Давно у него не бывало таких тревожных снов. Они пропали вместе с горячими точками. Может, теперь возвращалось и то и другое.
– Вот и все. – сказала медсестра.
Коди с облегчением глубоко вздохнул, отошел от стены и снова оделся. Женщина попросила у него разрешения перед тем, как взять мазок со слизистой во рту, и еще раз, когда брала соскоб с верхнего слоя кожи на пояснице, бедре и колене. Он был безмерно благодарен ей за деликатность. Всегда приятно, когда к курьеру относятся как к человеку, занятому ответственной и непростой работой, а не как к мешку мяса с данными.
В выделенную для ночлега комнату Коди проводил парень в стандартной одежде взломщика – жилете со множеством карманов поверх одноцветной футболки, джинсах и кроссовках, – но выправка у него была военная, и он даже не пытался скрывать ее. Когда Коди там очутился, то ничуть не удивился, обнаружив, что кто-то его дожидается. С момента последнего делового предложения прошло некоторое время.
– Мы очень рады, что вы вернулись целым и невредимым.
За столом во вращающемся кресле сидела черноволосая смуглая женщина; она говорила с легким, но отчетливым акцентом, от которого никак не могут полностью избавиться индийцы. Коди уже не раз видел ее в одной и той же одежде – черном брючном костюме. Она была одной из тех, кто ведет себя так, что даже выглядит выше. И дело вовсе не в военизированной манере, как у того приятеля, который теперь почтительно застыл по стойке смирно на полпути к двери. Главная. Судя по седине в волосах дамы, Коди предположил, что она старше его, но на сколько – непонятно: больше, чем на десять лет, и меньше, чем на тридцать.
– Я рад, что вернулся, – сказал он, стоя перед ней и чувствуя себя немного неловко. Дама жестом предложила ему присесть на кровать – больше в комнате мебели не было, не считая сорокадюймового экрана в стене.
– Вам автоматически положена неделя для реабилитации, но мы с вами договоримся о двух или даже трех неделях. – Тут она пожала плечами. – Или четырех.
– Спасибо.
– Кажется, с вами это случилось не в первый раз.
Как будто сама не знает, подумал Коди, стараясь сохранять невозмутимый вид. Потом понял, что дама в самом деле ждет ответа.
– Так и есть, – быстро опомнился он. – Не в первый.
– Надеюсь, для вас происшествие обошлось не слишком скверно.
Коди покачал головой. Память все еще восстанавливалась урывками – самым ярким воспоминанием оказался мужчина с хвостом и необходимость лежать недвижимо в холодной комнате, пока они выкачивали из него кровь и снова закачивали обратно. А еще ему мерещилось, что до похищения в номере отеля он был не один, хотя это казалось маловероятным. Ему, видимо, повезло, что он все еще помнил детство, учитывая, как сильно его накачали наркотиками.
«Если не сдавать их в базу данных». Вот еще одна из тех странных мыслей, постоянно вертящихся в голове последние несколько дней. Они, вероятно, что-то да значили.
– …конечно, вам будет приятно узнать, что ваши похитители остались ни с чем, – говорила женщина, – благодаря вашему уникальному… э-э-э… состоянию.
Он чуть улыбнулся:
– Я бы никогда не подумал, что стану химерой при таком условии, как, прошу прощения, чрезмерное потоотделение. Или псориаз.
– Это делает вас исключительно подходящим для сложных шифровок. Даже если бы ваши похитители додумались для активации крови использовать ДНК, они бы все равно не знали, что у вас ДНК не только одного вида. С еще меньшей долей вероятности они бы могли сообразить ради обретения полного ключа сканировать вас под ультрафиолетом.
Его похитители; она сказала это так, словно они некоторым образом принадлежали Коди. Или же являлись его личной проблемой – его патологией.
– Однажды кому-нибудь такое придет в голову. Если, конечно, никто первым не продаст тайну, – добавил он. В голове промелькнуло и исчезло женское имя ЛаРу или ЛаДэн и отрывок старого фильма.
– Оптимистично, – засмеялась дама. – Обычно мало кто может себе позволить взять в аренду полный секвенсор, не говоря об обслуживающем аппарат персонале, который должен быть достаточно умен, чтобы понять, что у вас два вида ДНК и для расшифровки понадобятся оба. – Тут она еще раз хохотнула, на сей раз чуть искренней. – Вопреки слухам, злой гений – существо мифическое. Никто не встает на путь совершения преступлений по причине выдающегося интеллекта. Но это дело десятое. Мы по-прежнему хотим, чтобы вы работали только на нас. Мне известно, что вам уже делали такое предложение раньше – несколько раз, да? Вам как сотруднику будут платить существенно больше, также в случае кризисной ситуации полагаются премии…
– «Кризисные ситуации»? Что-то вроде надбавки за вредность?
Дама чуть запнулась, когда Коди ее прервал, и продолжила:
– Связанные с профессиональной деятельностью преимущества также весьма значимы: медицинская страховка, ежегодный отпуск и отпуск по рождению ребенка…
– Стоматолог?
На сей раз она замолчала и посмотрела на него.
– А также офтальмолог. Даже надбавка на приобретение одежды.
