Мне показалось, при упоминании молекулярной перегонки Лея насторожилась. Я подумал, что ей об этом кое-что известно. Но, не углубляясь в тему, она вернулась к прежнему разговору о терраформировании.
– Вы продолжаете спрашивать об экологии Марса, – сказала она. – Почему же вы задаете так много детальных вопросов об экопоэзисе[10] Марса? Вы говорили, что терраформирование вас не интересует, но так ли это на самом деле? Вы ведь не имели в виду старую идею засеять атмосферу фотосинтезирующими водорослями, чтобы снизить содержание углекислого газа? Вы наверняка знаете, что это не сработает.
– Конечно, – отмахнулся Карлос Фернандо. – У меня интерес теоретический. Никто не сможет терраформировать Венеру, знаю, знаю.
Его слова прозвучали бы более достойно, если бы подростковая ломка уже закончилась. Сейчас же его голос то взлетал на октаву выше, превращаясь в детский писк, то возвращался к нормальному, что губило все впечатление.
– У нас просто-напросто слишком много атмосферы, – сказал он. – Давление у поверхности выше девяноста бар, и даже если бы весь углекислый газ мог быть переработан в кислород, оно все равно осталось бы в семьдесят раз больше земного.
– Это я понимаю, – сказала Лея. – Мы не совсем уж невежды, знаете ли. И высокое давление кислорода будет смертельно опасно – вы сразу вспыхнете.
– И не забудьте про отходы в виде углерода, – добавил он, улыбаясь. – Сотни тонн на квадратный метр.
– Так что у вас на уме? – спросила она.
В ответ мальчишка лишь улыбнулся.
– Ладно, я не могу терраформировать Венеру, – сказал он. – Поэтому расскажите мне побольше о Марсе.
Я видел, что он чего-то недоговаривает. У Карлоса Фернандо была идея, о которой он пока умалчивал.
Но Лея не стала на него давить и приняла предложение рассказать об исследованиях экологии Марса и как она была трансформирована исчезнувшими инженерами уже давно не существующей колонии «Свободное владение Тойнби». Эти инженеры разработали особые формы жизни, задавшись целью уплотнить атмосферу Марса, усилить парниковый эффект и растопить его замерзшие океаны.
– Но у них ничего не получилось, – завершила рассказ Лея. – Анаэробные формы не выдержали конкуренции с фотосинтезирующими производителями кислорода. Они выкачивали из атмосферы слишком много углекислого газа.
– А как насчет эффекта Гайи? Он это не скомпенсировал?
– Нет. Я не нашла никаких следов планетного сознания, о котором писал Лавлок. Или это миф, или экология Марса слишком молода, чтобы обрести стабильность.
– Но на Венере, разумеется, не будет проблемы с фотосинтезом, удаляющим углекислоту из атмосферы.
– А я думал, терраформирование Венеры вас не интересует, – заметил я.
Карлос Фернандо отмел мое возражение.
– Это лишь гипотетический случай, – сказал он. – Мысленное упражнение.
Он повернулся к Лее:
– Не хотели бы вы завтра покататься на каяках?
– Конечно, – ответила она.
На Венере для катания на каяках вода не нужна.
Карлос Фернандо проинструктировал Лею, а Эпифания помогла мне.
«Каяк» представляет собой десятиметровую газовую оболочку, прозрачный пластиковый цилиндр, изогнутый на концах в стрельчатую арку. В нижней части находится крохотный пузырь – там и сидит каякер. На одном конце расположен пропеллер с огромными лопастями из легчайшей ткани, который лениво вращается, когда давят на педали. Гребет каякер хрупкими крыльями, прозрачными и радужными, как у стрекозы.
У крыльев, обнаружил я, имелась сложная система управления: каждое можно было толкать, изгибать и поднимать, позволяя ему независимо грести, поворачиваться и гнуться.
– Поддерживайте равномерное движение с помощью пропеллера, – объяснила Эпифания. – Если зависнете и остановитесь, то потеряете всю маневренность. Если понадобится быстро разогнаться, гребите крыльями. Когда наберете комфортную скорость, меняйте высоту и маневрируйте. Вам понравится.
Мы находились на пусковой площадке – балконе внутри выпуклости городской стены. Четыре дирижабля «на человеческой тяге», называвшиеся здесь каяками, были пришвартованы впритык к блистеру. При этом пузырь пилотской кабины плотно входил в причальное кольцо, так что пилот мог забираться в дирижабль, не контактируя с наружной атмосферой. Обозрев облака, я увидел десятки каяков, порхающих вокруг города, наподобие бесцветных кальмаров с короткими крыльями. Они играли в пятнашки или просто гоняли по небесам – такие маленькие и прозрачные по сравнению с величественными облаками, что становились невидимыми, если не знать, где искать их взглядом.
– Как насчет высоты? – спросил я.
– У вас будет почти нейтральная плавучесть, – пояснила она. – Пока есть скорость, можно с помощью крыльев плавно регулировать высоту, поднимаясь или опускаясь.
– А что произойдет, если я опущусь слишком низко?
– Вы не можете опуститься слишком низко. В оболочке есть резервуар с метанолом. Чем ниже вы опускаетесь, тем выше температура, метанол в резервуаре начнет испаряться, а оболочка надуется. А если заберетесь слишком высоко, пары метанола сконденсируются. И вы вскоре обнаружите, что каяк настроен так, чтобы оставаться очень близко к заданной высоте, которая сейчас составляет, – она посмотрела на регулятор, – пятьдесят два километра над местным уровнем грунта. Нас сдувает на запад со скоростью сто метров в секунду, поэтому уровень будет меняться по мере изменения местности под нами. Проверяйте высоту по приборам.
