Она покачала головой.
– Такой исход меня нисколько не пугает. Все части станут целым снова. У нас же детерминированная вселенная, так ведь? Любая новая версия Точечки увидит мир таким же, каким его видела я, и придет к тем же выводам.
– К каким выводам?
Она пожала плечами.
– Если концерт удастся, «Хитачи» отправят Точечку 2.0 на гастроли осенью. А если не удастся, тогда я буду просто еще одной архивной системой, которая никуда не денется.
– Ты хотела бы этот тур?
Она кивнула.
– Хочу, чтобы ты поехал со мной.
Я посмотрел на нее. Ее глаза были опущены. Руки остались на столе, но она нервно барабанила двумя пальцами. Я пытался смотреть на нее так, будто впервые вижу: одета в синюю юбку и черный топ, волосы странного цвета и огромные глаза. Неестественная неподвижность не была ей свойственна – она, казалось, даже дышала. Неужели так она манипулировала мной?
– Зачем я тебе?
Ее глаза были огромными и голубыми, и мне вдруг отчетливо вспомнился тот момент, когда я впервые взглянул в них – когда они показались мне странными и лишенными человеческого тепла. Но теперь… теперь они казались обычными. Как и мои собственные.
– Ты хорошо на меня влияешь, – тихо сказала она. – Всегда приятнее разъезжать с другом. – Она тепло улыбнулась. – Да и тебе не помешает выползти из этой клетушки.
– Мне здесь нравится, – сказал я. – Думаю, лучше остаться.
Ее улыбка погасла.
– Всё может измениться, Джейк. – Она встала и открыла дверь, которую я не видел раньше. За дверью была лишь темнота. – Слышишь меня? Всё.
Она закрыла дверь за собой, и в комнате я остался один.
Рози перетащила весь свой скарб в гостиную. Когда мы репетировали, она, как и прежде, сидела за столом, уткнувшись в планшет, но говорила очень мало. Я кивал ей всякий раз, выказывая осведомленность о ее присутствии. Я не собирался игнорировать ее. Но атмосфера в доме воцарилась такая, будто мы вели друг против друга окопную войну. Как только репетиция заканчивалась, она сразу уходила в гостиную. Я всегда знал, где она находилась в доме, благодаря какому-то мистическому шестому чувству. Вот она в ванной. Вот – в гостиной. Идет выпить кофе.
Не находя себе иного достойного занятия, я бросил все силы на подготовку к концерту. Несколько последующих дней Точечка упорно трудилась вместе со мной. Том не слукавил, предупредив меня; она и правда оказалась горазда на импровизации. Порой, чтобы подать мне знак к смене тональности, ей достаточно было взмахнуть в мою сторону рукой. Жестом, похожим на «ножницы», она велела мне урезать ритм. К концу репетиции я неизменно вымокал до нитки и чувствовал себя по-настоящему вымотанным.
Вот и сейчас, обессиленный, я рухнул в кресло и налил себе трясущимися руками стакан сельтерской минералки.
– Ребята, что с тобой обычно выступают, тоже через такое проходят?
– Ты просто не привык. Но привыкнешь.
Расслабившись, я стал потягивать минералку. На вкус она была как райский нектар.
– Что ж, хотя бы твои волосы не горят.
С коротким «фумп» ее локоны превратились в струи пламени, взобравшиеся вверх по активной стене и смявшие ее, подобно листу бумаги, в черно- пепельный ком.
– Будь готов ко всему, – тихо сказала Точечка.
За два дня до концерта Рози тщательно все заархивировала. Затем она подтвердила, что блок питания даст несколько часов беспроблемной работы от батареи, и загрузила всю жизненно важную машинерию Точечки в свой автомобиль. Пока она это делала, мы с Джессом, Оби и Олив собирали инструменты и специальную электронику, которой не было в зале в Ван-Найсе. Мы с Рози всячески избегали друг друга, общались вежливо и осторожно. То и дело я ловил на себе взгляды ребят: всепрощающий взгляд Джесса, понимающий взгляд Олив, возведенные очи горе Оби.
Затем, на двух машинах и грузовике, мы начали свой долгий путь вниз по Джонсон-Маунтин, сквозь палящий жар пустыни навстречу цивилизации.
В тот вечер, разобравшись с установкой Точечки, Рози наградила меня стерильным поцелуйчиком в щеку и покинула зал. Я понятия не имел, куда она направляется и когда вернется. Может быть, я встречу ее на концерте… впрочем, зная Рози, нельзя было сказать наверняка.
В ту субботу, вечером, я знатно нервничал, наблюдая за толпой через занавес. Я искал Рози, но нигде не находил. Одни лишь незнакомые лица.
– Смотри-ка, неплохая поляна собралась. – Джесс усмехнулся по-доброму. – Мы им зададим жару, конечно. Контракт на тур у нас, считай, в кармане. Славно поработаем.
– И кто, скажи мне на милость, рассказал тебе про тур?
– Точечка. Мы болтали с ней через экран в гримерке. Я искал тебя, но ты куда-то смылся.
– Я был здесь.
– Так я и подумал. – Джесс наблюдал за публикой. – И как только такая прорва собралась, а?
Я хохотнул.
– Нежданный концерт самой Точечки в Ван-Найсе – и ты рассчитывал на меньшее?
С улыбкой Джесс глянул за занавес.
– Много мелюзги. Ее новые песни-то совсем не про их честь.
Я и сам подметил, что подростки оккупировали все первые ряды. Но за ними стояли люди постарше – двадцать, тридцать лет. Как всегда, сыскалась и пара-тройка боязливых стариков, оглядывающих толпу будто бы в страхе, что кто-нибудь их признает.
Мы с Джессом проверили оборудование на сцене. Особенно экран: шириной двадцать пять метров, с изгибом в десять футов и добрых девяти футов в высоту, эта махина не могла не впечатлить. «Хитачи» выдал нам даже больше, чем мы просили. Инструменты мы поставили почти вплотную. Когда с приготовлениями было покончено, я отошел за занавес и продолжил наблюдение. Я все еще не видел среди пришедших Рози.
Джесс сжал мою ладонь.
– Это будет отличный тур.
– Думаешь, дойдет-таки дело до тура?
– Конечно, – махнул он рукой. – Даже если бы новых песен не было, Точечка все равно в ударе. В «Хитачи» не слепые и не сумасшедшие – из того, что произойдет сегодня, они постараются извлечь по максимуму выгоды. Что бы Рози с ней ни сотворила, эта нарисованная певичка стала намного круче.
– Не опрометчиво ли так говорить о той, что и выступать-то не выступала…
– О чем ты, брат? Точечка уже много лет собирает огромные залы – а та, что сейчас выйдет на сцену, просто последняя ее итерация. Как я уже сказал, будет круто. И коли ты не дурак с ушами холодными, то всячески этому поспособствуешь.
Я закусил губу.
– Кто знает, чем все кончится?
– Какая разница? Все равно сегодняшний день мы запомним на всю жизнь. – Он смерил меня вопрошающим взглядом. – Смотрел когда-нибудь «Метрополис»?
– Нет. Понятия не имею, о чем ты.
– Киношка такая. Фриц Ланг снял, в одна тысяча девятьсот двадцать седьмом году. История про большой город, где есть угнетатель и угнетенные классы. Была там такая девушка по имени Мария, что пыталась все исправить. Один сумасшедший ученый взял и сделал робота по ее образу и подобию. И Мария-робот все в итоге разруливает.
Смысл его слов доходил до меня со скрипом.
– Робот – герой?
– Да нет же. Мария-робот вообще понятия не имеет, что делает. Все думают, что она действует им во благо, но все это время она поступает исключительно в угоду себе. И нет у нее цели, кроме как воду баламутить да беспорядок наводить. Но именно с него, с беспорядка, и начинаются перемены. – Джесс кивнул на экран на сцене. – Точечка – это наша Мария.
Я мысленно переварил его слова. Что ж, Джесс, как всегда, умом меня перещеголял.
Он похлопал меня по плечу и затопал прочь.
– Пришло время, брат.
Он был чертовски прав. Сейчас – или никогда.
До этого я знал лишь Точечку-композитора. Точечка-исполнительница оказалась птицей совсем иного полета.
Мы начали «Звездную пыль» с долгого интро. На спуске она метнулась в левую часть сцены, скользнула по экрану, словно по льду, и, сжав руку в кулак, врезала по нему, оставив после себя спроецированные трещины. Толпа зааплодировала.
Исполнитель – средоточие всего. Организующий принцип. Посредник между группой и залом. Все внимание толпы было сосредоточено на ней. И внимание группы тоже принадлежало ей целиком и полностью. Только теперь я осознал всю ту мощь, что крылась в ней. Раньше я попросту не понимал.
На протяжении всего первого отделения мне снова и снова приходила в голову мысль, что это были ее песни – с самого начала, и плевать, кто их там написал. Она давала им жизнь, наполняла их смыслом, держала их на плаву. Она постоянно дразнила толпу – сперва я даже не осознавал, что именно она делает. Изменения в ней казались столь краткими и мимолетными, что я поначалу винил во всем собственное воображение: голос становился то чуть грубее, то, напротив, пронзительнее, интонация задорно менялась, менялись и акценты в словах ее песен. На репетиции она не делала ничего подобного, но, мой бог, как же уместно это все было здесь и сейчас, перед огромным залом. Она ласкала, возбуждала, страшила, предупреждала и успокаивала публику от минуты к минуте, между песнями, во время песен.
Вот так работали ее производственные мощности. Она реагировала на толпу – и делала то, что требовалось. Она готовила их всех ко второму отделению.
И вовлекла нас в это дивное действо.
Она протягивала к нам руки – ко мне, к Олив, к Оби, к Джессу. Она танцевала рядом с нами, когда соло доставалось нам, и ее голос отступал, давая дорогу нашим голосам. Мы были не просто ее сопровождением – мы были полноправными участниками концерта.
Когда пришел черед «Бестии», я вывел мотив из «Звездной пыли» в своем гитарном соло – отголосок той девушки, с которой начался концерт. Теперь девушка стала женщиной. Голос Точечки стал ниже и грубее, линии груди и бедер округлились. Она повзрослела вместе со своей музыкой, став молодой женщиной – жаждущей, увлеченной, открытой миру.
Конец «Бестии» – и первого акта в