Коди хотел было спросить, как она использует свою надбавку, но решил не переходить на личности.
– Также мы можем крайне гибко подойти к выбору вашего прикрытия, – продолжала она. – Какая-нибудь неброская профессия вроде бухгалтера или… – Она неожиданно сбилась, и стало ясно, что такое с ней случалось не часто.
– …программиста, – предложил он и глуповато улыбнулся. – Шучу.
– Может сработать; подойдет все то, что приятно и обычно. Свадебные альбомы и семейные, фотографии детишек, что-то подобное.
– Я в самом деле пошутил. Компьютерные программы для меня – темный лес.
– Можете даже работать неполный день…
– Нет. – Он вежливо, но твердо покачал головой. – Если я начну работать на вас, то перестану быть курьером. Я стану сотрудником правительства в высокосекретной области под военной юрисдикцией. Стоит мне потерять членство в профсоюзе, как ставки будут сделаны. У меня останетесь только вы.
– А это немало, – с упреком проговорила дама. – Вы даже представить себе не можете, как много.
«На самом деле могу, – мысленно ответил Коди ей, – но, если с меня сдерут кожу и подвесят труп на какой-нибудь парковке, мне уже будет плевать на легенду». Он снова покачал головой.
– Если вы вольетесь в наши ряды, мы расскажем вам гораздо больше о том, что вы делаете. Разве вам не интересно…
– Нет! – Вышло громче и решительней, чем хотелось, но Коди не испытывал сожаления. – Не хочу. Вы не получите меня с потрохами. Я соглашаюсь сотрудничать, ведь для того, чтобы являться шифровальным ключом, мне не нужно вступать в ваши ряды. Я обязуюсь хранить тайну, но не хочу быть тайной.
Дама покачала головой и сказала:
– Пожалуйста. Вы уже давно преступили черту.
– Не совсем так, – стоял на своем Коди. – Мое тело – да. Но не я.
Она встала и чуть потянулась.
– Поговорим еще раз позже. Это правительство так легко не сдается.
– О? – Он поднял брови. – Кстати, что за правительство?
Вопрос застиг ее врасплох, и на миг она смотрела на него, разинув рот. Потом запрокинула голову и расхохоталась.
– О, отлично! – проговорила она, когда мужчина уже открывал ей дверь. – Чудесно, просто превосходно! – И, уже шагая через порог, она чуть помедлила и спросила: – Коди – ваше настоящее имя?
– Ага. Коди – мое настоящее имя.
Что-то вновь промелькнуло у него в голове, но испарилось раньше, чем он успел сфокусироваться на этом. Он опустился на кровать и под одной из подушек нащупал пульт.
– Что ж, это было весело, – сказал он сам себе и всем тем жучкам, которые могли прослушивать происходящее. – Теперь чем займемся?
Майкл СуэнвикКамень Одиночества
Наряду с «Даларнской лошадкой» («The Dala Horse»), представленной в этой антологии, мы предлагаем вам еще один рассказ Майкла Суэнвика. В нем автор повествует о высокотехнологичном, но беспокойном будущем Ирландии. Это история о выборе, сделав который уже ничего не изменишь.
Я родом из Ирландии,
Святой земли Ирландии.
Звал голос нежный и шальной: Во имя всех святых, со мной Пойдем плясать в Ирландию[111].
На колоннах Главного почтамта в Дублине все еще виднелись следы от пуль, хотя после восстания 1916 года прошло почти два столетия. Почему-то вид этих выбоин подействовал на меня гораздо сильнее, чем я ожидал. Еще больше меня взволновало, что я оказался всего в двух кварталах от того самого места, где пасхальным утром 1996 года (на восьмидесятилетие трагических событий) моя прапрабабка видела, как Джерри Адамс[113] в сопровождении единственного телохранителя и одного из местных активистов возвращался по О’Коннелл-стрит с политического съезда. Этого оказалось достаточно, чтобы у меня возникло чувство глубокой личной причастности к истории многострадальной страны.
Прапрабабку я не знал: эту семейную историю рассказал мне дед, и она осталась у меня в памяти на всю жизнь, хотя дед умер, когда я был еще ребенком. Если закрыть глаза, я и сейчас могу представить его лицо – расплывающееся, дрожащее, словно увиденное сквозь колеблющееся пламя свечи. Дед умирает, лежа под толстым ватным одеялом в своей тесной ньюйоркской квартирке. На губах его слабая улыбка, голову окружает венчик редких седых волос. Прямо одуванчик: дунь – и развеется.
– Восстание было обречено с самого начала, – рассказывала мне потом Мэри. – Посланный из Германии транспорт с оружием перехватили англичане, к тому же республиканцы оказались в меньшинстве: каждому из наших приходилось сражаться против четырнадцати врагов. Британская артиллерия непрерывно обстреливала Дублин, круша без разбора все подряд. В охваченном огнем городе закончилось продовольствие. Уцелевших повстанцев вели в тюрьмы и на казнь под свист и улюлюканье лоялистов. Как ни суди, это оказался полный разгром, и все же наша независимость перестала быть только мечтой. Да, мы терпим поражение за поражением, но никогда с этим не миримся, и поэтому каждый новый разгром и унижение только приближают нас к победе.