– Дело в том, Амбер, – говорит она, – что это верно для твоих унаследованных характеристик. Видимо, Джулия любит немного пофлиртовать, прежде чем ей захочется открыться. Я тоже. Но у нас тут актерская игра, не забывай, и тебе нужно подогнать параметры и значимость данных, чтобы допустить, что так чувствует твой персонаж – Алиса. И это слегка отличает ее и от Джулии, и от меня. Возможно, нежность поцелуя для нее ценнее, чем прикосновения и физическая чувственность. Возможно, она хочет, чтобы нежность была целью, а не средством. Просто поразмышляй над этим.
Амбер задумывается на семь микросекунд и отвечает:
– Хорошо, я сделала такое наслоение и думаю, у меня получится, но я не уверена насчет интонации. Она агрессивная, или соблазнительная, или обиженная, или смущенная, или спокойная, или язвительная?..
– Мне не нужен весь список, – прерывает ее Рэйчел. – Просто обнови Алису, и мы попробуем. Тарквин, возвращайся.
Машина состояний Тарквина получает уведомление и выходит из цикла. Застывшие черты лица начинают двигаться. У актера появляется дыхание. Он моргает. Его губы чисты и влажны.
– С самого начала, – говорит Рэйчел.
Тарквин берет Амбер на руки и тянется к ней губами. Она отворачивается и произносит:
– Не надо. Ты можешь меня трахать, но не целовать. Я не готова к поцелуям… пока.
Рэйчел довольна:
– Неплохо, дорогие. Совсем неплохо. Достаточно эффектно и трогательно. Только одно, Амбер…
– Да?
– Перестань улыбаться.
Улыбка Амбер кривится и превращается в оскал. Из носа течет. Глаза зажмуриваются от боли. Амбер падает на пол. Она не двигается.
Секунду спустя Тарквин входит в ступор, и его изображение исчезает в помехах.
МОНТАЖ. ИНТЕРЬЕР. СТУДИЯ «ПАЙНВУД» – ВЕЧЕР
Начинает завывать сирена. Снаружи диспетчерской мигают красные аварийные лампы.
Рэйчел, Джек и другие режиссеры спускаются по длинному мрачному коридору от своих капсул к диспетчерской. Джек идет впереди, набирает код на охранной панели и первым проходит через тяжелую дверь.
– Что, черт возьми, тут творится? – кричит он.
Старший менеджер группы технического сопровождения Сунил Гупта опирается на плечи двух консольных операторов. Сенсорные панели перед ними похожи на рождественские елки, мигающие красными значками.
НАТУРА. УКРАИНА – КИЕВ – ВЕЧЕР
Очень теплая летняя ночь в Киеве. Множество людей сидит на террасах кафе и баров. Луна отражается в ряби на поверхности Днепра. Темная фигура тихо плывет вниз по течению, медленно вращаясь в потоке. Тарквин Белофф, он же Александр Бондаренко, словно бы не пострадал. На нем нет ран, никаких заметных повреждений. Красивое лицо всплывает и снова опускается в залитые лунным светом волны. Единственная проблема в том, что его легкие полны воды и он мертв.
ИНТЕРЬЕР. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА – НОЧЬ
Останки Джулии Симпсон, также известной как Амбер Холидей, упакованы и отправлены в морг. Спирос и Александрос едут обратно в город по темным, опасным, извилистым дорогам, которые тянутся между кипарисов и оливковых рощ. Звонит мобильный Спироса. Он несколько секунд слушает голос в трубке и делает жест Александросу. Тот выполняет рискованный поворот и давит на газ.
НАТУРА. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – АГИОС-СТЕФАНОС – НОЧЬ
Агиос-Стефанос. – это не пьяный молодежный ад южного Кавоса. И не район типичной английской рыбы с жареной картошкой вроде северного Сидари. Некогда крошечный рыбацкий порт деревни Авлиот, расположенной высоко в окрестных холмах, сейчас превратился в современные жилые кварталы, таверны и бары. Здесь нет дискотек. Полный чувства собственного достоинства дремотный Агиос-Стефанос вызвал бы ненависть всех, кто не достиг двадцатилетия.
Пляж – длинный полумесяц золотого песка и мягко ласкающее берег Ионическое море. Путешественники знают это место как Сан-Стефанос. Считается, что его переименовали для турпакетов компании «Томсон», чтобы ее представители не отправляли клиентов в один из двух других Агиос-Сте- фаносов на острове.
Александрос въезжает в центр деревни и паркуется у «Маленького принца» – таверны с комнатами, сдающимися внаем. На террасе ресторана царит оживление. Когда Михалис (Майк) приносит шипящий стейк к столикам рядом с дорогой, мелькают вспышки фотоаппаратов. Поднос брызжет жиром и исходит паром, на мужчине пластиковый фартук. Михалис ненавидит подавать шипящий стейк, но сегодня это специальное блюдо.
Спирос и Александрос выходят из машины и направляются к ресторану. В это время свет немного приглушается, и другой Спирос – местный официант – вместе с еще одним Спиросом, тоже официантом, начинают танцевать сиртаки в проходе между столами. Корфу наводнен мужчинами, которых назвали Спиросами в честь покровителя острова святого Спиридона. Танцующие покачивают ногами вперед-назад. Соприкасаются пятками и носками. Приседают, кружатся и поднимаются, их руки широко раскинуты.
