Ровно сколько нужно, и не больше. Умеренность. Только, ей-богу, я не собираюсь выбрасывать пятьдесят фунтов ради того, чтобы мой протокол оставался чист.
– Мы закончили. Спасибо, капитан Мари, – произнес Андерс, стоя ко мне спиной, словно видеть меня не мог.
Когда мы выходили из весовой, я заметила возле дверей Нину, которая удивлялась происходящему. Я подтолкнула ее к нашей лодке, чтобы поставить «Амариллис» на ночной отдых.
– Не могут так врать весы «Амариллиса», – проворчал Гарретт, когда мы гребли к месту стоянки. – Может, фунтов десять. Но не пятьдесят.
– Готов поспорить, Андерс поставил ногу на платформу весов и сделал нам назло накрутку, – предположил Сан. – Замечали, что когда взвешивает он, у нас постоянно перевес?
Да, это мы все заметили.
– Правда? Но зачем ему это? – удивилась Нина. Простодушная Нина.
Все посмотрели на меня. Казалось, нас придавило тяжкое бремя.
– Что? – не унималась Нина. – Что такое?
О таком не говорят во всеуслышание, и Нина слишком молода, чтобы быть в курсе. Все остальные знали, на что шли, когда заключали со мной трудовое соглашение. Только не Нина.
Я покачала головой:
– Нам никогда не удастся доказать, что Андерс подставляет нас, спорить бесполезно. Придется проглотить, и дело с концом.
– Если таких провинностей получить много, семью расселят.
Вот это повод для беспокойства, верно?
– И сколько же должно быть провинностей? – поразилась Нина. – Он не может так поступить. Или?
Гарретт улыбнулся и попытался снять напряжение. Когда я унаследовала лодку, он первым нанялся ко мне. Нам довелось многое пережить вместе. Он сказал:
– Просто надо узнать график работы Андерса и позаботиться о том, чтобы приходить, когда в весовой дежурит кто-то другой.
Хотя обычно никакого графика не было – когда приходил бот, на вахте в весовой мог оказаться кто угодно. Меня бы совсем не удивило, если Андерс высматривал и поджидал бы нас, чтобы нечестно приписать нам лишний штрафной вес.
«Амариллис» плавно скользил к причалу, Гарретт и Сан закрепили швартовы. Я откинулась назад и размяла руки, скользнула взглядом по мачте. Плотно сжав губы, Нина уселась рядом со мной. Элси и капитан «Калифорнийца» уже ушли.
Я мученически улыбнулась ей и проговорила:
– Знаешь, если ты перейдешь в другую команду, шанс заполучить лишний рот у тебя увеличится. Взять хотя бы «Калифорнийца».
– Пытаешься избавиться от меня? – съязвила Нина.
Присев рядом с ней, я обняла ее за плечи и притянула к себе. Нина неуклюжим тринадцатилетним подростком пришла ко мне из Бернардино, расположенного выше по побережью. В нашей семье нашлось для нее место, и я с радостью оставила девчушку. Она росла умненькой и энергичной. Когда я удалюсь на покой, она сможет занять мое место и, в свою очередь, унаследовать «Амариллис». Хотя я еще не говорила ей об этом.
– Никогда. Ни за что. – Она на миг замялась, а потом тоже крепко меня обняла.
Владения нашей семьи – самый настоящий оазис. Для этого нам пришлось хорошо потрудиться. Я унаследовала бот, собрала одного за другим членов команды – Гарретт и Сан занимались кораблем, круглая шумная Дакота вела дом и заполучила к нам талантливого Джей-Джея, затем мы взяли на воспитание Нину. Нам поручили рыбную ловлю, следом мы заслужили земельный выдел. Десять лет мы росли, работали в поте лица, учились, жили – и местечко получилось замечательное.
Мы вгрызлись в склон холма над доками и отстроили усадьбу из необожженного кирпича. В лучах послеполуденного солнца она блестела золотом. Выступающая из холма стена служила оградой и защищала сад и колодец. Дорожка огибала дом и выходила во двор. Мы научились использовать плоские сланцевые плиты для того, чтобы вымостить вокруг грядок и родника, превратив его в колодец – крохотный, хотя любой открытый родник был роскошью. Выше по склону располагалась ветряная мельница и солнечные батареи.
Кому хотелось отдельную комнату, тот ее получил, хотя такое желание выразил только Сан – у него была личная спальня, вырытая в склоне холма по другую сторону двора. Дакота, Джей-Джей и Нина отдыхали на тюфяках в самом просторном помещении. Мы с Гарреттом делили ложе в комнате поменьше. Всю остальную землю занимал сад. Два плодоносящих дерева, апельсин и лимон, давали тень отведенному под кухню пространству. Кукуруза, помидоры, подсолнухи, зеленая фасоль, горох, морковь, редис, два вида перца – это еще не все, что мы умудрялись выращивать на нескольких квадратных футах. Один горшочек – с мятой, второй – с базиликом. Мы обеспечивали себя пропитанием, поэтому могли использовать кредиты на усовершенствование «Амариллиса» и покупку запасов риса и меда или тканей и веревки, то есть того, что не могли в достаточном количестве произвести сами. В следующем году Дакота хотела заняться разведением цыплят, если нам удастся их на что-нибудь выменять.
