Тогда кто-то крикнул:
– Тихо!
А потом:
– Что видите?
В холодном свете луны и бесчисленных звезд она узрела знакомую фигуру. Торгаш бежал, все еще немного опережая погоню. Могучий корпус был по-прежнему заключен в гиперволоконный панцирь, но было ясно, что всё пошло наперекосяк. Торгаш спотыкался. Через два шага он упал на колени, бестолково двигая культей руки, а когда встал, то продолжить путь не сумел: слишком ослаб даже для мелкого шажка.
Торгаш находился все еще слишком далеко от водостока.
Он засветился, а заодно угодил в собственную ловушку.
Она устремилась по склону вниз и по ходу русла, выбежала на ложе реки, покрытое сухой и пыльной галькой. Торгаш был внизу. Он даже лицом не показывал, что дело дрянь. Его хватало только на ходьбу, и он шел прямо, волоча по камням разбитые ступни, а от доспехов отражался лунный свет, еще больше привлекая взгляд; почти убитые легкие, когда им удавалось расправиться, издавали скрежет, как сокращающиеся губчатые черви.
Войско смыкалось вокруг жертвы.
Она слышала, как весело, не таясь, переговариваются монстры. Ликование было заразным и погубило остатки бдительности. Двое первых даже упоенно спорили, кому из них получить заключительное удовольствие.
Она побежала на цыпочках к Торгашу.
Шлема не было. Обожженные глаза различили приближающийся силуэт. Торгаш, подняв оставшийся пистолет с пустым магазином, попытался стрелять при пустом магазине и пришел в недоумение от бесполезных щелчков.
Она упала на колени, прицелилась поверх его головы и выпустила полдесятка разрывных снарядов.
Взрывы повергли его на землю.
Она никогда не слышала, чтобы столько народу заговорило разом, и все до единого сыпали проклятьями.
– Еще одна пушка, – решил кто-то. – Он ее, видно, припрятал.
Никто не хотел пострадать в двух шагах от победы, и они залегли, дожидаясь, когда Торгаш еще раз ошибется.
Он же в последний раз попытался встать. Лежа ничком, он выглядел беспомощным. Она подошла вплотную, низко склонилась и приложила губы к его уху. Чувствуя вкус пепла, произнесла:
– Я здесь.
Он не ответил, но тело вроде бы слегка расслабилось.
Схватив его за уцелевшую руку, она с силой дернула раз, другой, и он решил подыграть ощущениям: подтянул сперва ногу, потом – тело, чтобы она подхватила его под мышку и помогла выпрямиться. Но каждый шаг оказывался нестерпимо медленным. Торгаш был поразительно, пугающе легок. Случилось что-то ужасное, и просто чудо, что он исцелился достаточно, чтобы доковылять сюда, в такую даль. Но эта легкость означала, что отдохнувшая и крепкая, пусть и миниатюрная, женщина сумеет поднырнуть под его корпус и принять обмякшее, израненное тело на плечи. Держа винтовку одной рукой и просунув вторую между его дряблых ног, она смогла пробежать по прямой без малого сотню вдохов-выдохов.
Стеной перед ними встал высохший водопад.
Голоса позади ссорились, спорили и постепенно приближались. А затем, пока она пребывала в раздумьях, что делать, невидимый мужчина сообщил:
– Здесь свежие следы. У него есть дружок.
Нагнувшись и вдохнув колоссальное количество воздуха, она забросила Торгаша на край кручи.
Он уже был без сознания.
Дрожа от усталости, она отволокла его в место, где зимние течения проделали крохотную полость с красной корундовой крышей. «Лежи», – шепнула в ухо, обожженное меньше; затем взяла винтовку и помчалась вверх по холму, боясь, что не успеет, что ловушку заметили, что еще какая-нибудь мелкая ошибка из тысячи возможных погубит их обоих.
Внизу гремели выстрелы: винтовки палили по каждой тени.
Никем не замеченная, она добралась до запалов. Время было важно, но аккуратность – не меньше. Кремневой зажигалкой она подожгла короткий запал, которым окружила остальные, и отступила, задавшись вопросом, как быть, если тот не сработает. Воспламенить запалы выстрелами? Или одно за другим подорвать деревья?
Ее сомнения улетучились.
Ожили и заискрились десятки змей; огонь побежал по сухой почве, образуя маленькие костры, и достиг зажигательных бомб. Первым взорвалось дерево с наблюдательной площадкой. Исполин накренился и рухнул, столкнув и камни, и взрывоопасный подлесок; всё это месиво стремительно поехало с холма.
Пятьдесят вдохов-выдохов – и склон перестал осыпаться.
Никаких голосов. Ни стрельбы, ни стонов. Водоотвод, находившийся ниже Торгаша и водопада, ощетинился стволами, и, как было обещано, большинство их полыхало. Пузыри лопнули и пропитывали завал водой и антипиренами. Но когда эти отчаянные меры себя исчерпали, древний лес окутался облаком всепоглощающего взрыва, жара от которого хватило на погребальный костер для всех застрявших внизу незадачливых монстров.
При такой жаре ей было не добраться до убежища Торгаша.
