Дальше, на севере, вода свободна, заметила она.
– Там берет начало холодное глубинное течение, – сообщил Торгаш. – Полярное. К середине лета ты воды не увидишь. Но кожа никогда не толстеет, а состав организмов постоянно меняется.
Юг представлял больший интерес.
– Сколько до материка? – спросила она.
Он выдал очередную несуразную цифру, прибегнув к системе отсчета, которая оставалась для нее бессмыслицей.
Она мрачно покосилась.
А он рассмеялся, подмигнул, а после только лицом намекнул на некоторую озабоченность.
– Я же сказал тебе, Греза. Континент от нас очень далеко.
– А если кожа дотянется?
– Может быть, – признал он. – Но между нами и остальным миром находится подводный каньон. И несколько крупных рек с сильным течением. В обычное лето кожа достраивается поздно и не бывает прочной.
– Но ты постоянно твердишь, что это лето – жаркое и раннее.
Он не ответил, и она спросила:
– Бывает ли так, чтобы морская кожа созрела рано и так затвердела, что по ней кто угодно пройдет?
Она пыталась выяснить, удастся ли покинуть остров.
Но Торгаш то ли не понял ее намерения, то ли предпочел его проигнорировать.
– Сколько живу здесь, – невозмутимо ответил он, – остров всего пять раз соединялся с континентом. В разные годы.
Прошло столько тысяч лет, а он помнил точно. Она не сомневалась, что Торгаш мог рассказать о каждом долгом лете из этих пяти. Но тема была слишком отвлеченной, чтобы ее заинтересовать, а потому она промолчала и вперила взор в гладкое черное море.
Она не была глупа. Торгаш утверждал это чуть чаще, чем следовало, словно убеждал самого себя. Он говорил, что ее мозг – почти такой же, как тот, что внутри его заскорузлого черепа. Между ушей у них находилось по чуду биокерамики – вершине дизайна и эволюции. Мозг выдержал бы, даже если содрать с костей мясо, а сами кости расколоть и сжечь. На него не действовали удары и химические взрывы. Сильнейшие ожоги были ему нипочем. Только атомное пламя могло пожрать вместилище ее души. Торгаш говорил о смертоносном плазменном оружии, но его последние образцы уже столетия как вышли из строя. Ничто в этой солнечной системе не могло вызвать подобной вспышки – разве что само солнце.
Имея похожие мозги, они оба обладали и сходными способностями.
Правда, его голова была не столь пуста, сколь ее, отмечал он… делясь опытом и вспоминая множество старых дурных привычек.
– Да, любое лето из этих пяти было тяжким, – признал он.
Зима означала свободную воду, а вода – лодки. Но последние обычно представляли собой суденышки под управлением заблудившихся рыбаков или налетчиков, которые беззвездными ночами пробирались сквозь дождь, ориентируясь по клочкам суши. С приходом лета на острове устанавливался относительный мир. Но этот год стал исключением, и водный барьер грозил в ближайшее время исчезнуть. Не менее важно было то, что жителям материка придется туго. Жара воцарится свирепая. Понизу промчатся катастрофические пожары. Что, если однажды ночью все ноты в мире захотят бежать и дружно, как один, решат пересечь воду в поисках места поспокойнее?
А ноты даже не были худшей из опасностей.
Торгаш так и выразился, глядя на юг. Сжав губы, он потирал ладонью рыжую щетину.
Наутро девушка проснулась одна и, помочившись в деревянный сосуд, отправилась искать Торгаша в переходах огромного дома. Ориентируясь по запаху и следам, она вошла в большую, но тесную комнату, обычно прикрытую плитой нежно-бежевого корунда. Здесь хранился арсенал Торгаша – залежи оружия всех времен и моделей. На стеллажах, на глубоких полках и в аккуратных штабелях его было столько, что хватило бы на армию убийц. Убивать нотов обычно было легко. В большинстве случаев хватало длинного клинка из закаленного стекла, особенно если облачиться в развешанные высоко на крючках нанодоспехи – нагрудные пластины и шлемы, бриджи и гамаши, способные отразить почти любые удары аборигенов, не считая самых мощных. Но что-то – чутье, ночной кошмар или некий внутренний голос – побудило Торгаша почистить и опробовать прицелы нескольких диковинных, жутких орудий убийства, до боли знакомых ей.
Она дотронулась кончиком пальца до алмазных стволов, пластмассовых спусковых крючков и резных деревянных прикладов, удобных только для человеческого плеча. Животная часть ее пришла в ужас, напоминая, что ей здесь не место, заклиная бежать, пока не пробудились здешние призраки.
Торгаш рассматривал винтовку в своих лапищах.
– Мне приснился отвратный сон, – признался он.
– У снов есть смысл, – сказала она.
Он грубо, пренебрежительно хмыкнул.
– Они говорят о том, про что иначе не услышишь, – настояла она.
– И вечно об одном и том же. Тебя тревожит нечто реальное, а ленивое сознание находит простенький способ напомнить.
– В моих снах… – начала она.
И замялась.
Он щелкнул затвором и посмотрел ей в глаза. Скорее из вежливости, чем из любопытства спросил:
– И что тебе снится?
– Как с нами разговаривают мертвые.
