одить запах гниющей плоти. Примерно на шестой день высыпания превращаются в твердые пустулы и начинают ощущаться как жемчужины, спрятанные под кожей. Эта стадия длится около десяти дней. В конце концов пустулы покрываются корками, так что тело оказывается усыпанным сотней струпьев.
Выживали далеко не все заболевшие. Смерть тех, у кого пустулы такими корочками не покрывались, была болезненной и очень нескорой. Их органы и внутренние ткани начинали кровоточить и разжижаться, в результате чего несчастные походили на мумии, хотя и были еще живы. Этот ужасный процесс мог тянуться четыре недели.
У тех, кому удалось обмануть смерть, струпья в конце концов отпадали, но кожа оставалась обезображенной ужасными шрамами. Кроме того, многие выжившие теряли зрение. Покрытая оспинами плоть служила визуальным напоминанием о недуге, и переболевшие предпочитали сторониться людей. Единственным утешением могло служить то, что они приобретали пожизненную устойчивость к повторному заражению, хотя никто в то время и не понимал, чем это объясняется.
Лишь в 1973 году была опубликована первая зернистая фотография фрагмента антитела – специализированного белка, который организм вырабатывает для борьбы с инфекциями. Именно антитела сыграли решающую роль в нашей окончательной победе над этой страшной болезнью. В 1980 году ВОЗ официально объявила о ликвидации оспы, и человечество с облегчением выдохнуло, поскольку многовековому страху был положен конец. Я, как и миллиарды других людей, был избавлен от опасности обезображивания и смерти от оспы благодаря прививке, которую получил в детстве. Я оказался в числе тех землян, кто был вакцинирован едва ли не последним, когда борьба с этой инфекцией уже подходила к счастливому финалу.
Зачем я вам об этом рассказываю, спросите вы. Какое отношение оспа имеет к женщинам и их генетическому превосходству? Мы победили оспу, запустив и затем задействовав скрытую силу иммунной системы, – одной из самых сложных биологических систем в нашем организме. И как мы увидим в этой главе, генетические мужчины редко могут конкурировать с тем иммунологическим арсеналом, которым владеют генетические женщины.
Эпическое повествование о выдающихся научных достижениях в области искоренения оспы часто начинают с рассказа о британском враче XVIII века Эдварде Дженнере. Любой студент-микробиолог или будущий медик практически в любой стране мира непременно выслушивает примерно одну и ту же историю об отце иммунологии: доктору Дженнеру отводится главная роль героя, который врывается на сцену мировой медицины и заявляет, что открыл, как предотвратить оспу с помощью вакцинации.
Чем Дженнер был на самом деле знаменит до того, как обратился к проблеме вакцинации, так это изучением гнездовых привычек обыкновенной кукушки. Кукушка подбрасывает свое яйцо в гнездо другой птицы, перекладывая собственные родительские обязанности на ничего не подозревающего нового воспитателя. Во времена Дженнера люди думали, будто взрослая кукушка на этом не останавливается и вдобавок еще и безжалостно избавляется от других яиц и птенцов в чужом гнезде, чтобы обеспечить своему отпрыску полный доступ к пище и ресурсам, предоставляемым рассеянным суррогатным родителем. Однако путем тщательного наблюдения Дженнер установил, что мать-кукушка не виновата: убийством одержим именно кукушонок. Чужак быстро расправлялся со всеми яйцами и птенцами, выбрасывая их из гнезда. За работу о кукушках Дженнера избрали в Королевское общество, а членство в нем было по тем временам величайшей честью для любого ученого[19].
Есть несколько версий того, при каких обстоятельствах Дженнера осенила идея вакцинации от оспы. Одна из них гласит, что озарение произошло, когда Дженнер еще учился на сельского врача в Беркли, графство Глостершир. Там он якобы подслушал, как молочница говорит, что не заразится натуральной оспой, потому что уже переболела коровьей.
Оспа, как коровья, так и натуральная, вызывается хотя и родственными, но отличающимися вирусами, причем первая эволюционировала для заражения коров, а вторая специализировалась на заражении людей[20]. В те дни коровья оспа была профессиональной вредностью для людей, практически живших с коровами бок о бок.
Согласно другой версии той же истории, у доктора Дженнера была пациентка по имени Сара Нельмс, молочница, на руке у которой появилась странная сыпь. Так как Дженнер наблюдал многие случаи этой инфекции у женщин, доивших коров, он поставил точный диагноз: коровья оспа. Услышав же от Сары, что она будет невосприимчива к натуральной оспе после заражения гораздо более легкой коровьей, Дженнер решил проверить эту теорию.
Дженнер использовал Джеймса Фиппса, восьмилетнего сына своего садовника, чтобы проверить, защищает ли заражение коровьей оспой от натуральной[21]. Выдавив гной из руки зараженной коровьей оспой Сары, Дженнер внес его мальчику, нарушив естественный защитный барьер кожи. Спустя всего несколько дней Джеймс заболел коровьей оспой. Но Дженнер пока еще не доказал, что выздоровление от коровьей оспы обеспечивает какой-либо иммунитет к оспе натуральной. Чтобы убедиться в верности своей теории, ему предстояло набраться терпения и дождаться момента, когда у Джеймса произойдет естественный контакт с натуральной оспой. Тогда-то и можно будет увидеть, защитит ли коровья оспа мальчика от заражения.