Но она рассудила, что с ним ничего не случится. В сырой, почти подземной полости он обгорит лишь чуть-чуть, и новые раны, скорее всего, заживут еще до рассвета. Она, никогда не верившая в мало-мальски отдаленное будущее, обнаружила, что разговаривает с без пяти минут мертвецом – рассказывает о его чудесном спасении и представляет его отчет о перипетиях схватки с почти тридцатью опаснейшими монстрами на свете.
Поджариваясь посреди огня и желая действовать наверняка, она изучила и свой, и противоположный склоны на случай, если вдруг один-другой человек избежал общей участи.
Невзирая на то что взрыв пожрал деревья целиком, склон напротив, развернутый к северу, был слишком сырым и крутым, чтобы заняться огнем.
И тут она заметила движение. Но силуэты находились высоко на соседнем кряже, не были человеческими, и проще всего ей показалось решить, что через лес мчатся улиты и другие животные.
К рассвету от гигантского пожара остались раскаленные угли и толстый столб черного дыма.
С винтовкой в руке она пошла к Торгашу. Жар вокруг не уменьшался. Кожа грозила полопаться, и каждый вдох обжигал горло и грудь.
Она подумала, что надо бы отступить, но тотчас увидела, что пекло штурмуют ноты. Пятьдесят особей, все взрослые. А потом стало ясно: нет, это лишь первые волны, и она не смогла сосчитать, сколько сотен их спускается с противоположного холма. Некоторые несли пузыри, прихваченные с деревьев, и деловито охлаждали жидкостью себя и соседей. Сплошным потоком втекали они в иссохшее русло, принюхиваясь к воздуху и почве и обнаруживая искомое, которое, как они твердо знали, находилось где-то рядом.
Торгаша вытащили.
Она остановилась и встала на цыпочки, не зная, что думать, но не будучи способной особо встревожиться. Должно быть, его ноты последовали за захватчиками в запретный лес. Они тайком наблюдали за последней схваткой и страшным пожаром, а теперь волокли из убежища своего божественного заступника. Этих крошечных созданий колыхалось целое море. Она, привыкшая к недоверию и паранойе, все же не понимала, чего им нужно от бога, которому они поклонялись на протяжении сотен поколений, – не догадывалась, пока один из нотов не воздел каменную кирку и не вогнал острие в обожженное и беспомощное лицо Торгаша.
Той же киркой взмахнуло еще двадцать нотов, и древко раскололось.
Сверкнули сапфировые ножи.
Внезапно из-под древесной сени вырвалось тысяч десять фигур, которые принялись драться за честь поучаствовать в чудесном, давно предреченном событии или хотя бы засвидетельствовать его.
Дальнейшего женщина не увидела.
Последовав наконец мудрому материнскому совету, она сбежала с холмов, промчалась по летнему морю, забрала поджидавший ее рюкзак и продолжила путь на юг к жизни, новой и старой.
14
Когда огромную корундовую дверь-плиту наконец отвалили, лето почти кончилось, но ловушки продолжали убивать и калечить, помимо прочего умертвив внезапным выбросом ядовитого зеленого газа десятки добропорядочных горожан. После этой трагедии начались опасливые пересуды и размышления. Что, если монстр-самка, та изуродованная тварь, которую извергло море, скрывается в холмах и ждет возможности свершить чудовищное отмщение? Ноты построили капканы, поставили приманки с отлей- грибами, но те остались нетронутыми. Самые чуткие носы и зоркие глаза изучили каждый клочок острова, но свежих следов – ее или другого Костоеда – не нашли. Когда наступили темные, промозглые зимние дни, старейшины устроили совет, где решили, что враг и правда сгинул. Сбылись древние предсказания: имея океан терпения и малую толику отваги, ноты когда-нибудь обретут заслуженную свободу.
Однако логово монстра, пусть даже обезвреженное и пустое, исследовалось с предельной неспешностью. Туннели, которые сплелись в замысловатый лабиринт, следовало осмотреть и пометить. Комнаты внимательнейшим образом изучали одну за другой. Составляли карты. Писцы занимались бесконечными описями. Мебель и мудреный гардероб монстра вызвали безграничное замешательство. Но попадались и обычные, понятные предметы. Дом был полон чудес, которые предстояло познать и запомнить. Те немногие, кто обладал необходимыми навыками, таращились на человеческие машины, авторитетно шептались и, только ощутив в себе готовность, выносили справедливый вердикт.
Гласил он, как правило, следующее: «Мы понятия не имеем, для чего нужно это устройство».
То были Охотники-за-мыслями-о-немыслимом.
В начале времен и мира нотка смотрела, как монстр бросает в бухту камни, каким-то образом уяснила из этого важную часть его общей цели. Она призвала свой народ из года в год подражать его безумству. А ее потомки узнали от монстра, как выстроить дамбу, осушить залив и наскрести тончайший белый нанос, столь важный для невидимого Костоеда.
Изучением непостижимого от века занимались Охотники. Для укрепления способностей они создали немногочисленную секту-семью и постепенно улучшали свою кровь. Венцом бесчисленных поколений ученых-колдунов стали те, кто собрался в сердце этого дома-пещеры и спорил о назначении того или иного куска латуни или разбитого алмазного цилиндра.