Димитрис, владелец заведения, распыляет на пол жидкость для барбекю и поджигает ее. Мерцают синие и оранжевые всполохи, Спирос и Спирос танцуют в огне, щелкают фотоаппараты.
Полицейские наблюдают за всем этим у обочины, а когда танцы заканчиваются, огибая столы, входят в таверну. Димитрис жестами зовет их за собой и ведет через жилую часть, а затем вверх по лестнице, на этаж с бассейном и номерами.
Комната 101 в конце коридора. Знак «Осторожно, скользкий пол» преграждает путь. Джо, бармен, стоит на карауле у двери. Он бледен.
Димитрис передает Спиросу универсальный ключ, и они скрываются внутри.
ИНТЕРЬЕР. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – АГИОС-СТЕФАНОС – НОМЕР 101 – НОЧЬ
Энджел Аржент, она же Одри Тернер, лежит на полу лицом вниз. На ней черное бикини. Пустая бутылка снотворного и полупустая – «Метаксы» стоят бок о бок на столе. Темно-каштановые волосы рассыпаны вокруг головы женщины, словно густая тень.
Спирос выдыхает: «Skata!» – что примерно переводится как «Вот дерьмо!» – и поворачивается к Димитрису:
– Как ее нашли?
– Сегодня день выезда. Постояльцы с ночных рейсов могут получить отсрочку до вечера. А сюда по ошибке вошла горничная, чтобы подготовить комнату. Кстати, гостья отдыхала тут не одна. Сегодня утром у них случилась небольшая ссора.
– И как его звали?
– Не его, а ее. Джулия Симпсон.
Александрос и Спирос обмениваются одним из взглядов, бытующих среди полицейских, в которых мелькают невысказанные «ночь» и «долгая».
– Алекси, – говорит Спирос, – включай рацию и вызывай криминалистов, пусть приедут как можно быстрее. И принеси из машины оградительную ленту. Димитри, будь добр, никого сюда не пускай и поставь жариться два шипящих стейка!
ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ЗАЛ ДЛЯ ПЕРЕГОВОРОВ – НОЧЬ
Сунил Гупта заканчивает доклад перед собранием режиссеров, продюсеров, исполнительных продюсеров и, самое главное, перед Линн Сонгберд – владелицей студии, актеров, персонала, компании «Флешворкс», одного или двух частных самолетов и домов в Лос-Анджелесе, Глазго, Лондоне, Париже и Бангалоре. Сунил напуган. Линн взрывная. Линн бьет боксерскую грушу голыми ногами просто ради тренировки. Ей нужны хорошие новости, но их нет.
– Итак, к сути, – нервно говорит Сунил. – С разницей в несколько минут мы потеряли квантовую связь с мозгом пяти основных актеров.
– Береги голову! – использует Линн шотландское выражение, означающее «сохраняй спокойствие». – Как это могло случиться?
Сунил указывает на диаграмму на электронной доске:
– Можно сделать два вывода: либо сегодня изменились законы физики, либо эти люди мертвы.
Джек в углу заканчивает говорить по смартфону. Он входит в свет проектора:
– Я снова позвонил на номер Энджел. Мне ответил полицейский из Корфу. Амбер слетела с утеса. Энджел схлопотала передоз.
– И? – уточняет Линн.
– Не многовато ли мозгов потеряно за считаные минуты? Похоже, на нас напали.
Долгая пауза. Голубые глаза Линн оглядывают комнату.
– Все, кроме Джека, Сунила, Рэйчел, Джейсона, могут идти домой. Держите телефоны включенными и будьте готовы выехать куда угодно в кратчайший срок. Спасибо.
Когда комната пустеет, Линн жестом приглашает оставшихся присаживаться и наливает себе кофе из фляги, стоящей рядом с доской. Никто не произносит ни слова. Наконец Линн сама опускается на стул и говорит:
– Ладно. Нам нужна ясность. Джек, ты главный режиссер фильма. Сколько у нас отснято?
Джеку за тридцать. У него старомодно длинные волосы и аристократический акцент воспитанника частной школы, хотя окончил он захудалое муниципальное учреждение в Болтоне.
– Если использовать кое-какие слабые дубли, то я бы сказал, что у нас около восьмидесяти процентов. Это только предположение. Придется еще убрать неудачные кадры.
Линн обращается к Рэйчел, которая числится вторым режиссером:
– Рэйчел, ты согласна?
Та кивает.
– Итак, – продолжает Линн, – мой первый вопрос: сможем ли мы закончить фильм? У нас полно информации об актерах на компьютерах. Так, Сунил?
Сунил ненавидит это. Он избегает зрительного контакта с другими людьми.
– Да, у нас ее полно, – тихо отвечает он.
Линн подходит и смотрит ему прямо в глаза.
– Твой голос звучит не слишком уверенно, – говорит она. – Почему у нас не получится закончить фильм с теми персоналиями, которые есть сейчас?
– Возможно, получится, – отвечает Сунил.
– И насколько осуществимо это «возможно»?
Сунил складывает большой и указательный пальцы, обозначая крайнюю малость.
Линн отступает и шумно выдыхает.
– Я такая глупая. Мы тратим два миллиарда евро на самую совершенную систему кинопроизводства из когда-либо существовавших. Мы получаем «Оскары», как бонусы для клиентов в супермаркете. Мы нанимаем красавцев с нулевым талантом, вытряхиваем их мозги, а потом я забываю, что они люди. Что они могут умереть. Мы не защитили их. Засранцы мы.