Покончив с церемониями, я придал своей коже, волосам и глазам темно-зеленый цвет, почти черный, как ночь, и, на мгновение сосредоточившись, нарастил вокруг защитный слой молодой коры, стараясь не сделать ее слишком твердой и накладывая слои таким образом, чтобы она не мешала движениям. Новички часто совершали ошибку, наращивая слишком толстую броню, и в результате оказывались хорошо защищенными, но совершенно неповоротливыми. Со мной такое произошло в далекой юности, и с тех пор я был осторожен.
Поднялся слабый ветерок, и мерзкий запах водорослей изменился, стал даже приятным. Я насчитал тринадцать мягких шлепков, исходивших со стороны пляжа, и понял, что комки-узлы открылись.
Не было смысла привлекать тварей в город, и я просто отправился по улице в сторону пляжа; по пути я остановился, чтобы молча попрощаться с кафе. Кофе у них был неплохой.
Я дошел до перил, окружавших место для прогулок, замер около большого камня, на котором восседала бронзовая русалочка, и оглядел пляж. На небе светили звезды, но луны не было, и я подумал, что море и песок необыкновенно прекрасны. Людям следует чаще выключать фонари, хотя даже тогда они не будут видеть того, что вижу я.
Тринадцать возникли из своих комков — хотя мне скорее следует называть их стручками. Теперь, как следует разглядев их, я понял, что шансов выжить у меня еще меньше, чем я предполагал. Я ожидал встретить громоздкие, грубые имитации женщин, похожие на болгарских штангистов, вооруженные тяжелыми двуручными топорами. Эти топоры могли наносить сокрушительные удары, но я надеялся, приложив некоторые усилия, избежать их.
Однако мой враг послал гораздо более совершенных солдат — думаю, он помнил о том, что я много раз пресекал его попытки прекратить мою деятельность. На этот раз передо мной были те, кого давно исчезнувшие обитатели этого мира называли валькириями, женщины по внешнему виду высокие, стремительные, с длинными руками и ногами. Выросты-сенсоры, видневшиеся у них над головой, можно было принять за крылатые шлемы, а экзоскелеты, окрашенные в ржавый цвет, — за доспехи.
Они подняли свои топоры — двадцать шесть топоров, потому что у них было по одному в каждой руке — и отсалютовали мне. Я ответил на приветствие и стал ждать, пока та валькирия, что была на несколько секунд старше остальных, произнесет обязательную фразу. В ней вину за столкновение возлагали на противника, предлагали ему взять на себя ответственность за побочный ущерб и обычно приказывали сдаться.
— Скримир, отступник, клятвопреступник и изгой!
Я наклонил голову.
— Тебе приказывали вернуться восемь раз; за тобой посылали шесть раз.
Неужели так много? Я потерял счет. Прошло слишком много лет, за это время я успел посетить тысячи миров.
— Отдай свой меч!
Я покачал головой, и, прежде чем я выпрямил шею, валькирии атаковали, устремились на полной скорости к молу, наверху которого я стоял. Шестеро из них резко остановились у самой стены, еще шесть вскочили им на спины, чтобы перепрыгнуть через перила. Последняя, старшая, осталась позади в позе командира.
Отступая, я снес двум головы, и обезглавленные валькирии растерялись на мгновение — их основные сенсорные аппараты покатились на песок. Повинуясь своим инстинктам, они застыли на месте, и если бы не остальные, я бы сразил их в эту минуту. Но остальные уже были наверху, они атаковали меня со всех сторон, пока я прыгал и вертелся, отступая к дороге, разрубая рукояти их топоров, тыча в их волокнистую плоть, но их оружие, в свою очередь, откалывало длинные щепки от моего тела.
Если они смогут окружить меня, подумал я, мне конец, и я сражался так, как не сражался со времен войны. Я вертелся, прыгал, скользил под припаркованными машинами и над ними, вокруг урн для мусора и шестов с флагами, меняя руку, пинаясь, делая выпады, используя все трюки и секреты, известные мне.
Этого оказалось недостаточно. Умело нанесенный мощный удар угодил мне в колено, когда я срубал очередную голову, и мгновение спустя я лежал на земле, и на ноги мои обрушилась еще дюжина ударов. Я перекатился и, извиваясь, попытался отползти в сторону, но это было бесполезно. Валькирии пригвоздили меня к земле и начали обстругивать мое тело.
Последнее мое личное воспоминание — это зрелище звездного неба, шелест волн, слышный сквозь удары топоров, и чарующий запах моря; вонь гнилых водорослей исчезла навсегда.
Там, где я сейчас нахожусь, я не чувствую запахов и ничего не вижу. Я могу различать свет и тень, чувствую движение воздуха, улавливаю приятное ощущение влаги на моих конечностях — на земле и под землей.
Я не могу говорить, то есть могу, но весьма примитивно; я в состоянии лишь передавать какие-то сигналы без слов.
Но я не одинок. Паламед тоже здесь, и Балан, и Анакс. Они выросли высокими, они затеняют меня, но это ненадолго. Я снова стану могучим, и однажды мы снова понадобимся Им… и тогда, перешептываемся мы, прикасаясь к корням друг друга и шелестя листьями, тогда из наших сердец родятся новые путники, и мы отправимся вперед, выполнять приказы наших хозяев, и, возможно, когда-нибудь мы, четверо друзей, снова станем свободными.
