— Я добьюсь. — Сипакна понял, что Пьер замер, хотя тот не обернулся. — Она… была моей женой. Мы поженились в Оахаке. — Как же трудно было произнести эти слова. — Она автоматически получила двойное гражданство. В Мексике требуется только ДНК матери для подтверждения гражданства. Мы прагматики, — с горечью добавил он.
Какое-то время Пьер молчал. Наконец он обернулся, лицо его было безжизненным, как окружающий ландшафт.
— Твоя взяла. — Он устремил взгляд мимо Сипакны на Дракона. — Ты мне не нравишься, сам знаешь. Но я думаю… ты станешь хорошим отцом Дарену. Лучшим, чем был я. — Он посмотрел на грязное стальное лезвие лопаты. — Договорились. Сделка заключена. Я продам тебе своего ребенка. Потому что это хорошая сделка для него. — Он прошел мимо Сипакны к трейлеру, отшвырнув лопату в узкую тень от полуразрушенного дома. Она упала, наделав шума и звона, словно горный раскат грома.
Сипакна медленно поплелся за ним по безветренной жаре, чувствуя боль в плече. Айлина разозлится как черт, ни за что не поверит, что Дарен не его сын. «Надо же, какая ирония», — подумал он, криво усмехнувшись. Старые боги спутали время и жизни, связав их затейливым узлом, так что каждую секунду, завернув за угол, ты можешь встретить самого себя. Когда Дракон открыл дверь, выдохнув прохладный воздух, до Сипакны донесся голос Пьера из отсека для кур. Тот говорил что-то тихо и напористо под дружное кудахтанье несушек. Ему отвечал Дарен, взволнованно и радостно.
Сипакна прошел к панели управления, чтобы подготовить Дракона к переезду. Когда они въедут в обслуживаемую зону, он тотчас переведет свои сбережения на карточку Пьера. Все нужное Пьер приобретет в Пиме. Там никого не заботило, откуда ты — из пустыни или нет.
Айлина еще больше разозлится. Но он хороший партнер по покеру, и она его не бросит. Дарен ей наверняка понравится. Как только она справится с ревностью. Айлина всегда хотела ребенка, просто ей никогда не хватало времени, чтобы завести его.
Интересно, а хотела ли она связаться с ним, рассказать про Дарена, привезти мальчика в Мексику? Наверняка она знала, что он все воспринял бы как надо.
Наверняка. Он вздохнул и свернул солнечные крылья.
Возможно, он еще не раз приедет сюда. Если Дарен захочет. Возможно, ее призрак отыщет их, когда они будут курсировать по местам, которые она любила. И тогда он сможет расспросить ее обо всем.
Ханну Райаниеми{16}ГОЛОС ХОЗЯИНА(Пер. Ольги Ратниковой)
Перед концертом мы похищаем голову хозяина.
Некрополь представляет собой темный лес бетонных грибов в синей антарктической ночи. Мы сидим во вспомогательном пузыре с полупрозрачными стенками, примостившемся у отвесной южной стены нунатака, ледяной долины.
Кот умывается розовым язычком. От него смердит бесконечной уверенностью в себе.
— Готовься, — говорю я ему. — У нас нет впереди целой ночи.
Он бросает на меня слегка обиженный взгляд и натягивает свою броню. Ткань из квантовых точек облегает его полосатое тело, словно живое масло. Он едва слышно мурлычет и проверяет алмазные когти на выходе породы. От этого звука у меня болят зубы, и в животе у меня просыпаются бабочки с острыми, как бритвы, крыльями. Я смотрю на яркий, непроницаемый брандмауэр, окружающий город мертвых. Он переливается перед моими сверхчувствительными глазами, словно северное сияние.
Я решаю, что настала пора попросить Большого Пса залаять. Лазер, встроенный в мой шлем, направляет в темно-синее небо луч света, словно молитву, продолжающуюся наносекунду; этого достаточно для того, чтобы доставить квантовый бит информации туда, в Дикие Просторы. Затем мы ждем. Мой хвост бьет по земле, из горла вырывается низкое рычание.
Точно по расписанию начинается дождь из красных фрактальных кодов. Мое усовершенствованное зрение изменяет мне; я не в состоянии обработать плотный поток информации, обрушивающийся на стену кладбища, подобно тропическому ливню. Северное сияние мерцает и исчезает.
— Пошли! — кричу я коту, меня распирает дикая радость, радость погони за Маленьким Животным, которую я когда-то испытывал во сне. — Пошли, немедленно!
Кот прыгает в пустоту. Крылья доспехов раскрываются, ловят ледяной ветер, и Кот летит по воздуху, словно ухмыляющийся китайский воздушный змей.
Сейчас мне трудно припомнить, с чего все начиналось. Тогда не было слов, только звуки и запахи: запах металла и морской воды, равномерные удары волн о понтоны. И тогда в мире было три совершенных вещи: моя миска, мяч и твердая рука Хозяина на моем загривке.
Теперь я знаю, что Место было старой установкой для бурения нефтяных скважин, которую купил Хозяин. Когда мы приехали, там отвратительно пахло нефтью и едкими химикалиями. Но там было где спрятаться, нашлось множество потайных уголков и щелей. Там была площадка для посадки вертолета, где Хозяин бросал мне мяч. Он часто падал в море, но роботы Хозяина, небольшие металлические стрекозы, всегда приносили его обратно.
Хозяин был богом. Когда он сердился, голос его хлестал, словно невидимый кнут. Его запах был божественным запахом, наполнявшим мой мир.
Пока он работал, я лаял на чаек или гонялся за Котом. Несколько раз мы поцапались, и у меня на носу до сих пор красуется бледный шрам. Но затем мы пришли к соглашению. Темные уголки платформы принадлежали Коту, а я хозяйничал на палубе и в небе: мы были подобны Аиду и Аполлону в мире нашего Хозяина.
Но по вечерам, когда Хозяин смотрел старые фильмы или слушал пластинки на своем трескучем граммофоне, мы вместе лежали у его ног. Иногда от Хозяина исходил запах одиночества, и он позволял мне ночевать рядом с собой в своей тесной комнатке; я сворачивался и спал в тепле, среди божественного запаха.
Это был крошечный мир, но другого мы не знали.
Хозяин большую часть времени проводил за работой, пальцы его танцевали над клавиатурой, спроецированной на письменный стол из красного дерева. И каждый вечер он уходил в Комнату, единственное место на платформе, куда мне не позволялось входить.
Именно тогда мне начали сниться сны о Маленьком Животном. Даже сейчас я помню его запах, загадочный и манящий: запах припрятанной косточки и бегущего кролика, перед которым невозможно устоять.
В моих снах я преследовал его вдоль песчаного пляжа, я бежал по пахучей цепочке крошечных следов, по извилистым тропинкам, затем углублялся в высокую траву. Я никогда не терял его из виду больше чем на секунду, но оно всегда представляло собой лишь мелькающий клочок белого меха на краю поля зрения.
Однажды оно заговорило со мной.
— Пойдем, — сказало оно. — Пойдем со мной, ты будешь учиться.
Остров Маленького Животного был полон затерянных уголков. Пещеры-лабиринты, линии, нарисованные на песке, которые превращались в слова, когда я смотрел на них, запахи, которые пели мне песни из граммофона Хозяина. Оно учило меня, и я приобретал знания; с каждым разом я просыпался все более просветленным. И когда я замечал, что Кот с какой-то новой осведомленностью смотрит на роботов-пауков, я понимал, что он тоже по ночам отправляется в некое место.
Я начал понимать слова Хозяина. Звуки, которые прежде означали лишь радость или недовольство, превратились в слова моего бога. Он замечал это, улыбался и взъерошивал мою шерсть. Вскоре он начал больше говорить с нами, со мной и Котом, в те долгие вечера, когда море за окнами было черным, как нефть, и от ударов волн вся платформа гудела, словно колокол. Голос его был темным, как колодец, глубоким и мягким. Он говорил о своем доме, об острове среди бескрайнего моря. Я чувствовал запах горечи, и тогда я в первый раз понял, что за словами всегда скрываются другие, невысказанные слова.
Кот мастерски ловит восходящий поток воздуха: долю секунды он парит, затем вцепляется когтями в стену башни. Его когти усыпили бдительность «умного» бетона; код заставил здание думать, что на стену села птица, или ветер швырнул туда осколок льда.
Кот шипит и плюется. Нанороботы-разрушители, содержащиеся у него в желудке, прилипают к стене и начинают проедать в ней круглую дыру. Ожидание ужасно. Кот напрягает экзомускулы своих доспехов и терпеливо висит на стене. В конце концов, в стене образуется нечто вроде пасти с зазубренными краями, и он скользит внутрь. Сердце мое колотится, как бешеное, когда я переключаюсь с усовершенствованного зрения на камеры, встроенные в радужные оболочки Кота. Он движется по вентиляционной шахте словно молния, словно акробат, резкими, неправдоподобно быстрыми скачками, организм его работает с лихорадочной скоростью. Хвост мой снова подергивается. «Мы идем, Хозяин, — думаю я. — Мы идем».
В тот день, когда появился ложный хозяин, я потерял свой мяч.
Я искал его везде. Я весь день провел, обнюхивая бесчисленные уголки платформы, даже отважился сунуться под палубу, в темные коридоры кошачьего царства, но нигде не нашел его. В конце концов, я проголодался и вернулся в каюту. И там было два хозяина. Четыре руки гладили мою шкуру. Два бога, истинный и ложный.
Я залаял. Я не знал, что мне делать. Кот взглянул на меня со смесью жалости и презрения и потерся об их ноги.
— Успокойся, — сказал один из хозяев. — Спокойно. Теперь нас будет четверо.
В конце концов, я начал различать их: к тому времени Маленькое Животное научило меня заглядывать дальше запахов и внешности. Тот хозяин, которого я помнил, был человеком средних лет, крепкого сложения, с седеющими волосами. Новый хозяин оказался молодым, почти мальчишкой, гораздо худее, с лицом херувима и кожей цвета красного дерева. Хозяин пытался уговорить меня играть с пришельцем, но я не хотел. Его запах был слишком знакомым, но все остальное — бесконечно чужим. Про себя я называл его ложным хозяином.
Двое хозяев работали вместе, гуляли вместе и много разговаривали между собой, употребляя непонятные мне слова. Меня охватила ревность. Однажды я даже укусил ложного хозяина. В наказание меня оставили на ночь на палубе, хотя был шторм, а я боялся грома. Кот, напротив, казалось, обо