшенным по краям тонированными под серебро стеклами. Свет, струящийся изнутри дома, переливался в красно-зеленых дольках веерообразного витража над дверью.
Даллас открыл одну из дверей и пригласил Рей вперед.
Она ступила на красивый кафельный пол, выложенный черно-белой мозаикой, мечтая лишь об одном: уйти отсюда.
— Привет, Талли, — сказал Даллас у нее за спиной. — Как дела?
Рей была так поглощена собственными мыслями, что не заметила тощую седую женщину, сидевшую на ступеньке витой лестницы в центре парадного холла.
— Да вот жду, когда кто-нибудь из вас, ночных гуляк, наконец остепенится, — сказала женщина. Одетая во что-то черное и блестящее, в огромных черных теннисных туфлях со свободной шнуровкой на худых лодыжках, она сидела, сведя колени и далеко расставив ступни. Женщина ткнула в Далласа длинным, изуродованным артритом пальцем. — Ты вовремя пришел, парень. Мне надо тебе кое-что сказать.
Крепко обнимая Рей за талию, Даллас легко подтолкнул ее вперед.
— Потом, Талли. Мне сейчас некогда. Эва дома? А Фенси?
Талли медленно покачала головой. Из-под ее волос, скрученных в тугой пучок на макушке, виднелись полосы пролысин.
— Не-а, — сказала она, — где-то шляются. Конечно, это не мое дело, но женщине в возрасте твоей мамы не пристало шататься по ночам и заниматься неизвестно чем неизвестно с кем. Но это не мое дело.
— Их нет дома? — удивился Даллас. Рей услышала в его тоне веселую снисходительность и впервые почувствовала к нему настоящую симпатию. — Не волнуйся. Я уверен, что они скоро придут. Мама, наверное, в садовом клубе.
Женщина вяло махнула костлявой, но изящной кистью.
— В садовом клубе? Значит, теперь это так называется? Ой-ой, ты смотри! Придется мне последить за своим язычком. Садовый клуб! Гм-гм-гм. Надо полагать, миссис Фенси Ли тоже развлекается в садовом клубе? Гм-гм-гм. Может, и мне записаться в такой интересный клуб?
— Талли давно живет с нами, — объяснил Даллас девушке. — К сожалению, иногда она слишком зарывается, пытаясь за всеми уследить.
— Кто это? — выразительный палец старухи указал на Рей.
— Моя подруга, — ответил Даллас. — Мы будем в оранжерее. Можешь за нас не беспокоиться.
Талли покачала головой.
— Не беспокоиться, говоришь? Ладно, не буду. А она маленькая. И худенькая!
Даллас подтолкнул Рей в спину, указывая путь мимо темных деревянных скамей, стоявших вдоль стен.
— Но симпатичная, — не унималась Талли. — По-моему, это именно то, что тебе нужно.
— Послушай, Талли…
— Ах, ах, ах, — перебила она, — ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, мальчик. Скажи мне: когда это было, чтобы ты привел женщину в дом? А я тебе отвечу: никогда. Ты никогда не приводил в дом женщину, потому что еще ни одна из них не пришлась тебе по сердцу. Не считая той глупышки, на которой ты собирался жениться, когда у тебя еще были прыщи на лице.
В другое время Рей могла бы посочувствовать Далласу, но сейчас с удовольствием слушала, как домработница его отчитывает.
— У тебя все получится, девочка, — сказала Талли. — Я верю, наш мальчик все эти годы скрывал хороший вкус. Сегодня я счастлива. Наконец-то у нас впереди что-то забрезжило.
Даллас откашлялся, обнял Рей за плечи и торопливо повел ее в просторную гостиную с желтыми крашеными стенами и очень высокими потолками. Мебель там тоже была мягкая.
— Смотри, не позволяй ему лишнего, девочка! — крикнула Талли им вдогонку. — Пусть не распускает руки! Стоит им только дать то, что они хотят, — и все, пиши пропало! В женщине должна быть тайна. Носи платья с глухим воротом и длинными юбками. Не открывай свое тело: пусть они его угадывают. Почему…
Последние слова Талли уже никто не слышал, потому что Даллас закрыл дверь. Слегка покраснев и стараясь не смотреть на Рей, он прошагал к одной из двух дверей, располагавшихся по обе стороны от белого мраморного камина, и открыл ее.
Девушке ничего не оставалось, как последовать за ним. Она вошла в шестиугольную оранжерею, построенную в боковой части дома. Здесь росли пальмы, гардении, орхидеи, благоухающий виноград, усыпанный мелкими цветочками. По всему было видно, что за растениями хорошо ухаживают.
— Это мое любимое место в доме, — сказал Даллас, все еще не глядя на Рей. — Прошу прощения за сцену. Талли пришла работать в нашу семью еще до моего рождения. Поэтому она считает себя вправе говорить почти все, что взбредет ей в голову. Хотя тех, кто впервые приходит в наш дом, это раздражает.