Интуиция умоляла меня бежать и прятаться, но мне хватило здравого смысла отвлечься от мыслей, чтобы слить топливо «Аэронавта» из горячего бака и выпустить пар. Из сияющих рюкзаков выдвинулись камеры, похожие на бронзовые фонари, на шарнирных щупальцах они поднялись над головами журналистов. Камеры следили за каждым моим действием, но я старался не обращать на это внимания. Казалось, что все меня знают, а я тут отвечаю за двигатель.
– Доктор Чендлер, как справился с работой четырехцилиндровый двигатель? – спросил кто-то из журналистов и поднес ко мне металлический микрофон.
Доктор? Как ни старался, я так и не мог вспомнить, когда успел получить докторскую степень. Такие веши обычно не забываются.
– Во время полета ее светлости двигатель работал без нареканий, – ответил я.
Подошел Джайлс, и оказалось, что теперь он – сэр Джайлс. Не обращая внимания на меня, он встал перед батареей камер и микрофонов необычного вида и как ни в чем не бывало принялся рассказывать, как хорошо прошла реставрация корпуса аппарата 1852 года.
Я поднял с травы брошюру, оброненную кем-то из зрителей. В ней говорилось, что впервые «Аэронавт» взлетел в 1852 году, пилотировала его Люси Пендеран. Это событие изменило историю. Впервые было доказано, что машины тяжелее воздуха на паровой тяге могут летать. Позже построили десятки, сотни, а потом и тысячи во много раз более крупных, чем «Аэронавт», летательных паровых аппаратов. Появилась авиапочта, коммерческие пассажирские авиалинии, паровые бомбардировщики сражались во время Крымской войны.
Нас всех собрали у «Аэронавта». Рядом со мной Луиза, Джайлс, Джеймс и команда реставраторов. Дворцовые лакеи, затаив дыхание, дают последние указания о том, что положено делать при встрече с королевской четой, а чего делать нельзя. Потом начнется празднование, в этом нет сомнений. И я как почетный гость смогу поговорить с Луизой наедине. Что я ей скажу? «Знаешь, возможно, я слишком перенервничал, но с того момента, как ты приземлилась, я не могу припомнить, когда получил докторскую степень. А ты помнишь, когда стала баронессой?» Я боюсь задавать ей этот вопрос, но все-таки обязательно задам.
Если она просто посмеется, что ж, я как-нибудь справлюсь с этим психозом. Это так по-готски. Какая странная галлюцинация! Мне вдруг привиделся мир, в котором викторианский стиль уступил место фантастическим стилям ар-нуво, ар-деко, модернизму, постмодернизму и даже минимализму.
Если же она испугается и предложит поговорить об этом позже наедине, то… То, значит, все это время в нашей временной ветке «Аэронавт» был ключом к изменению истории и ждал момента, когда кто-то повернет его. Если этот вариант стал реальностью, то мы с Луизой единственные, кто помнит сто пятьдесят лет, которых не случилось.
Надеюсь, она просто посмеется.
ЭЛИЗАБЕТ БИРВ ДОМЕ АРЬЯМАНА[8] ГОРИТ ОДИНОКИЙ ОГОНЬ
Элизабет Бир родилась в штате Коннектикут, несколько лет провела в пустыне Мохаве недалеко от Лас-Вегаса, а затем переехала в Брукфилд, штат Массачусетс, где живет и по сей день. В 2005 году она стала лауреатом премии Джона У. Кэмпбелла как лучший новый автор, а в 2008 году получила премию «Хьюго» за свой рассказ «Береговая линия» («Tideline»), который также принес ей премию имени Теодора Старджона (ее она разделила с Дэвидом Моулзом). В 2009 году она получила еще одну премию «Хьюго» за короткое произведение «Шогготы в цвету» («Shoggoths in Bloom»). Ее рассказы печатались в «Asimov’s», «Subterranean», «Sci Fiction», «Interzone», «The Third Alternative», «Strange Horizons», «On Spec» и других журналах, а также были опубликованы сборниками «Цепи, которые ты отвергаешь» («The Chains That You Refuse») и «Нью-Амстердам» («New Amsterdam»). Ее перу принадлежат три научно-фантастических романа, которые были очень высоко оценены: «Пригвожденная» («Hammered»), «Изувеченная» («Scardown») и «Внедренная в сеть» («Worldwired»), а также фэнтезийная серия «Эпоха Прометея» («Promethean Age»), куда входят романы «Кровь и железо» («Blood and Iron»), «Виски и вода» («Whiskey and Water»), «Чернила и сталь» («Ink and Steel»), «Ад и Земля» («Hell and Earth»). Среди других ее книг романы «Карнавал» («Carnival»), «Подводные течения» («Undertow»), «Озноб» («Chill»), «Прах» («Dust»), «Все звезды, гонимые ветром» («Аll the Windwracked Stars»), «За горной грядой» («The Mountain Bound»), «Вереница призраков» («Range of Ghosts»), роман, написанный в соавторстве с Сарой Монетт, «Как закалялись люди» («The Tempering of Men») и две повести: «Создания из кости и драгоценных камней» («Bone and Jewel Creatures») и «Вечность» («Ad Eternum»). Ее новый сборник – «Шогготы в цвету» («Shoggoths in Bloom»). Вышли роман «Разбитые колонны» («Shattered Pillars») и повесть «Железная книга» («The Book of Iron»). Адрес ее сайта: www.elizabethbear.com.
