месте с ней – ознаменовала шальная дробь барабанов Оби. Когда последние звуки музыки потонули в шуме аплодисментов, я чуть расслабился и хотел уже снять с себя гитару через голову… но тут музыка ожила вновь – что-то ирландское, скрипичное, невесомое. Я оглянулся – Джесс играл, Олив помогала ему, Оби отмерял ритм. Они все смотрели на меня. Точечка встала лицом к залу.
– А теперь – кое-что для моего нового друга!
Олив заиграла мотив, который я не слышал вот уже двенадцать лет как. Но все эти двенадцать лет не имели значения – я все равно узнал его. «Не заставляй меня плакать».
А я-то думал, что слышал все вариации своей песни: жалкие, умоляющие, гневные, отчаянные. Вариация Точечки была и требованием, и отказом упустить возможность. Не смей заставлять меня плакать, как бы говорила она.
Прижав к себе гитару, я нагнал своих ребят. Что я чувствовал в тот момент? Сам не знаю. Меня использовали? Мной манипулировали? Или я был просто счастлив?
Зрители подчинились ритму, и все, что сидело во мне долгие годы, я выплеснул на них. Весь мир исчез в дикой световой вспышке, и толпа стала завывать, хлопать, топать ногами. Мы поклонились и отступили за занавес – на перерыв.
– Ну как, понравилось? – поинтересовался Джесс с улыбкой. – Точечка хотела, чтоб это был сюрприз. Чтоб ты удивился.
– И я, уж поверь, удивился, да еще как! – Смесь восторга и горечи плескалась во мне – странный, необычный коктейль.
– Ну а я, скажу тебе, утомился как черт. Пойду воды попью, пока еще время есть. – И Джесс, махнув мне, был таков.
В ухе у меня затренькал наушник. Номер не определялся, но я все равно ответил, втайне надеясь, что услышу голос Рози.
– Расслабься, Джейк, – сказала Точечка. – Концерт идет как по маслу.
Я вытащил наушник, осмотрел его критически, сунул обратно.
– Есть в этом мире хоть что-нибудь, что ты не можешь взломать?
– Есть. Но не так чтобы много. Кстати, третий ряд, шесть мест подряд. Люди из «Хитачи» записывают нас на видео. А сразу за ними…
Я выглянул за занавес. Рози встала со своего места и двинулась к выходу.
– Пошла проверять, указали ли ее имя в программке, – пробурчал я.
– Не будь таким мелочным, Джейк. Она столь же предана своему делу, сколь ты – своему. – Смех Точечки зазвенел в моем ухе. – Но вообще-то вы оба гораздо более ужасные типы, чем сами о себе думаете. Второе отделение скоро. Я пока подготовлюсь. Да и ты не теряй хватку.
Я поколебался.
– Точечка?
– Да, Джейк?
– Каково это – быть тобой?
Долгая пауза. И снова – ее голос, почти (но не совсем) человеческий:
– Как быть огнем на остриё, что шлет сквозь пламя зов извне.
– Что это значит?
Она снова рассмеялась.
– Выход за занавесом, правая сторона сцены.
За дверью оказалась вполне себе обычная парковка. Как водится, на ней собралась малочисленная группка курильщиков. Рози наблюдала за солнцем. Оно уже спустилось за горизонт, но все еще подсвечивало облака снизу.
– Эй, – окликнул я ее.
Она повернулась ко мне с тенью улыбки на губах.
– Первая часть хороша.
– Вторая будет еще лучше.
Рози кивнула и пальцем сбила пепел с кончика сигареты.
– Я не собираюсь извиняться за то, что делаю.
– Я и не прошу…
– Помолчи. – Она выдохнула немного дыма. – Ты музыкант. Можешь разложить любую песню на ноты и собрать обратно так, как еще никто не делал. Я видела, как ты подхватываешь мотивчики с радио и насвистываешь их задом наперед. До того как я повстречалась с тобой, я не знала, что кто-то так вообще умеет. – Она бросила окурок в урну. – А я специалист в области вычислений. Я работаю с алгоритмами и аналитикой – делаю с ними то же самое, что ты с музыкой. То, что вы с Точечкой работаете вместе, все-таки и моя заслуга тоже.
– Я знаю. – Я взял ее за руку. – Спасибо.
Она крепко обняла меня, а потом легонько оттолкнула.
– Иди. Не отвлекайся на меня.
Второе отделение открыли «Трудный выбор» и «Незаметный знак» – первые песни Точечки в стиле «потяжелее». Под вокальную линию она умело загнала гроул*. Я ответил жесткими риффами. В такой манере я не играл с тех самых пор, как был пацаненком. Поправочка: никогда в жизни я так не играл.
Она играла с толпой. Играла с нами. Мы были ее инструментами.
Нами – мною – манипулировали? Быть может. Но своими манипуляциями она доставала из нас все самое лучшее. К финалу мы катились на мажорных нотах.
И я уже готовился приступить к «Тернистой дороге домой», как вдруг Точечка обернулась и подмигнула мне.
Стоило мне завести свое соло, как кто-то появился на самом краю экрана. Кто-то с гитарой.
И это был я.
Он – я – пошел навстречу Точечке. Играл я – играл и он. Двигался я – двигался и он. Она танцевала – и я танцевал в ответ. Мы запели вместе, сначала лицом к лицу, потом обернувшись к залу.
Мне вспомнились слова Точечки: «Музыка дарует иллюзию смысла и цели. Людям это нравится, потому что, пока это происходит, они могут верить во что-то вне себя». Разве этого не достаточно? Ведь единственная иллюзия – иллюзия постоянства. И не нужно ни громов, ни молний – такое прокатывало с Рози, но с Точечкой мы ладили превосходно. Пусть мои чувства и утихнут, едва отгремит последний аккорд песни, но, как любил говаривать Джесс: это будет поездка на всю жизнь.