Мне все время хотелось бросить это в лицо таких, как Андерс. Нельзя сказать, что я была слепа и ни на что не обращала внимания. Ведь в тягость я никому не была.
Команда вернулась домой. Джей-Джей уже приготовил ужин. Дакота с Джей-Джеем сначала попытались поровну распределять работу по дому, но очень скоро у них начались сложности – кому ворошить компост или развешивать белье, чинить мельницу или убирать кухню. Джей-Джей взял на себя почти все касаемо кухни и жилых помещений, а Дакота занялась садом и приспособлениями.
По тому, как сочувственно Джей-Джей подавал мне причитающуюся порцию – сегодня это была копченая скумбрия с овощами, – я поняла, что кто-то уже успел рассказать ему о стычке с весовщиком. Возможно, ради того, чтобы он или Дакота не стали расспрашивать, как прошел день.
Этим вечером я позже обычного легла спать: обходила наши владенья. Я ничего не ожидала найти. Скорее ради успокоения хотела взглянуть на творения наших рук, прикоснуться к ветряной мельнице, провести ладонью по глянцевым листьям лимонного дерева и убедиться в том, что все на месте и не собирается исчезать. Своего рода ритуал.
В постели я тесно прижалась к Гарретту – привычный способ обрести и дать покой и поддержку. Под легким одеялом мы нежились в теплом воздухе, лившемся сквозь открытый в крыше над головой люк.
– Неудачный день? – проговорил он.
– Нельзя назвать неудачным день, когда корабль и команда возвращаются домой целы и невредимы, – констатировала я, только голос мой звучал блекло.
Гарретт шевельнулся, погладил меня по спине и крепче обнял, прижимая к себе. Наши ноги переплелись. Мне стало спокойней.
– Нина права, мы можем достичь большего, – сказал он. – У нас получится прокормить еще один рот. Если обратиться…
– Ты в самом деле думаешь, будто из этого выйдет что-то путное? – спросила я. – Полагаю, вам всем было бы лучше с другим капитаном.
Гарретт склонился ко мне для поцелуя и стоял на своем до тех пор, пока я не ответила. Минута – и мы уже улыбались.
– Ты же знаешь, что все мы оказались здесь оттого, что не можем поладить с кем-то другим. Именно благодаря тебе мы все отлично смотримся вместе.
Я вывернулась из его объятий, делая вид, что сержусь, но тут же рассмеялась.
– Много команд и целая уйма семей никогда не заводят детей, – заметил он. – Это ничего не значит.
– Вообще-то дети мне безразличны, – призналась я. – Просто я устала все время сражаться.
Обычное дело: дети вырастают и начинают бороться с родителями, семьями и даже комитетами. Но разве справедливо полагать, что я все еще сражаюсь с матерью, которую даже никогда не знала?
На следующий день, когда мы с Ниной шли на «Амариллис» заниматься уборкой, я пыталась убедить себя в том, что мне только кажется, будто она меня избегает. И даже не глядит на меня. То есть делает вид; на самом деле она украдкой посматривала в мою сторону. Мурашки ползли по коже от того, как она боится встретиться со мной взглядом. Она что-то задумала. И скрывала секрет.
Нам снова встретилась Элси, которая шла от пристани примерно в ста футах от нас, но мы тут же узнали ее, потому что фигуру Элси ни с чьей не спутаешь. Внимание Нины тут же переключилось на нее, она даже остановилась и смотрела во все глаза.
– Неужели она так тебя занимает? – улыбнулась я, пытаясь все перевести в шутку.
Словно размышляя, стоит ли со мной вообще разговаривать, Нина искоса взглянула на меня. Потом вздохнула и сказала:
– Каково это? Неужели тебе самой не любопытно?
Я на миг задумалась и ощутила скорее страх, чем интерес. Представила себе все то, что может пойти вкривь и вкось, несмотря на реющее над головой знамя одобрения. Нине этого не понять. Поэтому я ответила ей так:
– Да нет.
– Мари, как можешь ты быть такой… равнодушной?
– По причине того, что я не собираюсь тратить силы и мучительно беспокоиться о том, что я изменить не в силах. Кроме того, мне больше нравится быть капитаном, а не торчать на берегу и только глазеть на море.
Я торжественно прошла мимо Нины к кораблю, и она, поникнув головой, поплелась за мной.
Мы отдраили палубу, осмотрели леера, вычистили каюту, провели инвентаризацию и собрали износившийся такелаж. Потом заберем его домой и несколько дней до следующего выхода в море будем его чинить. Все утро Нина молчала, склонившись над работой, и кусала губы, а я посматривала на нее и задавалась вопросом: о чем она так сосредоточенно размышляет? Что скрывает? Оказалось, Нина набиралась смелости.
Я вручила ей последний моток сетей и отправилась перепроверить, хорошо ли задраены люки и закрыта каюта. Когда я собралась сходить с корабля, Нина сидела на краешке пристани и чуть покачивала болтающимися над водой ногами. Она выглядела лет на десять моложе, словно опять превратилась в ребенка, какой я впервые ее увидела.
Вопросительно подняв брови, я смотрела на нее, пока она наконец не произнесла:
– Я спросила у Сана, почему Андерс тебя не любит. Отчего никто из капитанов с тобой не общается.
Так вот что случилось! Видать, Сан – практичный и здравомыслящий – рассказал ей все как есть и не счел нужным прибегать к осмотрительности. И Нина ужаснулась.