– Причуды?..
– Он был депрессивен, мадам, – объяснил доктор. – Предрасположен к довольно серьезным приступам экзистенциального отчаяния. Лекарства и хирургия помогали сохранить его работоспособность, но этого было недостаточно для того, чтобы он всегда чувствовал себя… комфортно.
– Вот вы сказали – экзистенциальное отчаяние?.. – Феррон с непревзойденным мастерством умела отпускать незаконченные фразы.
Доктор Рао, похоже, охотно их подхватывал:
– Он ставил под сомнение ценность и смысл почти всех человеческих усилий. Само их существование.
– То есть он был отчасти нигилистом?
– Нигилизм отрицает ценность как таковую. Гроб готов был принять, что в сострадании есть своя ценность, но не подлинная, понимаете, а предписанная. Он считал, что лучшее, к чему может стремиться человек, – это уменьшить страдания.
– Теперь ясно, почему у него был такой никнейм.
Доктор Рао усмехнулся:
– Вот именно. В любом случае Декстер был исключительным человеком.
– Предполагаю, это означает, что «БиоШелл» пострадает, потеряв его.
– Проект четвертого измерения без него развалится, – откровенно признался доктор Рао. – Понадобится глобальный поиск, чтобы найти ему замену. И нам нужно будет проделать это быстро – релиз технологии уже в работе.
Феррон подумала о лежащем на травяном ковре человеке, вывернутом наизнанку, о квартире, подготовленной для интимного ужина на двоих.
– Доктор Рао…
– Да, младший инспектор?
– По вашему мнению, мог ли доктор Гроб покончить с собой?
Ее собеседник сцепил пальцы и вздохнул:
– Это… возможно. Но он был очень предан работе, а его психические обследования не указывали на непосредственную опасность подобного исхода. Мне не хотелось бы так о нем думать.
– Потому что вы бы почувствовали, что должны были сделать больше? Нельзя спасти кого-то от самого себя, доктор Рао.
– Иногда, – ответил он, – все, что нужно, – это слово, прозвучавшее во тьме.
– Доктор Гроб работал из дома. Были у него там какие-нибудь лабораторные приборы? Возможно ли, что он погиб в результате несчастного случая?
Брови доктора Рао приподнялись:
– Боюсь, теперь мне любопытно узнать о характере его кончины. У него в личном пользовании не должно быть запатентованного оборудования: здесь мы держим для этого лабораторию, а дома он должен был ограничиваться теорией и анализом. Но, конечно, Гроб мог бы обладать различными интерфейсами.
Прибыл кофе. Молодой человек с услужливой улыбкой поставил поднос на стол и снова исчез, не сказав ни слова. Без сомнения, он доволен жизнью, потому что трудоустроен.
Доктор Рао разлил напиток из старого солидного керамического кувшина и перешел к светской беседе:
– Потрясающие новости о Туманности Андромеды, не правда ли? Звезду назвали Аль-Рахман.
– Я думала, в наши дни звезды называют по координатам и номеру в каталоге.
– Так и есть, – сказал Рао. – Но на этот раз немного романтики пришлось к месту. Люди – они такие, кто-нибудь дал бы ей имя, если бы этого не сделало научное сообщество. Абуль Аль-Рахман ас-Суфи был первым астрономом, который описал Галактику Андромеды примерно в девятьсот шестидесятом году нашей эры. Он назвал ее «маленьким облаком». Еще ее называют Мессье Тридцать один[27]…
– Вы думаете, это предвестие рождения сверхновой, сааб?
Он передал ей кофе – пахнущий пряно и дорого, вероятно, высокогорный, – и предложил сливки и сахар. Феррон щипцами добавила в свою чашку кусочек рафинада, размешала сливки и выбрала с маленькой тарелки, которую пододвинул к ней доктор, лимонное печенье.
– Так говорят в новостях, – ответил Рао.
– Значит, вы не верите?
– А вы проницательны, – восхищенно сказал он.
– Я расследую дела об убийствах, – заметила она.
Доктор Рао полез в карман и вынул небольшой набор для инъекций. Впрыскиватель тревожно запищал, когда его прижали к коже. Доктор поморщился.
– Инсулин? – удивилась она, едва не спросив, почему бы ему не использовать стволовые клетки, раз он диабетик, – это было бы невероятно грубо.
Рао покачал головой:
– Скотофобин. Тоже часть моей психокоррекции. У меня проблемы с краткосрочной памятью.
Он взял шоколадное печенье и решительно откусил кусочек.
Феррон и сама принимала препараты: в школе, а потом – когда зубрила материал к полицейским экзаменам. И тоже отказывалась пускать все на самотек.
– Значит, вы не думаете, что эта звезда…
– Аль-Рахман.