Джеймс Алан Гарднер{27}ЛУЧЕМЕТ: ИСТОРИЯ ЛЮБВИ(Пер. Андрея Новикова)
Это рассказ о лучемете. Что это такое, мы объяснять не будем, скажем только: он испускает лучи.
Это опасные лучи. Если они попадут вам на руку, рука засохнет. Если они попадут вам в лицо, вы ослепнете. Если они попадут вам в сердце, вы умрете. Все должно быть именно так, иначе это будет уже не лучемет. Но это лучемет.
Лучеметы попадают к нам из космоса. Этот принадлежал капитану инопланетного звездолета, пролетавшего через нашу солнечную систему. Корабль остановился, чтобы набрать водорода в атмосфере Юпитера. Во время дозаправки экипаж взбунтовался по причинам, которые мы понять не сможем. Мы никогда не сможем понять инопланетян. Если кто-нибудь потратит целый месяц, объясняя нам мысли инопланетян, мы решим, что поняли, но это будет не так. Наши мозги знают только, как быть человеком.
Хотя мысли инопланетян для нас непостижимы, смысл их поступков может быть легко уловлен. Мы способны понять «что», хотя и не «почему». Если бы мы увидели, что происходит на корабле инопланетян, то поняли бы, что экипаж пытается завладеть лучеметом капитана и убить его.
Была борьба. Лучемет много раз стрелял. Корабль взорвался.
Все это произошло много веков назад, еще до телескопов. Люди на Земле еще ходили в шкурах. Юпитер они знали только как точку в небе. Когда звездолет взорвался, точка стала чуть ярче, затем такой же, как прежде. Никто на Земле этого не заметил, даже шаманы, которые считали, что точки на небе важны.
Лучемет во время взрыва уцелел. Лучемет должен быть прочным, иначе это не лучемет. Взрыв швырнул лучемет от Юпитера, в открытый космос.
Через тысячи лет лучемет долетел до Земли. Он упал с неба как метеор, раскалился при падении добела, но не сгорел.
Лучемет упал ночью, во время метели. Летя со скоростью тысяч миль в час, лучемет упал в заваленный снегом лес. Снег растаял так быстро, что превратился в облачко пара.
Метель продолжалась. Кое-чему ничто не может навредить, даже лучеметы.
Лишенные разума снежинки сыпались на землю. Если они касались лучемета, то испарялись, отнимая у него тепло. Оружие также излучало тепло, плавя вокруг себя снег. Талая вода стекала в мелкий кратер, возникший после падения лучемета. Вода и снег охлаждали оружие, пока его избыточная температура не снизилась. Миллионы новых снежинок засыпали кратер, спрятав лучемет до весны.
В марте оружие нашел мальчик по имени Джек. Ему было четырнадцать лет, и он шел через лес из школы. Шел он медленно, размышляя о своей непопулярности. Джек презирал популярных учеников, и все, что они делали, его не интересовало. Тем не менее он им завидовал. Потому что их не мучило одиночество.
Джек хотел, чтобы у него была подружка. Чтобы он стал более важным. Он хотел бы знать, что делать со своей жизнью. Вместо этого он в одиночестве брел через лес на окраине города.
Лес этот не был диким или огороженным. Его пересекали тропки, которые протоптали дети, игравшие в прятки. Но весной эти тропки были раскисшими, и люди предпочитали в лес не ходить. Вскоре Джек стал больше тревожиться не о несправедливости мира, а как бы не угодить в липкую грязь. И широко обходить раскисшие участки, продираясь сквозь еще хрупкие после зимы кусты.
Ломались веточки. Щепки прилипали к куртке. Он все дальше отклонялся от привычных троп, надеясь, что отыщет дорогу из леса, ломясь напрямик, а не проглотив гордость и вернувшись.
Тут Джек и наткнулся на место, где упал лучемет. Увидел кратер. И нашел сам лучемет.
Он привлек внимание Джека, но тот не понял, что это такое. Конструкция была слишком чужой, чтобы распознать в нем оружие. Металл почернел, он не был черным — создавалось впечатление, что некогда он был другого цвета, но завершил эту фазу своего существования. Пистолетная рукоятка грушеобразная, размером с теннисный мяч. Ствол, длиной с руку Джека, был прямым, но усеян снаружи десятками шишечек и утолщений, как вересковая трость. Спусковой кнопкой служил выступающий пузырь, на который следовало нажать. Пузырь можно было закрыть прочным металлическим колпачком для предотвращения случайного выстрела, но этот предохранитель был снят — вот уже много веков, со времен той схватки на корабле.
Капитан-инопланетянин, некогда владевший этим оружием, мог считать его красивым, но для человеческих глаз лучемет напоминал грязную мокрую палку с шишкой на конце. Джек мог пройти мимо, не бросив на него повторного взгляда, если бы тот не лежал в опаленном кратере. После падения лучемета растительность в кратере выгорела. Скоро в нем вырастет новая весенняя поросль, сделав кратер менее заметным. Но сейчас лучемет выделялся на фоне обугленной земли, как змея в дорожной выбоине.