В представленной здесь захватывающей повести события происходят в Индии будущего, что неизбежно приведет к сравнению с похожим сюжетом у Йена Макдональда. Но Бир сумела вызывать другие чувства и настроения, а также нарисовать выразительный портрет общества, зажатого между современной жизнью и тысячелетними традициями, приспосабливающегося – иногда радикально – к проблемам, созданным глобальными изменениями климата. Она использует эти декорации, чтобы рассказать о запутанном таинственном убийстве, которое не могло бы произойти в современном мире, и коснуться вопросов генетики, физики, искусственного интеллекта, котов-попугаев, космологии и поиска внеземного разума.
Для Аши Кэт Шринивасана Шипмана и ее семьи
Упершись локтями в обтянутые полицейской униформой колени, младший инспектор Феррон в перчатках из ареактина присела рядом с объектом, который, по ее мнению, был покойником. Тело (предположительно тело) лежало посреди изумрудного ковра, словно оплывшая розовая бутылка Клейна[9], чья еще совсем недавно влажная поверхность на воздухе пересохла и потрескалась. Ковер все еще сохранял свежесть, вайя лишь немного примялась от веса и не имела бурых пятен, которые могли бы указывать на то, что грубо обработанное феромонами тело контактировало с ней больше двадцати четырех часов. Тропинка коричневатых следов змеилась вокруг объекта, и, хотя большая часть крови уже впиталась в ковер, Феррон смогла различить очертания подушечек лап и мазки, оставленные длинной шерстью.
Младший инспектор поняла, что сегодня вечером опоздает на встречу с матерью.
Она посмотрела на старшего констебля Индрапрамита и устало произнесла:
– Так значит, это останки Декстера Гроба?
Индрапрамит уложил подбородок на большие пальцы, остальные в задумчивости сплел у своих сухих и потрескавшихся от летней жары губ.
– Наверняка мы не узнаем, пока не получим результаты теста ДНК.
Высокий сверкающий сапог, обернутый в стерильную бахилу, выдвинулся вперед, но замер в пятнадцати сантиметрах от трупа. Просто нервы? Или констебль всего лишь старался быть аккуратнее, чтобы не подхватить заразу?
– Что вы думаете об этом, босс?
– Что ж, – Феррон встала, разминая спину, – если это Декстер Гроб, то он выбрал себе подходящий никнейм, не так ли?
Когда патрульные офицеры прибыли проверить жильца, переставшего отвечать на запросы домашней системы ИИ, роскошная уединенная квартира-студия Гроба оказалась запечатанной. Экстренные коды отмены блокировки не сработали, полицейские выбили дверь – и обнаружили вот это. Розовую кишку. Огромную колбасу. Мясистый предмет, похожий на детскую игрушку «угорь» – длинный сплющенный валик с жидким содержимым.
Феррон так и представила себе, как кто-то огромный стискивает пальцами «игрушку» и та надувается двумя упругими пузырями.
Инспектор была уверена, что останки по массе соответствуют телу взрослого человека. Но как именно удалось… его вывернуть наизнанку?
Она отошла от трупа и медленно огляделась.
Квартира была подготовлена к приему гостей. Бытовая техника убрана подальше. Высокий стол в западном стиле поднят и разложен для ужина, постель уступила место стульям. В углу рабочая зона, не убранная. Как предположила Феррон, все это весьма таинственное техническое оборудование спрятать было практически невозможно. Стену украшали впечатляющие изображения в скромных модернистских рамах – прошедшие цветокоррекцию фотографии великолепной космической какофонии. Снимки, вероятно, получены с какого-нибудь орбитального телескопа, поскольку небо на них было просто усеяно тысячами звезд, среди которых Феррон, несмотря на свое образование не смогла различить наваграху – знаки индуистского Зодиака.
В противоположном углу квартиры, куда обязательно падал взгляд, стоило только поднять глаза от рабочего места, стоял медный Ганеша. Перед ним на небольшом подносе для приношений лежали горки кумкума и куркумы, ароматные цветы, антикварный американский десятицентовик и осыпавшаяся недогоревшая палочка агарбати, воткнутая в банан. Шелковый платок, темно-синий, как полуночное небо, был обернут вокруг медных бедер бога.
– Мило, – сухо заметил Индрапрамит, проследив за ее взглядом. – Янки сливается с местными.
Обеденный стол был накрыт в западной манере – на двоих. Ожидался, как предположила Феррон, романтический вечер. Если бы один из участников не вывернул себя наизнанку.
– А где кошка? – спросил Индрапрамит, указывая на постепенно исчезающие следы лап.
«Успокоился», – решила про себя Феррон.
И нужно перестать его опекать, словно ожидая, что в любую секунду он выставит напоказ свои болевые точки. Своим беспокойством она делает только хуже. Индрапрамит уже полтора месяца как вернулся к работе, настало время расслабиться. Положиться на семь лет, в течение которых они были напарниками и друзьями. Раз он перешел на действительную службу, то может сам решать, чего хочет и как об этом попросить.