И тут у меня в голове возникло аномальное недетерминированное событие, этакий продукт взаимодействия противоречивых алгоритмов: я понял, что именно тут я и хочу быть. Не в моем безопасном и пыльном доме. Не в Калифорнии. Прямо здесь. Прямо сейчас.
Когда стихла «Тернистая дорога домой», мой двойник исчез. Точечка повернулась посмотреть на меня и улыбнулась – широко, от всей своей цифровой души. Она-то знала меня, знала до последнего алгоритма, до самой захудалой причинно-следственной связи. Она знала – всегда знала, – что я пойду за ней. И буду следовать до тех пор, пока музыка жива.
С такими мыслями я вдарил по вступительным аккордам «Жертвы всех этих сюрпризов».
А Точечка, рывком вобрав в легкие воздух, начала петь.
РОБЕРТ ЧАРЛЬЗ УИЛСОНРОЖДЕННЫЕ ПЛАМЕНЕМ
Честолюбие и особенно желание найти новую, лучшую жизнь способны привести человека к небу. Но забираться слишком высоко может быть опасно.
Первый рассказ Роберта Чарльза Уилсона был опубликован в 1974 году в журнале «Analog», но после этого никто не слышал о писателе до конца восьмидесятых, когда начали печататься его остроумные, хорошо проработанные романы и рассказы. Они завоевали ему место среди лучших авторов, добившихся известности в последние десятилетия двадцатого века. Первый роман Уилсона «Тайное место» («А Hidden Place») вышел в 1986 году. Писатель получил Мемориальную премию Джона Кэмпбелла за роман «Хронолиты» («The Chronoliths»), премию Филипа К. Дика за роман «Мистериум» («Mysterium») и премию «Аврора» за рассказ «Персеиды» («The Perseids»). В 2006 году он стал обладателем премии «Хьюго» за знаменитый роман «Спин» («Spin»). Кроме того, Уилсону принадлежат романы «Проволока с памятью» («Memory Wire»), «Цыгане» («Gypsies»), «Раскол» («The Divide»), «Урожай» («The Harvest»), «Мост между времен» («А Bridge of Years»), «Дарвиния» («Darwinia»), «Слепое озеро» («Blind Lake»), «Биос» («Bios»), «Ось» («Axis») и «Джулиан» («Julian»), а также сборник рассказов «Персеиды и другие истории» («The Perseids and Other Stories»). Также был опубликован роман «Горящий рай» («Burning Paradise»). Автор живет в Торонто, Канада.
Иногда в январе, если запрокинуть голову, когда идешь по сельской дороге, небо оказывается совсем близко к земле.
Оникс посмотрела наверх. Вместе со своим другом Джаспером она шагала вслед за запряженной мулом тележкой, катившейся по пути от Лютикового уезда к шлагбауму. День Оникс провела, пересчитывая медные доллары в своей конторе и глядя, как злые роботы тащатся на запад и на восток по корке вчерашнего снега. Джаспер утверждал, что роботы всегда сердятся, когда светит солнце, а на земле лежит снег. Оникс не знала, прав ли он. Казалось, да. Однако не все, что выглядит правдивым, правдиво на самом деле.
– Ты слишком много думаешь, – говорил ей Джаспер.
– А ты вообще не думаешь, – надменно отвечала Оникс.
Теперь он вел мула, а она шла рядом, по-прежнему подняв голову, потому что ей нравилось смотреть на звезды, даже когда январский ветер забирался под ее вязанный из овечьей шерсти капюшон. Сейчас некоторые из них были не видны, потому что светила ярко-белая луна. Но Оникс любила и луну – за то, как она серебрила вершины и седловины гор и вырисовывала на немощеной дороге паучьи тени деревьев.
Так и получилось, что Оникс первой увидела небесного танцора, когда он перепрыгнул через горный перевал к северо-западу от Лютикового уезда.
Джаспер его не заметил, потому что смотрел на дорогу перед собой. Джаспер был высокий, на два хлебных каравая выше Оникс, с большой головой и глазами, созданными, чтобы вглядываться в горизонт. «Важно то, что впереди», – постоянно говорил он. Джаспер верил, что дороги ведут в интересные места, на то они и дороги. И потому любил их: ведь если ты в пути, значит, тебя ждет что-то захватывающее. А какая тогда разница, что там в небе?
– Ты же не знаешь, что свалится тебе на голову, – часто напоминала ему Оникс, – и далеко не каждая дорога ведет в интересное место.
Вот, например, эта, в Лютиковый уезд. А что там интересного? Оникс прожила в Лютиковом уезде все свои девятнадцать лет. Если там и было что-то, заслуживающее внимания, она уже сто раз видела это и еще двести раз прошла мимо.
– Вот для того и нужна дорога, – говорила Джаспер, – чтобы уйти в другое место.
Может быть, думала Оникс. Может, так. А может, и нет. А пока она продолжала смотреть в небо.
Поначалу она не поняла, что именно видит над высокой северо-западной седловиной гор. Она слыхала о небесных танцорах от путешественников, которые шли осенью на жатву на равнины или возвращались с нее. Говорили, что небесные танцоры танцуют для рожденных пламенем, когда ветер проносит огромные белые облака над бескрайними бурыми прериями. Но рассказывать можно всякое, и Оникс не относилась к этим байкам серьезно. Да, что-то из них могло быть правдой, но, наверное, немногое. Примерно пятьдесят центов из каждого доллара. Поэтому она решила, что увидела очень странное облако.