Казалось, он испытал облегчение.
– Ты в это веришь?
– Говорят мои мертвецы, – продолжила она. – Мать и другие.
– Это воспоминания, – пожал он плечами. – И ничего больше.
– Нет-нет, – возразила она. – Они приходят из мира иного.
Он снова недоверчиво хмыкнул.
Но в ее тоне не было ни капли скепсиса.
– Мертвые приходят, чтобы помочь мне найти путь.
Торгаш был готов рассмеяться. Она поняла это по сдержанному выражению лица и тому, как он вцепился в оружие. Но он решил вернуться к началу.
– Я не хочу тебя пугать, и ничего, скорее всего, не случится. Но сегодня я хочу, чтобы ты прежде всего подобрала три приличных ствола – по вкусу и по размеру. По твоим способностям. Коллекция бессистемная, но я могу подогнать снаряжение. Выбирай что угодно, и мы приведем это в рабочее состояние.
Оружие большей частью принадлежало к отдельным легко узнаваемым сериям. Его можно было различить по возрасту, форме и качеству материала, по необычным стволам и спусковым механизмам, а также по еле уловимому запаху, оставленному знаменитыми, безымянными ныне конструкторами, которые все давным-давно умерли. Люди расселились по этому миру, но так и не стали его частью. Навыками, необходимыми для создания таких устройств, мало кто обладал, а инструментами – еще меньше. Но бывали периоды процветания, когда умелые мастера вооружали не только свои многочисленные семьи, но и соратников. Оружие обычно бывало мощным, чинить его оказывалось просто, и оно глубоко почиталось. За всю свою жизнь она всего трижды держала ствол, и только один был заряжен. Но в этом помещении она обнаружила сотню стволов, после чего прекратила счет. Каждая винтовка была способна послать на дальнее расстояние пулю – либо кинетическую, либо разрывную. Меткий стрелок мог обезвредить цель, разорвав мышцы и органы и временно раздробив все кости до единой.
– Сколько народу здесь побывало? – спросила она.
Торгаш притворился, что не расслышал.
– Сколько ты видел наших? – не отставала она. – Твои сны это помнят?
Будь у Торгаша выбор, он уклонился бы от ответа. Но он бросил на нее короткий взгляд, и она увидела в его глазах гамму чувств, в том числе гордость, удивлявшую его самого.
– Триста тринадцать, – сдался он.
– Они были здесь?
– Некоторые, – кивнул он. – Большинство явилось зимой на лодках. Но плавать без звезд и хороших карт нашему племени труднее, чем нотам. К тому же мои сердцекрылы всегда замечают этих налетчиков, и я обычно уже поджидаю их, когда они высаживаются.
Торгаш сжал зубы и прищурился.
– Летом хуже, – признал он. – Сердцекрылам приходится улетать на север, чтобы кормиться в свободных водах, и я остаюсь без дозорных. А небо расчищается, и люди знают, куда движутся, а если у них есть еще и план…
Он умолк.
Это древнее существо было подлинным чудом: по собственному признанию, он победил более трехсот монстров, выжил во всех боях, сумел забрать у врагов оружие, амуницию и неизвестно какие еще орудия, доставленные сюда с дальнего берега.
Она гадала, что таится у него в других запертых комнатах.
Но не спросила, отвернулась и сняла с деревянного стеллажа ствол.
За стеллажом выстроились в ряд контейнеры из толстого стекла, наполненные чем-то зеленым, и каждый был увенчан хитроумным клапаном.
Она прикоснулась к одному.
– Не трогай, – предупредил Торгаш.
Она медленно отняла руку.
– Хлоргаз, – пояснил он. – Вещество ужасное и прекрасное. Изменяет наш метаболизм, и нам приходится отращивать новые легкие, чтобы снова дышать нормально.
Она кивнула, раздумывая, откуда взялся газ.
– Это против нотов?
– Если их много и ветер подходящий.
Она снова кивнула, не комментируя. У оружия, которое она держала, был длинный тонкий алмазный ствол, предназначенный для стрельбы крошечными снарядами на значительное расстояние. Ствол был желтоватого оттенка, гладкий, и она сразу поняла, что это за модель.
– Великоват для тебя, – заметил Торгаш.
Слабо сказано, подумала она.
– Возьми что-нибудь покороче. Маленькое, но вполне точное и бьет посильнее. – Он бросил свое занятие и снял пару подходящих образцов с другого стеллажа.
Но она продолжала рассматривать тот, что держала.
– Я дважды видела такое, – сказала она. – И не очень давно.
– Где?
Она улыбнулась.
– А это откуда?
– Оттуда же, откуда всё остальное. С материка.
О нотах Торгаш знал много, разбирался в их слоях и сектах-семьях, но был куда меньше осведомлен о политике монстров-людей.
– Вот уничтожишь ты их тела… – начала она.
Он выждал и спросил:
– Хочешь знать, как я с ними поступаю?
– Да, с бессмертными мозгами.
Они смотрели друг другу в глаза.
Она прожила несравнимо меньше, и у нее не было его опыта и знаний, приобретенных кровью и потом. Но жизнь, пускай и несоизмеримо более короткая, научила ее главному. Она уверенно произнесла: