– Здравствуй, отец, – произнес Эса.
Они сидели на пирсе у летнего домика, завернувшись в полотенца. Кожа раскраснелась после сауны. Стоял вечер, тянуло прохладой – финское лето в очередной раз аккуратно напоминало: ничто не вечно. Солнце выглядывало из-за верхушек деревьев, окрашенных в голубые тона. По гладкой поверхности озера скользили текучие тени.
– Я подумал, – начал Эса, – тебе здесь понравится.
Эса был точно таким, каким его помнил Косонен, – бледный худой мальчишка, ребра торчат, колени он обхватил длинными руками, влажные жесткие волосы падают на лоб. И только глаза оставались глазами города – темные сферы из металла и камня.
– Нравится, – согласился Косонен. – Но я не могу здесь остаться.
– Почему?
– Мне нужно кое-что сделать.
– Мы не виделись целую вечность. В сауне тепло. В озере охлаждается пиво. К чему спешить?
– Мне стоит тебя бояться, – сказал Косонен. – Ты убивал людей. Прежде чем они поместили тебя сюда.
– Тебе не понять, каково это, – возразил Эса. – Чума исполняет любую твою прихоть, даже те желания, о которых ты и не подозревал. Она дает тебе все. Она размягчает мир. Порой разрывает его для тебя. Ты только подумал – вещь сломана. С этим ничего не поделаешь.
Мальчик закрыл глаза.
– У тебя ведь тоже есть желания. Я знаю. Поэтому ты здесь, верно? Ты жаждешь получить назад свои драгоценные слова.
Косонен ничего не ответил.
– Мамин мальчик на побегушках, vittu, дьявол тебя разбери. Что ж, они починили твой мозг, прочистили его от алкоголя. Ты снова можешь писать. И как себя чувствуешь? Лучше? В один миг я подумал: ты вернулся за мной. Но разве такое когда-то бывало?
– Я не знал…
– Ты не в курсе? Я в твоей голове, – сказал Эса. – Мои пальцы в твоем черепе. Одна мысль, и мои баги съедят тебя, оставят здесь навсегда. Все твое время будет вечно уделено лишь мне. Что ты на это скажешь?
Вот она, давно терзающая его вина.
– Мы волновались за тебя, каждую секунду, с той самой минуты, когда ты родился, – оправдывался Косонен. – Мы хотели как лучше для тебя.
Все казалось абсолютно естественным. Мальчик играл с машиной, которая создавала другие машины. Затем предметы стали менять форму, когда он думал о них. Эса улыбался, когда показывал Косонену говорящую морскую звезду, сделанную его прибором.
– А потом у меня не заладился день.
– Я помню, – кивнул Косонен.
Как всегда, он поздно вернулся домой. Эса был алмазным деревом и рос в своей комнате. Повсюду лежали морские звезды – они поедали пол и стены и создавали еще больше морских звезд. Так все началось.
– Давай. Перенеси меня сюда. Теперь твой черед превратить меня во что пожелаешь. Или покончить со всем этим. Я заслужил.
Эса негромко рассмеялся.
– Зачем мне так поступать со старым человеком? – Он вздохнул. – Знаешь, я ведь теперь тоже взрослый. Давай покажу.
Эса легко дотронулся до плеча Косонена, и Косонен оказался городом. Его кожей стали камень и бетон, а поры заполнились божественной чумой. Улицы и здания вместо лица – от каждой мысли и эмоции они менялись и трансформировались. Нервная система состояла из алмазных и оптических волокон. Вместо рук были звери-химеры.
Повсюду вокруг мерцал сетевой экран – в небе и холодных недрах земли – тонкий, но несокрушимый. Он давил со всех сторон, отсекал источники энергии, не позволял думать достаточно быстро. Однако по-прежнему можно было мечтать, сплетать слова и изображения, творить миры из своих воспоминаний и воспоминаний, некогда принадлежавших мелким богам, которых Эса поглотил, чтобы стать городом. Он пел о своих мечтах в формате радиоволн, не думая, пропустит ли их сетевой экран, пел громче и громче…
– Вот, – донесся до него издалека голос Эса. – Выпей пива.
Косонен ощутил, как в руке у него оказалась ледяная бутылка, и сделал глоток. Пиво из мечты было крепким и настоящим. Вкус солода вернул его обратно. Косонен глубоко вдохнул и позволил вымышленному летнему вечеру смыть реальность города.
– Ты для этого привел меня сюда? Чтобы продемонстрировать? – спросил Косонен.
– Вообще-то нет, – рассмеялся Эса. Внезапно его каменные глаза засветились молодостью. – Я просто хотел познакомить тебя со своей девушкой.
У квантовой девушки были золотистые волосы и глаза из света. Подобно индуистскому божеству, она имела множество лиц одновременно. Грациозно она вышла на пирс. Летняя страна, созданная Эса, трескалась возле нее: на коже девушки появлялись разломы, сквозь которые проглядывали цвета другого мира.
– Это Сяде, – представил девушку Эса.
Та взглянула на Косонена и заговорила – целый поток слов, суперпозиция, все возможные приветствия, произнесенные одновременно.
– Приятно познакомиться, – ответил Косонен.
– Они сделали что-то правильное там, на небесах, создав ее, – заключил Эса. – Она живет во множестве миров одновременно и думает кубитами. Но она хочет жить в этом мире, со мной. – Он нежно коснулся плеча девушки. – Она услышала мои песни и сбежала.