При взгляде вниз были видны только облака, а еще ниже – лишь бесконечная мгла. Странно было думать о поверхности планеты, пролетая в полусотне километров над ней, и еще более странной была мысль, что город, внутри которого мы находимся, мчится над этим невидимым ландшафтом, преодолевая за час сотни километров. Это движение было еле заметно в куполе, медленно дрейфующем сквозь постоянно меняющиеся каньоны облаков.
– Опасайтесь ветрового сдвига, – предупредила она. – Он может очень быстро унести вас за пределы видимости города, если вы это допустите. Если устанете, летите обратно на конвейере.
– Конвейере?
– Вихрях с горизонтальной осью. Они катятся с запада на восток и с востока на запад. Выберите правильную высоту, и они доставят вас в нужное место.
Теперь, после ее объяснения, я увидел каякеров, оседлавших такой вихрь: они поднимались и мчались по небу на невидимых воздушных колесах.
– Повеселитесь, – сказала Эпифания.
Она помогла мне забраться в гондолу, затянула ремни, взглянула на манометр, проверила выпускной клапан на аварийном баллоне с кислородом и убедилась, что работают рация, запасная рация и аварийные маяки.
Лея и Карлос Фернандо уже стартовали с противоположного конца площадки. Карлос, явно хорошо отработанным приемом, принялся взмахивать крыльями попеременно, заставляя каяк раскачиваться из стороны в сторону, наподобие маятника. На моих глазах его суденышко перевернулось вверх дном, на миг замерло, а потом совершило полный оборот.
– Выпендривается, – неодобрительно заметила Эпифания. – Так себя вести не полагается. Да только вряд ли кто осмелится сделать ему замечание.
Она повернулась ко мне:
– Готовы?
– Готовее не бывает.
Я уже прошел полный инструктаж по технике безопасности, во время которого мне рассказали все о страховочных системах, а также о страховках этих страховок, но все равно парение на высоте в пятьдесят два километра над адским ландшафтом представлялось мне странным развлечением.
– Старт! – предупредила Эпифания.
Она проверила герметизацию фонаря кабины, затем открыла причальный зажим.
Освободившись, каяк подпрыгнул в небо. Соблюдая инструктаж, я повел его в сторону от города. От резкого маневра у меня немного закружилась голова. Каяк легко двинулся вперед, чуть разворачиваясь, пока не полетел боком, опустив нос. Я повис на страховочных ремнях и решил, что надо как-то управлять поворотом. Но каждая моя слабая попытка шевельнуть крыльями непредсказуемо усиливалась, и каяк зашатался, точно пьяный.
Пискнула рация, и голос Эпифании произнес:
– У вас отлично получается. Прибавьте немного горизонтальной скорости.
Получалось у меня паршиво, потому что прямо по курсу я видел лимонного оттенка дымку, к которой неумолимо приближался, описывая широкие круги, наподобие падающего листа. Горизонтальная скорость? Я понял, что совершенно забыл про педали; начал их крутить, и нос приподнялся. Меня перестало сносить в сторону а когда я полетел по прямой, то и крылья уцепились за воздух.
– Отлично, – сообщил голос Эпифании. – Держите его на ровном курсе.
Оболочка каяка выглядела слишком хрупкой, чтобы выдержать мой вес, но я все же летел, зависнув под золотистым небом. Управление было для меня очень сложным, но я сообразил, что могу держать его под контролем, пока нос не клюет вверх или вниз. Каяк все еще немного раскачивался и рыскал – трудно было избежать чрезмерных усилий, – но в целом мне удавалось направлять его нос куда захочу.
А где сейчас Лея и Карлос Фернандо?
Я огляделся. На каждый каяк была нанесена разная маркировка – мой был помечен серыми кошачьими полосами, – и я попытался отыскать их.
Группа каяков двигалась вместе, огибая городской пилон. Летя вокруг пилона, они разом повернулись, блеснув на солнце испуганной стайкой рыб.
Внезапно я заметил их. Они плыли невысоко надо мной, вблизи от нависающей городской стены: каяк Карлоса Фернандо, цвета королевского пурпура, и синий с желтыми полосками каяк Леи. Она равномерно поднималась, описывая витки спирали, а он порхал вокруг, то быстро приближаясь и стукаясь оболочкой, то отлетая вверх и на миг зависая с устремленным в небо носом, а затем по спирали опускаясь обратно.
Их движения были похожи на брачный танец птиц.
Пурпурный каяк заложил вираж и рванулся в сторону от города. Через секунду сине-желтый повторил его маневр. Они резко пошли вверх, подхваченные невидимым воздушным потоком. Я увидел, как и пара других летунов воспользовалась тем же восходящим потоком. Я развернул нос, чтобы последовать за ними, но у меня ничего не получилось: мне не хватало опыта обращения с каяком, я не умел угадывать потоки, и теперь ветровой дифференциал сносил меня в обход города и в сторону, совершенно противоположную той, куда мне хотелось лететь. Я направился от города, отыскивая другой воздушный поток, и на миг заметил что-то темное, быстро мелькнувшее в облаках подо мной.