– Много еще осталось? – спросил он сидящего во флаере чиновника- мандарина.
– По последней переписи – от одиннадцати до двенадцати тысяч. – Чиновник поморщился. – Проще прощения, капитан. Мы делали, что могли, но как только расчищали один сектор, они перебирались в другой. Если бы вы пожелали отложить отлет еще на несколько месяцев, мы смогли бы что-то сделать…
– У вас были годы, – огрызнулся Лаутерекен. – И еще несколько месяцев ничего не изменят.
Флаер пошел на посадку.
Лаутерекен ступил на возвышенную платформу, выпрямился и приложил ладони к боковым консолям ввода. Из ладоней полился голубой свет, а консоли взяли образцы его кожи, подтверждая идентичность. Ветвящийся холод быстро метнулся вверх по рукам: корабль проник в его нервную систему. Дрожь прошла так же быстро, как началась, оставив лишь пьянящее чувство могущества и ощущение, что его тело расширилось на километры во всех направлениях, до самых границ корпуса.
– Статус. – произнес Лаутерекен.
Ответ корабля прозвучал в его черепе негромким убаюкивающим голосом, бесконечно противоречащим колоссальному, сотрясающему мир масштабу сооружения.
– Двигатель готов к старту.
– Окно для входа в гиперпространство?
– Устойчиво.
– Прекрасно.
За долгие десятилетия, когда он не был связан с бортом, он часто пытался вспомнить, какие ощущения испытывал, стоя на этом пьедестале, слившись с судном и готовый лететь. Теперь, когда эти чувства вернулись, а корабль ждал его указаний, он поражался, как вообще мог такое забыть.
Он ощутил, как нарастает мощь двигателей. Пол завибрировал, и на пределе частоты Лаутерекен услышал или, скорее, почувствовал нечто вроде самой низкой органной ноты, которую только можно представить. В реальности то была комбинация шестнадцати нот, сливающихся в идеальную, пульсирующую гармонию.
Он увеличил мощность. Пятьдесят процентов от стартовой, шестьдесят, семьдесят. Если не считать посадку и взлет другого корабля или какую-нибудь неслыханную природную катастрофу, более величественного звука на Рапсодии услышать было бы невозможно. По мере того как корабль ослаблял свои гравитационные путы, начали осыпаться и трущобы, облепившие его бока. Лаутерекен ощущал, как они стряхиваются, разваливаясь и опадая в глубину посадочного дока многослойной лавиной. Бока корабля внизу окутали облака пыли, тускло-коричневой с искорками огня. Он предпочел не думать о людях, все еще остававшихся в этих трущобах. В конце концов, им было приказано уйти.
Грузовик начал подниматься в небо Рапсодии.
Когда все прошло нормально, когда грузовик поднялся со дна гравитационного колодца и направился к точке входа в гиперпространство, Лаутерекен покинул консоль и зашагал через тесные, похожие на город внутренности корабля.
Вблизи точного геометрического центра судна находилась камера размерами чуть меньше одного из главных трюмов. Но это полностью замкнутое бронированное хранилище не имело прямой связи с внешним миром. Фактически корабль был собран вокруг все еще растущего содержимого камеры.
Лаутерекен стоял на балконе, нависающем над ней. Внутри, удерживаемое на месте силовыми полями, находилось нечто огромное и живое, но ныне дремлющее. Лаутерекену ничего не оставалось, кроме веры, что когда-то оно было человеком, хотя это и казалось абсурдом.
Он коснулся датчиков, встроенных в перила балкона. Сигналы прокрались в кору огромного, размером с дом, мозга существа, пробуждая его от спячки. Примерно через минуту чудовищные глаза на чудовищном лице приоткрылись.
– Лаутерекен? – спросил голос, мягкий и интимный, но все же настолько громкий, что перила балкона завибрировали.
– Да.
– Статус?
– Мы на курсе, господин. Через три часа будем в точке перехода.
– Очень хорошо, Лаутерекен. Мне надо что-либо знать?
– Нет, господин. Все двигатели работают в номинальном режиме. Континуум стабилен и держится.
– А наше время на планете… повтори, как она называлась?
– Рапсодия, господин.
– Оно было… прибыльным?
– Думаю, что да, господин. Наши трюмы полны.
– Я ощущаю легкое повреждение наружной обшивки.
Лаутерекен быстро улыбнулся.
– Ничего серьезного, все повреждения затянутся, господин.
– Я доволен, слыша такое. Полагаю, ты с пользой провел свой период сознания?
Лаутерекен нервно сглотнул. Он всегда нервничал, даже когда знал, что выполнил свои обязанности удовлетворительно.
– Да, капитан.
– Что ж, теперь ты заслужил отдых. Иди спать. Я тебя разбужу, когда ты снова понадобишься.