– Марья сказала, будто искра – Сяде – упала, – поделился Косонен. – Будто какая-то божественная машина сломалась.
– Она сообщила то, что ей приказали. Им не нравится, когда события развиваются не по плану.
Сяде издала звук, напоминающий звон стеклянного колокола.
– Сетевой экран продолжает выживать нас, – сказал Эса. – Так уж он задуман. Все больше и больше замедляет события, пока мы не умрем. Сяде здесь не место. Ей слишком тесно. Поэтому отвези ее домой, пока не стало чересчур поздно. – Он улыбнулся. – Уж лучше это сделаешь ты, чем кто-то другой.
– Это несправедливо. – Косонен сощурился: Сяде блестела слишком ярко, ослепляя его. «Что я могу? Я просто кусок мяса. Плоть и слова – вот и весь я».
Мысль, подобно сосновой шишке, была шершавой на ощупь, но внутри нее зрело зерно.
– Пожалуй, из вас двоих родится стихотворение, – сказал он.
Косонен вновь ехал на поезде, глядя, как мимо проносится город. Стояло раннее утро. В лучах восходящего солнца город приобретал новые оттенки: фиолетовые тени и золотисто-красноватые цвета. Все тело ныло. В висках пульсировала боль. На него накатила усталость. В мозгу тяжелым грузом лежали слова стихотворения.
Над куполом сетевого экрана Косонен мог разглядеть гигантскую алмазную морскую звезду, напоминавшую протянутую руку. То был дрон небесных людей, наблюдавших за творившимся внутри.
«Они пришли посмотреть, что произойдет, – думал Косонен. – Они узнают».
На этот раз мужчина встретил сетевой экран словно старого приятеля. Его окатило яркое покалывающее свечение. Из глубины возник суровый страж.
Но на этот раз он промолчал, хотя Косонен чувствовал его присутствие, ощущал, как страж изучает его, ищет вещи, не принадлежащие миру снаружи.
Косонен отдал ему все.
Первый миг, когда он понял, что написал нечто стоящее. Разочарование, когда осознал, что значит быть поэтом в небольшой стране, где стопки его первого сборника, изданного в дешевом формате, пылятся на полках маленьких магазинчиков. Зависть к Марье, которая родила Эса: слова на бумаге – лишь бледная тень подобных творений. Следы лося на снегу и взгляд зверя перед смертью.
Косонен почувствовал, как страж, удовлетворившись, отступил.
Он пересек границу. Поезд выехал в настоящий, неотретушированный рассвет. Оглянувшись на город, Косонен увидел, как из тела морской звезды пошел огненный дождь. Столбы света прорезали город по геометрическим схемам, оставляя после себя раскаленно-белую плазму.
Косонен закрыл глаза, не в силах смотреть на этот слепящий свет, и стал повторять свое стихотворение, а город тем временем горел.
Косонен посадил наносемя в лесу. Голыми руками он вырыл возле старого пня глубокую яму в наполовину промерзшем грунте. Затем он сел, снял кепку, вытащил свой блокнот и принялся читать. Накорябанные карандашом слова ярко сияли в его голове – вскоре ему даже не требовалось смотреть на них.
Стих рождался из слов подобно титану, поднимающемуся из морских глубин, – сперва он лишь слегка проглядывал над поверхностью, а затем, словно гора, вознесся к небесам, взорвался глоссолалией. Поток шипящих слов и фонем, бесконечное заклинание, раздирающее горло. Вместе со стихотворением текла квантовая информация, сокрытая в микротрубочках его нейронов, где теперь жила девушка с яркими глазами, и шли нервные импульсы с синапсов, где скрывался его сын.
Стих превратился в громовой раскат. Косонен продолжал читать до тех пор, пока голос его не осип. Теперь его могло слышать лишь наносемя, но этого хватило. Внизу под слоем торфа что-то зашевелилось.
Когда Косонен закончил читать стих, уже опустился вечер. Мужчина открыл глаза. Первым, что он увидел, были сапфировые рога, поблескивающие в последних лучах солнца.
На него смотрели два молодых лося. Один поменьше размером, более изящный, в его коричневых глазах виднелись проблески солнечного света. Второй – молодой и худой – уже с гордостью щеголял рогами. Зверь не отвел взгляда, и Косонен увидел в глазах лося тени города. А может, отражения в летнем озере.
Лоси развернулись и бесшумно помчались в лес – быстроногие и свободные.
Косонен отворял дверь в погреб, когда вновь пошел дождь, на этот раз даже не ливень. Из капелек в воздухе сформировалось лицо Марьи. На мгновение Косонену показалось, что она ему подмигнула. Затем дождь превратился в туман и рассеялся. Мужчина подпер дверь.
Белки с любопытством глядели на него с деревьев.
– Все ваше, дамы, – сказал он. – Должно хватить до следующей зимы. Мне это больше не нужно.
Около полудня Отсо и Косонен отправились на север. Лыжи легко скользили по истончившемуся снегу. Медведь тянул сани, груженные оборудованием. Они уже прилично отошли от хижины, когда зверь остановился и принюхался к свежему следу.
– Лось, – прорычал он. – Отсо голоден. Косонен стрелять лося. Для путешествия нужно мясо. Косонен взял мало водки.