Гиперволокно вобрало взрыв, усилив его.
Внутренности разорвало в клочья, сердце остановилось, опаленные легкие открылись воздуху, и он, взвыв, ползком подался назад, а она пальнула в последний раз, хорошенько прицелившись и промахнувшись совсем чуть-чуть.
Торгаш однократно выстрелил ей в лоб.
Пуля сбила ее с ног, и его организм успел запустить несколько механизмов анаэробного обмена. Затем он подполз поближе, чтобы воспользоваться алмазным мечом, и кромсал длинную обмякшую шею, пока не перерубил. Выставил таймеры двух больших бомб на длительный срок и обе положил под рюкзак.
Взяв только винтовку, меч и пару гранат, дополз до двери сортира и, бросив гранаты одну за другой, проделал в полу широкое отверстие, к которому подтянул свое почти мертвое тело.
Там замер, вдыхая тошнотворный запах чужой канализации.
Стоит ли жизнь таких мук, спросил себя Торгаш.
Затем перекатился и упал в зияющую дыру. Вода и вонючее желатинообразное месиво смягчили удар. Поскольку здание грозило обрушиться, он заставил израненное тело встать и уговорил измученные ноги двинуться по течению. Он придерживал рукой внутренности, а оставшиеся мысли вращались вокруг женщины, которая продолжала его ждать.
13
Она принялась за дело, еще не дав уняться покалыванию в ногах. Следуя точным инструкциям Торгаша, проникла в арсенал, где разыскала все нужное и набила тот самый здоровенный рюкзак, с которым Торгаш явился на берег спасать ее, лежавшую бездыханной. Затем притопнула, желая убедиться, что ноги здоровы. Рюкзак удалось нацепить с третьей попытки, и ноша оказалась куда тяжелее, чем ожидалось. Но, когда она достигла вершины холма, еще был день, и она привалила поклажу к магнодреву с замаскированным наблюдательным постом. Несколько сотен вдохов-выдохов ушло на осмотр южного склона. Большие пожары у моря постепенно гасли. Она не знала, который час, а потому уже могла опоздать. Но Торгаш выразился недвусмысленно: сработает ловушка или нет, но второго шанса не будет.
Зажигательные боеприпасы были не особенно большими, но он пообещал, что удар будет мощный. А в качестве запала можно было использовать любой суровый шнур, поэтому она потратила пару минут на то, чтобы обмотать лишнее вокруг ствола магнодрева, и тогда подожгла конец.
Два быстрых вздоха – и весь запал превратился в искры и пепел.
Ее надежды оправдались: полные жидкости пузыри защитили старое дерево. Раньше времени не загорелось ничего. Она закрепила первую бомбу у основания ствола с южной стороны, привязала шнур и протянула его до своего укрытия. Затем взяла несколько бомб, все запалы и спустилась с холма, выбирая только самые крупные и слабые деревья.
Торгаш ушел за баррикаду дать бой, впечатляющий и короткий. Он собирался только привлечь внимание и разозлить людей, а после этого мучительно и долго отступать, пока не приведет армию сюда, ночью, желательно – именно к этому проходу.
Ее задачей было заминировать склон, спрятаться и дождаться подходящего момента, чтобы обрушить им на головы весь лес.
Малые бомбы разбрызгают пламя: если они пробьют достаточное количество водных пузырей и хорошенько расщепят древесину, открыв ее для воздействия атмосферы, то катастрофа, начавшаяся как обвал, перерастет в колоссальный, всепоглощающий пожар.
Установив бомбы и протянув шнуры к вершине холма, она обнаружила, что все больше и больше верит в успех плана Торгаша.
Примерно тогда, когда она рассчитывала услышать стрельбу, внизу зазвучали приглушенные взрывы. Она периодически делала паузу и прислушивалась, пытаясь составить картину боя. Но после того, как донесся заключительный тяжелый удар, наступила тишина, и она вернулась к работе. Солнце зашло: от пересохшего русла реки поднялась ночь, затем упавшая с неба, полного ярких и поразительно многоцветных звезд.
Стояла тьма, но руки знали свое дело, и вскоре все бомбы были расставлены, шнура не осталось, резать и тянуть стало нечего.
Удовлетворенная, она вернулась на вершину холма к тайнику, где лежало тридцать запалов, которые только и ждали случая воспламениться.
Она прислушалась, не идет ли бой: лучше бы он шел поближе.
Не доносилось ни звука.
Но она запретила себе беспокоиться. До поры. Связав свое будущее с Торгашом, она обнаружила, что хочет перенять его опыт, навыки, уверенность и то, что казалось ей неисчерпаемым везеньем.
Она сказала себе, что он вернется.
Время шло, и над восточным морем взошла Золотая Луна, омывшая склон неверным влажным светом. Возможно, через пару вздохов появится закованный в доспехи Торгаш. Она так и видела, как он, несломленный и дерзкий, прокладывает путь вдоль водостока и время от времени стреляет, чтобы преследователи не отставали, а потом останавливается в условленном месте и дает ей знать, что жив, сигналя красным лазерным лучом.
Ведь он же идет и в это нельзя не верить?
Но в какой-то момент, без предупреждения и с небывалой заботой, вмешалась покойная мать.
«Беги», – посоветовала она.
Дочь еле слышно переспросила:
– Что?
«Этот мужчина погиб, – заявил призрак, фантом, воспоминание. – Ты помнишь, где оставила рюкзак. Бери его и беги без оглядки».
– Нет, – ответила она.
Затем после долгой паузы признала:
– Он должен был уже появиться.
«Погиб», – повторил фантом.
Вполне вероятно.
«А если эти монстры найдут тебя, то и тебе конец».
Она приказала себе остаться в укрытии. Дать Торгашу время, дать ему хотя бы призрачный шанс. Но тело вдруг наполнилось энергией; женщина нервничала, но была готова по крайней мере медленно встать, шагнуть во мрак, всмотреться в простирающуюся внизу долину и обнаружить, что в душе уже давно, исподволь, созрело обескураживающее отчаяние.
С противоположного склона сердито затараторил балабол.
Чтобы чем-то занять голову, она принялась считать быстрые вдохи-выдохи.
«Помнишь, дочка, мои слова? – продолжил фантом. – Когда я умирала, ты стояла подле меня на коленях, ухаживала за мной. Но умирающим мало что нужно: для них главное – быть услышанными».
– Я слушала, – отозвалась она, прервав счет.
«Как прекрасна жизнь, сказала я. И пообещала, что тебе будут отрадны обыденные мелочи – они усладят твои взор, нюх и слух».
– Замолчи, – взмолилась она.
Но фантом не унялся. Спокойно, но с нажимом он напомнил взрослой дочери:
«Я обещала тебе сокровище».
Она осознала, что плачет, и уже давно.
«Дочка, о каком сокровище я говорила?»
– Нет.
«Я умирала…»
– Ты еще жила, – пробормотала она чуть громче, чем хотела.
«Я была обречена», – сказал фантом.
Истощенное тело матери ссохлось от голода, предваренного вечным недоеданием. Женщина твердила, чтобы ребенок ел все, что найдет съедобного, но и того было крайне мало, и на закате жизни голодание привело к тому, что не заживали даже порезы, которым полагалось затягиваться в считаные секунды. Органы, известные и безымянные, впадали в спячку. Старые раны вскрывались, и любой тяжкий вздох мог оказаться последним.
«Ты поступила правильно, дочка».
Ноги обмякли. Она медленно села и, всхлипывая, обхватила колени.
«Я была обречена!..»
– Я могла похоронить твое тело, – перебила она. – Спрятать, а потом вернуться с едой. С питательными веществами.
«Ничего бы не вышло», – ответил фантом.
– У меня в рюкзаке достаточно сокровищ, чтобы тебя оживить, – сообщила она, глядя в сторону моря на юг. – Вернуть к жизни, ко мне…
«Милая, всё это нужно твоему ребенку».
– Нужды не было, – пробормотала женщина, уткнувшись в колено ртом. Солоноватый привкус собственной плоти усугубил чувство вины. – Твои кости… в конце они стали как палочки… всего несколько штук…
«Мое стало твоим», – заверил фантом.
Но от этой горькой правды она почувствовала себя еще муторнее. Закрыв ладонями мокрые глаза, она подавила рыдание и задышала часто, мелко. Фантом же держал свою речь:
«Палочки, да. Негодные, да. Но все-таки с вкраплениями минералов, которые были нужны тебе куда больше, чем какой-то пропащей, погибшей душе… и это были именины сердца, дочка… как бы ты себя ни обманывала…»
Во тьме опять заговорил балабол.
Она огляделась. Что ей делать?
«Беги», – в последний раз посоветовала покойная мать.
Тогда она снова встала, собираясь с силами, чтобы забрать из укрытия винтовку. Что дальше, она пока не решила, еще толком не разобралась, чего хочет, и могла прождать еще тысячу вдохов-выдохов. Но тут на юге и востоке загремели взрывы, и она, обернувшись, увидела зарево, которое разгоралось там, где баррикада делила остров на две половины, обе – Его.
Она побежала.
Потом, наполовину спустившись по каменистому склону, остановилась. Какой от нее толк в этом бою? Ее заданием – его надеждой – было находиться там, где он велел, и ждать сигнала. Похоже, ее порывы всегда опережали рассудок. Она выбранила себя, развернулась и, когда стала взбираться обратно, услышала незнакомый голос:
– Предплечье! Левое предплечье! И его проклятая пушка, я взял ее!
Торгаш был ранен.
– Кровь, – отозвался другой голос. Женский. – Ищи, где он наследил кровью.
Тяжело ранен, поняла она.
– Куда теперь? – спросил какой-то мужчина.
– Сюда, здесь тропа! – откликнулся другой.
Там, где иссохшее русло вступало в сельскохозяйственные угодья, двигались силуэты. Трещали кусты, сливались в единый клич команды. Один человек надолго остановился в лунном свете, превратившись в легкую мишень. Враги считали войну выигранной. Что бы ни произошло ранее, эти события закалили их и наполнили уверенностью. Было ясно, что они понятия не имеют о ее присутствии и разрывных пулях, которыми ей не терпелось их осыпать.
Она не стала стрелять и бесшумно пошла по склону, выискивая Торгаша.
Выстрелил кинетический пистолет.
Полдюжины стволов посерьезнее прочесали и подожгли деревья. Содержимое простреленных пузырей погасило огонь.