Или же для ускорения процесса Дженнер мог напрямую ввести Джеймсу натуральную оспу. И Дженнер выбрал этот второй путь. К счастью, преднамеренное заражение оспой Джеймс пережил. Свой метод Дженнер назвал вакцинацией – от латинского слова vaccinus, то есть «от коровы».
Несмотря на насмешки, Дженнер продолжал трудиться, повторяя свой успешный первый эксперимент вакцинации с другими детьми. Но если бы все ограничилось лишь высмеиванием самого Дженнера! Дело усугублялось тем, что в 1796 году работу отца иммунологии отверг ведущий рецензируемый журнал того времени, «Философские труды Королевского общества». И тут не было никакой ошибки – президент Королевского общества сэр Джозеф Бэнкс соизволил лично приложить к этому руку, прислушавшись к советам двух рецензентов, которые, прочитав работу Дженнера, оценили ее негативно.
В конце концов, в 1798 году, он за собственный счет опубликовал брошюру под заглавием «Исследование причин и последствий Variolae Vaccinae – болезни, обнаруженной в некоторых западных графствах Англии, в частности в Глостершире, и известной под названием коровьей оспы».
Постепенно врачи и их пациенты все же склонились к мысли о верности подхода Дженнера к профилактике внушающей страх оспы. Он даже получил гранты от британского правительства на общую сумму тридцать тысяч фунтов стерлингов (более миллиона долларов США по сегодняшнему курсу), чтобы иметь возможность продолжать свою важную научную работу. Любопытно, что сделанное открытие не только не улучшило финансовое положение Дженнера, а наоборот, обошлось ему весьма недешево: он возвел рядом со своим домом постройку, названную им Храмом Вакцинии, и прививал там тех, кому эта процедура была не по карману.
Как правильно предсказал Дженнер вскоре после публикации своих исследований, «конечным результатом этой практики должно стать уничтожение натуральной оспы, самого страшного бедствия человеческого рода».
Спустя всего десять коротких лет, миновавших с момента проведения Дженнером его первых экспериментов, были вакцинированы десятки тысяч людей. Но, как и многие другие истории о научных прорывах, занесенные в анналы человеческой памяти, наш рассказ имеет альтернативное начало. Когда я учился в колледже (да и позднее, когда я продолжил постигать премудрости медицины), никто не рассказывал мне о той важной роли, которую в разработке вакцинации сыграла леди Мэри Уортли Монтегю.
Леди Мэри Монтегю (в девичестве Пьерпонт) родилась 26 мая 1689 года в семье аристократов. Она выросла в Лондоне и получила воспитание, типичное для женщины ее круга. Вот только леди Монтегю была совсем не типичной. С самого ее детства никто не ставил под сомнение тот факт, что леди Монтегю обладает необычайно независимым и любознательным умом.
Так что нет ничего удивительного в том, что она, с ее несгибаемой волей, категорически отвергла брак, устроенный для нее отцом, маркизом Дорчестера, и в 1712 году сбежала из дома с сэром Эдвардом Уортли Монтегю. Тем самым она изменила не только свою жизнь, но, возможно, и наш мир.
Через несколько лет после свадьбы леди Монтегю заразилась оспой, от которой быстро выздоровела. Каждый раз, когда она смотрелась в зеркало, шрамы на лице мучительно напоминали ей о разрушении тела, вызванном болезнью. От инфекции у нее даже выпали ресницы, которые так и не выросли. Всего через полтора года после того, как она поправилась, оспой заболел ее двадцатилетний брат Уилл. Ему повезло куда меньше, чем сестре: вскоре после заражения он умер.
В начале 1717 года леди Монтегю покинула Англию и отправилась вместе с мужем, назначенным послом при дворе Оттона, в Константинополь. Она увлеклась местной культурой, освоила греческий и турецкий языки. Наряду со многими тамошними диковинками ее заинтересовал некий особый местный обычай, называемый прививкой или вариоляцией[22]. Вот отрывок из письма леди Монтегю:
Кстати о болезнях: я собираюсь поведать вам одну вещь, из-за которой вы пожелаете оказаться здесь. Оспа, столь смертельная и столь распространенная среди нас, тут совершенно безвредна благодаря изобретению прививки, как они ее называют. Существует группа старух, которые занимаются этим делом каждую осень, в сентябре месяце, когда спадает сильная жара. Люди отправляют друг к другу послания, чтобы узнать, есть ли у кого-нибудь из семьи желание заболеть оспой; они устраивают для этого приемы – и, когда встречаются (обычно пятнадцать или шестнадцать человек вместе), приходит старуха с ореховой скорлупой, полной оспенного материала лучшего сорта, и спрашивает, какую вену вам угодно отворить. Она немедленно вскрывает ту, которую вы указали, большой иглой (она причиняет вам не больше боли, чем обычная царапина) и вводит в вену столько вещества, сколько может лежать на кончике ее иглы, а затем привязывает к маленькой ране полый кусочек ракушки; таким образом вскрываются четыре или пять вен.