Морин МакхьюПосле апокалипсиса
Морин Макхью опубликовала свое первое произведение в 1989 году и сразу произвела мощное впечатление на мир НФ; несмотря на относительно небольшое количество написанного, она стала одним из наиболее уважаемых сегодня авторов. В 1992 году у Морин вышел один из самых широко признанных и обсуждаемых дебютных романов года под названием «Китайская гора Чжан» («China Mountain Zhang»), который получил премию журнала «Локус» за лучший дебют, литературную премию «Лямбда» и премию имени Джеймса Типтри-мл. «Нью-Йорк Таймс» назвала этот роман «выдающейся книгой», и он попал в списки финалистов премий «Хьюго» и «Небьюла». В дальнейшем вышли ее романы «Половина дня – ночь» («Half the Day Is Night»), «Дитя миссионера» («Mission Child») и «Некрополис» («Nekropolis»), встреченные с таким же восторгом. Потрясающие рассказы Макхью публиковались в «Asimov’s Science Fiction», «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Starlight», «Eclipse», «Alternate Warriors», «Aladdin», «KillingMe Softly» и другой периодике, а также вышли в сборнике «Матери и другие чудовища» («Mothers and Other Monsters»). Она живет в Остине, штат Техас, вместе с мужем, сыном и золотистым ретривером по кличке Хадсон.
В этом рассказе автор отправляет в нас в пугающе правдоподобное будущее, в котором апокалипсис произошел не мгновенно, а скорее подкрадывался мелкими шажками.
Джейн вылезла из спального мешка на заднем дворе пустого дома возле сарая. У нее были висячий замок, задвижка и старый коловорот, так что они могли бы запереться в сарае, но спать там слишком жарко, а людей на дороге было немного. Лучше переночевать на улице. Франни тараторила без умолку. Обычно к концу дня она уставала от ходьбы – как и Джейн – и замолкала. Но сегодня она принялась болтать о своей подружке Саманте. Все размышляла, ушла ли Саманта из города, как и они.
– Наверное, они все еще там, потому что у них очень хороший дом, в безопасном районе, а у отца Саманты отличная работа. А когда у человека есть такие деньги, он может себе позволить охранную систему или еще что-то. У них в доме пять спален и подвал, который на самом деле не подвал, а гостиная, потому что дом стоит на небольшом холме, и, хотя передняя часть подвала под землей, из задней части можно выйти во двор.
– Уютно. – согласилась Джейн.
– А чуть дальше их дома была ферма, где разводили лошадей. У них богатые соседи, но не такие богачи, каких показывают по телевизору.
Джейн уперла руки в бока и посмотрела вдоль линии домов.
– Думаешь, там кто-нибудь есть? – спросила Франни, имея в виду дом – пригородное ранчо 60-х годов.
Ей было тринадцать лет, и пустые дома ее пугали. Но и оставаться одной девочке тоже не нравилось. Ей хотелось, чтобы Джейн сказала, что они могут съесть еще один пакетик с тунцом.
– Перестать. Франни. Тунец у нас кончится задолго до того, как мы доберемся до Канады.
– Знаю, – угрюмо буркнула Франни.
– Можешь остаться здесь.
– Нет, я пойду с тобой.
Господи! Иногда Джейн была готова отдать что угодно, лишь бы на пять минут избавиться от Франни. Она любила дочку, но все же…
– Тогда пошли, – решила Джейн.
У этого дома был старый квадратный внутренний двор, залитый бетоном, и раздвижная стеклянная дверь. Она оказалась грязной. Джейн прислонилась к стеклу, сложив руки домиком, и заглянула внутрь. Там было темно и почти ничего не видно. Электричество, конечно, отсутствовало, как и во всех поселениях, через которые они прошли за два с лишним месяца. Кондиционер. И кровать с пружинным матрацем. Джейн отдала бы что угодно за комнату с кондиционером и кроватью. С чистыми простынями.
Район выглядел благополучным. Если им не удавалось прибиться на ночь к большой группе, Джейн в конце дня сходила с шоссе. В окрестностях были заметны следы стычек, а несколько домов в конце улицы сгорели. Но стычки остались в прошлом. Некоторые дома уцелели. В этом все окна были целыми, но автоматические ворота гаража открыты, а сам гараж пуст, если не считать опавших листьев. Владельцы выехали и не потрудились запереть за собой ворота. И Джейн решила, что этот большой двор с сараем будет хорошим местом для ночлега.
Женщина видела свое отражение в грязном стекле – волосы превратились в нечесаное воронье гнездо. Пальцы путались в немытых космах с колтунами. Надо будет поискать внутри шарф или что-то вроде. Джейн ухватилась за ручку и сильно дернула ее вверх, пытаясь сдвинуть язычок замка. После пары попыток ей это удалось: опыт последних двух месяцев не прошел даром.
В дом царил беспорядок. На кухне все было перевернуто, валялись столовые приборы, выдранные выдвижные ящики, битые тарелки, рассыпанная мука и крупа. Джейн медленно пошла через кухню. Под ногой звякнул консервный нож. Франни испуганно пискнула.
– Черт! Держи себя в руках! – выругалась Джейн. Консервированная еда давно испортилась.
– Извини. Я испугалась!
– Если не будем мародерствовать, то помрем с голоду.
– Знаю!
– А ты знаешь, насколько еще далеко до Канады?
– Но я же не виновата, что испугалась!
Умей она лучше готовить, Джейн, возможно, смогла бы собрать муку, просеять ее и что-то из нее сделать. Но мука перемешалась со всяческим мусором, а каждый раз, когда она пыталась приготовить что-то на открытом огне, у нее получалось или полусырое, или подгоревшее. А чаще всего и то и другое – подгоревшее снаружи и сырое внутри.