Мы выкладывались по полной. Каждая нота, каждая барабанная дробь, каждый взлет звука – все било точно в цель. Когда она забиралась ввысь на пару октав, я соскальзывал на ту же пару вниз, и мы выезжали на зубодробительном контрасте. Сам того не осознавая, я поймал новый отличный рифф – и вколотил его так, что мама не горюй.
Мельком бросив взгляд на Точечку, я залюбовался ее выверенными танцевальными движениями на активной стене. Объединенная с собственной музыкой, она повергала мою мятежную душу в восторг. Поймав мой взгляд, Точечка одарила меня обольстительной улыбкой, и я вмиг пожалел, что не могу быть там, рядом с ней, в едином ритме танца.
Бог мой, я почти влюбился в нее – в анимированную картинку на стене, – в тот момент. Финальные ноты я выводил, практически не думая, только лишь глядя на нее, по ее движениям угадывая, куда мелодия пойдет дальше.
И это было божественно. Это было более чем круто.
Отложив гитару, я потянулся до хруста в спине.
– Вот же мы с тобой ушли в отрыв, подруга.
Тут слова застряли у меня в горле. Она внимательно смотрела… но не на меня. Куда-то в сторону. Камеры безошибочно указывали ей мое местоположение, так что я обернулся, гадая, что же так сильно привлекло ее внимание.
– Эй, Точечка?
Она не откликнулась. Просто смотрела в никуда.
Тогда я обернулся к Рози. Та продемонстрировала мне планшет, но ничего из того, что творилось на дисплее, не указывало на проблему.
– Точечка? Ты в порядке?
– Да-да. – Кажется, она таки вышла из ступора. – Просто… неожиданно это все.
– Ты о чем?
– О дополнительном материале.
– Тебе не понравились гитарные вариации в конце? Я думал…
– Не от тебя. От меня.
И она исчезла. Миг – и нет ее.
Я снова повернулся к Рози.
– Куда она делась?
– Ей нужно побыть одной и подумать, – последовал ответ.
– Что ты имеешь в виду?
– Она только что пережила аномальное недетерминированное случайное событие, произошедшее из конфликтующих алгоритмов. – Рози ткнула пальцем в экран планшета. – Прямо у меня на глазах.
– А может, ничего этого не было. – Рози создала на экране новое окно поверх старого.
– В смысле?
– Тут тебе ни дать ни взять принцип познания Гейзенберга: я вижу, где она думает и как она думает, но не вижу, о чем она думает. Вот тут – подборка причинно-следственных событий, а вот тут – последствия этих событий. Я не могу уследить за двумя наборами одновременно. Пока я просматриваю данные по одному «умному» чипу, они уже влияют на какой-нибудь другой чип. Когда я задаю всем ее процессорам шаговое время, чтобы убедиться, что ничего не упускаю, она теряет все связи, и конфликтующий алгоритм выводится простым набором ошибок. – Рози подняла взгляд от экрана на меня. – Что думаешь?
– Думаю, твоему Гейзенбергу нужен хороший клавишник.
Она ткнула меня кулаком.
– От тебя помощи – как от козла молока.
– Я просто смотрю на себя, смотрящего на себя.
Рози мои слова заставили задуматься.
– Может быть, я и впрямь все усложняю. Проанализируем еще раз мозг – те зеркальные нейроны. Они реагируют соответственно, когда другой наблюдаемый организм как-то себя проявляет через поведение. По сути, они моделируют поведение другого организма.
– То есть?
– То есть у них нет никаких предиктивных качеств. Ты помахал мне рукой – и я себе в голове повторяю: ага, он машет рукой. Интеллект на уровне ящерицы.
– Ну, не стоит так уж недооценивать ящериц. Их король основал группу «Дорз».
Рози посмеялась.
– Я про то, что много сил на это не уходит. Но вот если ты моделируешь организм вместе с его волевыми актами, не имея собственной воли, это придает твоей модели организационный принцип и формирует прогнозирование.
– Получается некий зомби, маскирующийся под человека?
Она усмехнулась.
– Куда больше, чем просто зомби. Ничто в биологических системах не служит одной-единственной цели. Если у тебя за душой есть система моделирования стороннего организма, ты можешь предсказать его действия. Если через эту систему ты можешь моделировать самого себя – ты можешь предсказать свои действия по отношению к этому стороннему организму.
– Зомби моделирует человека, наблюдающего за другим человеком.
– Не такой уж и большой прогресс для модели – служить организационной основой для зомби. Когда модель является эмпирической и осознанной, она становится центром собственной вселенной. Взять хотя бы нас, людей. Не важно, что мозг буферизован неконтролируемыми химическими веществами и сенсорным вводом. Сознание полагает, что контролирует всё само. Что ты на это скажешь?
Ее вопрос поставил меня в тупик.
– Скажу, что нам нужно собрать группу.
– Эх ты. – Она вздохнула и вернулась к планшету.
А я пошел в свой кабинет.
