Я тогда еще не доросла до того, чтобы иметь собственное мнение о правильном выборе партнера, хотя интересно было послушать, что об этом говорила бабушка. Дедушка теперь жил в Нью-Мексико – в огромном доме с большой студией, заставленной картинами. Мне сложно судить о его красоте. Для меня он выглядел как все остальные дедушки: высокий, худой, в полинявших джинсах и выцветшей рубахе, которые почти всегда были голубого цвета. Седые волосы дедушка всегда заплетал в косы, а из заднего кармана обычно торчала тряпка, перепачканная красками.
«В общем, я влюбилась. Мы провели лето вместе. А осенью я съездила на Восток, упаковала все свое имущество и перевезла обратно в Сент-Пол.
Пока я отсутствовала, Дел переехал в дом Роуз и закончил ремонт на чердаке. С момента покупки Роуз там ничего не меняла – голые доски и пыль повсюду. Дел обшил стены и потолок, проделал в северной стене слуховые окна, а на пол положил черную керамическую плитку. Ее гораздо проще мыть, чем дерево, да и Делу нравилось, как она смотрелась.
Я уже много лет не была в его студии, но достаточно закрыть глаза, как она воскресает в памяти: свет струится сквозь окошки, отражается от белых стен, отчего черный пол блестит. Вдоль стен стоят картины Дела. Тогда он писал абстрактные полотна, но в них я видела пейзажи северной Миннесоты: широкие темные горизонтальные полосы напоминали сосновые леса, обрамляющие озеро или реку, узкие вертикальные линии походили на стволы берез, голубой – чистое зимнее небо, красный – восход или клены осенью.
Я любила эту студию, этот дом и Дела. Я сделала правильный выбор.
По возвращении я разослала резюме и получила работу в местном комьюнити-колледже[42]. Сперва читала курс „Введение в биологию“. Как выяснилось, преподавать мне нравится. В Массачусетсе я занималась больше научной работой. Здесь же студенты оказались в основном взрослыми, гораздо старше, чем ребята из университета. Для них образование было способом продвинуться по жизни в мире, где ничего не дается легко. Полагаю, они гораздо лучше меня понимали, что грядут трудные времена. Благодаря Роуз я принадлежала к среднему классу и, как и многие из этой прослойки, была оторвана от реальности. Даже несмотря на то что я происходила из индейского племени.
Так или иначе, мои студенты очень серьезно относились к образованию, а обучать тех, кто жаждет знаний, – настоящее удовольствие. Многим – очень многим, что меня удивило, – нравился сам процесс обучения. Может, потому что для них это был неожиданный дар. О дивный новый мир, в котором знания добываются ради самих знаний! – улыбнулась бабушка. – При колледже отсутствовали исследовательские лаборатории. Но у меня и без того хватало дел. Наука могла подождать».
Бабушка откинулась в кресле и подвигала, разминаясь, костлявыми плечами, после чего вздохнула.
«Не успела я привыкнуть к новой жизни, как выяснилось, что беременна твоей мамой. Я этого совсем не планировала – все вышло совершенно случайно, но я с самого начала знала, что оставлю ребенка. Мне было за тридцать. Если и заводить детей, то самое время. Тогда я уже достаточно хорошо узнала Дела и его семью и не сомневалась, что генетический материал хорош. За прошедшие годы погибло слишком много индейских ребят – кто от нищеты, кто от болезней, а кого просто убили. Многих детей забрали из семей и воспитали в традициях белых людей, как Роуз. Слишком многие дети остались сиротами, поскольку их родители спились или умерли от инфекций. Я хотела, чтобы мой ребенок жил и воспитывался в родной семье».
Бабушка замолчала, и я догадалась – она обдумывала, какую часть истории опустить. Наконец она продолжила:
«Дел был не столь уверен. Художникам не просто остепениться. Искусство требует от них многого. Но мы обстоятельно поговорили, и его семья меня поддержала. Мать Дела хотела внуков, а он ей многим был обязан. Именно она подметила в детстве его талант и отправила жить к родственникам в города-близнецы – у него появилась возможность посещать музеи, покупать кисти и краски. Если бы не мать, кем бы стал Дел?.. Очередным рыбаком, лишившимся работы после того, как в Ред-Лейк закрыли рыболовное хозяйство?
Бабушка Дела по папиной линии тоже встала на мою сторону. Долорес. Она была старейшиной и пользовалась большим уважением. Твоя мама стала бы ее первой правнучкой. Так что она ни за что не позволила бы Делу отвертеться.
Конечно, все они предпочли бы. чтобы мать ребенка была оджибва, но я хотя бы происходила из индейского племени. Дел долгое время встречался с белыми женщинами, что очень беспокоило его семью».
«А что сказал на это прадедушка Клод?» – спросила я.
«Он обещал Делу любую помощь, какая потребуется. „У вас будет столько оленины и дикого риса, сколько понадобится, а моя мама хорошо шьет. Она сделает для ребенка лучшие наряды в городах-близнецах“. Свое слово он сдержал. Твоей маме изготовили такие платья, расшитые бисером и отделанные мехом, что им самое место в музее. Мы их убрали на случай, если настанут тяжелые времена и придется продать.