Большое зеркало над моим столом дублировало то, что творилось на активной стене. Обычно я полагался на стену, но сегодня мне требовалось чуть больше приватности – информация, которую я собирался искать, была посвящена дивалоидам. Мое понимание этих штук ограничивалось теми песнями, что я правил для их фанатов, – да, круто, но слишком уж искусственно. Вообще я о них, оказывается, мало что знал. Их ведь было много, да и в самом определении дивалоида крылись подводные камни.
Если считать за дивалоида анимированную фигурку, что поет закачанные в нее песенки, то таких существовали сотни и сотни. У каждого – запоминающаяся рожица и мизерные персональные проявления. Имелись даже специальные шаблоны для их создания – я мог без проблем налепить на один такой шаблон свою собственную морду и наслаждаться зрелищем, как и сотни праздных и скучающих. Словом, если рассматривать понятие под таким углом, то дивалоидов существовало столько же, сколько людей, что могли позволить купить себе программу. То есть миллион-другой.
Я сузил параметры поиска до «авторских» дивалоидов, которые выступали на сцене. Но даже так выборка получилась обширной. Больше дюжины «концертных» по всему миру – само собой, Точечка, Кофи из Уганды, Лулу из Британии, Ведьмочка из Германии, Крошка Гильермо из Мексики. Целая прорва из Японии. Все они имели отношение к какой-нибудь корпорации, хоть порой связь эта и не была на виду.
Душу мне согрела весть о том, что старая добрая Хацуне Мику все еще на плаву, хотя сведений о запланированных концертах не нашлось. Помню, когда мне было двенадцать, она мне жутко нравилась. Интересно, какая у нее сейчас аудитория? Надо полагать, грязное старичье вроде меня (ну, правда, не такой уж я и старый). Но даже «концертные» модели дивалоидов имели варианты для дома и бизнеса, заказные версии для групп. Допустим, хочу я продавать аквариумы. Для своей компании я могу заказать презентацию с использованием образа дивалоида – любого, на свое усмотрение. Если денег хватает на лицензионные издержки, я даже могу включить в презентацию конкретную песню или танцевальный номер, максимально приближенный к концертному, – что плавно вылилось бы в поставку концертного материала заказчику, возложение обязанностей ведущего презентации на дивалоида, предоставление заказчику домашней модели дивалоида для всяческих забав. Словом, пруд пруди их было, этих нарисованных певцов и певиц, и недостатка в видео с их концертов в Сети не наблюдалось. Все они использовали на сцене стандартный трехмерный проектор со скоростной фотонной обработкой изображений. Все, что требовалось, – представить образ и загрузить его в проектор; если этот шаг пройден – можно и на сцену. Поэтому я насмотрелся на дивалоидов, взрывающихся прямо на подмостках и брызгающих голографической кровью в зал, дивалоидов, вырастающих из клеточки в полноценное человекоподобное существо на глазах у фанатов, дивалоидов в виде оборотней, вампиров, драконов, рыцарей, разнообразного зверья, Кали, Девы Марии. С такими вывертами, которые по мне смотрелись странновато, никакая группа не была нужна – внимание зала привлекал один-единственный гротескный образ. Но у Кофи, к примеру, группа имелась – всего лишь набор маленьких роботов-музыкантов, но зато они всегда появлялись вместе.
Во всем этом безумии концерты Точечки выглядели предельно невинно – на сцене она не отращивала новые части тела и не меняла пол. Видимо, подобные выкрутасы не вписывались в разработанную «Хитачи» концепцию миленькой шестнадцатилетней девушки. Ей очень нравились игры с огнем – во время одного из выступлений сначала ее волосы превратились в сгустки пламени, а потом и вся фигура, с ног до головы, стала огромным танцующим фитилем, к концу исполняемой песни выгоревшим до пепла.
Мне невольно стало интересно, что же она задумала для теперешнего концерта.
За завтраком Рози спросила меня, когда, по моему мнению, Точечка будет готова к концерту.
– Люди из «Хитачи» требуют от меня точную дату. – Она откусила кусок тоста.
Я взглянул на виновницу торжества.
– Как думаешь, ты готова работать с группой?
Точечка кивнула.
– Сам-то как считаешь?
Я честно призадумался на минутку.
– Когда следующий концерт у… – тут я помедлил. – Твоего альтер-эго? Твоей ранней версии? Альфа-копии? Исполнителя, более известного как…
– У Точечки версии один. ноль, – поправила меня Рози. – Перед тобой – Точечка два. ноль.
Точечка засмеялась.
– До осени концертов не запланировано.
– Превосходно, – сказал я и повернулся к Рози. – Все, что требуется, – притащить ее группу сюда и начать работать над материалом. Сколько на все про все уйдет – месяц, шесть недель?
Точечка издала какой-то звук. Вроде как прокашлялась, но кашля у нее быть не могло по определению ввиду отсутствия глотки.
– Я хотела бы собрать новую группу.
Я взглянул на нее, ничего не сказав.
– Я хочу собрать собственную группу, – прояснила ситуацию она.
– Но для чего?