Когда девочка появилась на свет, ее назвали Долорес, в честь прабабушки. Я собиралась вернуться на работу. Но колледж заключил со мной контракт лишь на год, и его решили не продлевать. Беременность протекала тяжело. Мне часто приходилось брать отгулы. Думаю, поэтому они и не стали возобновлять договор, однако доказательств у меня не было. Так или иначе, для меня потеря работы стала почти облегчением. От женщины ждут, что после родов она быстро придет в норму, но мне требовалось время, чтобы восстановиться. Да и потом, твоя мама выглядела такой крохотной и хрупкой! Конечно, не более, чем все остальные дети. Но я и помыслить не могла о том, чтобы перепоручить создание, которое едва может двигаться и говорить, незнакомому человеку. Да и Дел не подходил на роль отца-домохозяина. Увлекшись своими картинами, он даже не услышит, как плачет ребенок. В банке у меня лежала небольшая сумма – то, что досталось в наследство от Роуз. Немного, конечно, но на первое время должно было хватить. Так что я решила подождать, прежде чем заняться поиском новой работы.
Все это время ткани мамонтов хранились в подвале. Наверное, мне стоило лучше следить за ними, но переезд, преподавание в колледже, а затем беременность занимали все мое время, а тут требовалось тщательно обдумать вопрос. Образцы могли стоить денег, в которых мы нуждались. Но правильно ли продавать дело всей жизни Роуз? Кроме того, с помощью этих образцов я могла найти новую работу, когда буду готова к этому шагу. Я могла заявить заинтересовавшемуся факультету: „Если вам нужны ткани мамонтов, вы должны взять меня на работу“.
Не скажу, что я совсем про них забыла. Я написала несколько писем, сделала несколько звонков и отдала часть образцов. В этом был смысл. Не стоит хранить все органические образцы в одном месте, как не стоит ставить все на одну карту. Меня знали в различных институтах. Постепенно все больше и больше факультетов проявляли интерес. Благодаря развитию биотехнологий можно было проанализировать ДНК мамонтов и сравнить их с ДНК живущих слонов. А это уже научное достижение, о котором заговорили журналы и телевидение, что помогло получить гранты. Мои образцы тканей не были единственными на планете, и даже в Америке, но Роуз постаралась, чтобы ее мамонты – мои мамонты – сохранились в лучшей форме. Я регулярно проверяла морозильники и генераторы, каждый месяц оплачивала счета за электричество, как только они приходили».
Бабушка сделала паузу.
«На чем это я остановилась?»
«Ты жила в Сент-Поле, родилась моя мама», – подсказала я.
«Мы кое-как пережили первый год. Я заботилась о ребенке и раздавала образцы тканей мамонтов. Дел вместо абстрактных картин начал писать полотна, изображавшие индейцев на охоте, индейцев, ловивших рыбу или выращивающих рис. Определенное влияние на его творчество оказал Патрик Дежарле – художник-оджибва из резервации Ред-Лейк. К тому времени Дежарле уже скончался. Однако Дел внимательно изучил его творчество. Как же иначе! В те дни мир не мог похвастаться большим количеством художников-оджибва.
Более того, сказались наши поездки на север к родственникам Дела, когда мы возили показать им маленькую Долорес. Дел привозил обратно альбомы, заполненные эскизами Клода за работой. Твой прадедушка лишился места, когда закрыли рыбное хозяйство. Теперь он зарабатывал на жизнь традиционными способами – охотой, капканным промыслом, выращиванием риса и еще немного строительством, в основном починкой домов. Кроме того, он умело ремонтировал автомобили. В резервации было полно машин, так что этот навык ему очень пригодился. Хотя в основном Клоду платили едой или благодарностями. В те дни поездка в любую резервацию давала понять, что такое нищета.
Были в этих альбомах и зарисовки матери Дела с внучкой на руках и старой Долорес, склонившейся над шитьем. На некоторых картинах Дел изображал современных индейцев, а порой он одевал их в традиционные наряды. Мне особенно нравился эскиз, на котором Клод запечатлен в одеянии древнего воина: он склонился над капотом старенького, видавшего виды автомобиля и копается в моторе. Я чувствовала влияние Дежарле на творчество Дела, а еще – федерального проекта помощи художникам и, может, мексиканских мастеров фресковой живописи. На настенном панно в почтовом офисе Клод в оленьей шкуре, мехах и перьях смотрелся как героический работник. Большой, смелый, сообразительный.
Сперва Дел выполнил заказ для Центра американских индейцев в Миннеаполисе. Затем ему дали работу в новом казино, строящемся к югу от городов-близнецов. Там располагалась небольшая резервация Прери-Лейк. Все происходило в конце восьмидесятых, когда по решению Верховного суда власти штата не имели права регулировать азартные игры в индейском сообществе. Кое для кого из индейцев настали неплохие времена, особенно для тех, кто оказался в городах с преобладающим белым населением. Большинство индейцев, конечно, жили в захолустье, и азартные игры не принесли им успеха. И все же хоть какое-то, но подспорье. Скажу без цинизма. Индейцы так долго нищенствовали, что даже небольшие деньги казались нам богатством. Ну а для некоторых групп вроде тех, что из Прери-Лейк, речь шла о серьезных суммах, даже по меркам белых.