– Аль-Рахман. Вы не думаете, что она станет сверхновой?
– О, это возможно, – произнес он. – Но что бы вы ответили, если бы я сказал, что ее мерцание представляет собой повторяющуюся серию простых чисел?
Острая терпкость лимонного печенья превратилась в безвкусное крошево у Феррон во рту.
– Что, простите?
– Кто-то передает нам сигнал, – проговорил доктор Рао. – Или мне стоило бы сказать, передавал нам сигнал. Очень-очень давно. Некто с технологией, позволяющей изменять излучение звезды.
– Объясните, – сказала она, сложив остатки печенья на блюдце.
– Аль-Рахман находится на расстоянии более двух с половиной миллионов световых лет. Это значит, что свет, который мы видим, был модулирован, когда первые люди отпочковались от семейного древа гоминид. Даже если бы мы смогли отправить обратный сигнал… велики шансы, что никого там уже нет. Это просто послание в бутылке. «Мы тут были».
– В новостях говорилось о двадцати тысячах световых лет.
– Новости, – усмехнулся он. – Там хоть раз было что-нибудь толковое о полицейской работе?
– Никогда, – горячо ответила Феррон.
– Вот и с наукой то же самое.
Тут лампы погасли, и он посмотрел вверх:
– Еще один перебой.
На краю сознания Феррон тревожно скреблась смутная идея:
– У вас здесь есть солнечная ферма?
– «БиоШелл» на полном самообеспечении, – кивнул доктор Рао. – Должно быть, ошибка в программе, но мы ее еще не нашли. В любом случае свет восстановится через минуту. А у важного оборудования – автономные источники питания.
Он доедал свое печенье и, пока жевал, задумчиво помешивал кофе.
– Велика вероятность, что Вселенная полна – или была полна – разумных видов. И что мы никогда не встретим ни одного из них. Потому что расстояния и масштабы времени слишком громадны. За двести лет мы научились отправлять сигналы в космос – замечательно. Сравните это по масштабу с Аль-Рахманом.
– Ужасно, – сказала Феррон. – Заставляет меня прислушаться к воззрениям доктора Гроба.
– Ужасно, – согласился доктор Рао. – Ужасно и замечательно. В некотором смысле я задаюсь вопросом: а что если это единственно доступный нам предел на пути к постижению Бога, который мы никогда не сможем преодолеть?
Они задумчиво потягивали кофе, лицом друг другу, разделенные подносом и низким лакированным столиком.
– Молоко? – сказала Председатель Мяу.
Феррон осторожно наполнила блюдце и поставила ей.
Доктор Рао произнес:
– Знаете, Туманность Андромеды и наш Млечный Путь в конце концов ждет столкновение.
– В конце концов?
Он улыбнулся, и его морщины вокруг глаз заиграли по-новому.
– Через четыре с половиной миллиарда лет или около того.
Феррон задумалась об Уттаре Бхадрападе, Небесном Ганге и доме Арьямана – в метафизическом смысле. О том, как Арьяман вышел прогуляться по этой звездной дороге. Из такой дали, что потребовалось два с половиной миллиона лет, чтобы просто разглядеть эту даль.
– Тогда не буду ждать. – Она допила последний глоток кофе и осмотрелась в поисках кошки. – Полагаю, прежде чем уйти, я смогу увидеть лабораторию доктора Гроба?
– О, – сказал доктор Рао. – Думаю, мы сможем это устроить, и даже лучше.
Пространство лаборатории Гроб делил с тремя другими исследователями. вопреки слухам о роскошных условиях в корпорации «БиоШелл». Лабиринт столов и ошеломляющее количество непонятного оборудования. Феррон опознала синтезатор генома, четыре или пять микроскопов и центрифугу, но остальной массив посрамил ее ограниченные познания в биоинженерии. И что поразительно, почти все предметы в комнате были окрашены в фирменные цвета компании – изумрудный и золотой.
Сквозь смежную дверь она углядела оранжерею с буйной растительностью – должно быть, экспериментальные образцы. В дальнем конце помещения, возле вращающейся двери, покрытой изморозью, гудели ряды конденсаторов. Одетая в лабораторный халат темнокожая женщина с короткими курчавыми волосами смотрела в линзы, на ее руках были надеты перчатки- манипуляторы. Микрохирургия?
Рао сделал знак рукой, когда Феррон поравнялась с ним.
– Мы ее побеспокоим?
Он ответил:
– Доктор Ннебуогор блокирует почти все сигналы, кроме пожарной тревоги. Единственный способ отвлечь ее – это подойти и дать пинка. Чего… – ученый предостерегающе поднял палец, – я бы не рекомендовал, поскольку она, вероятно, работает над котами-попугаями следующего поколения, о которых я вам только что рассказывал.
– Ннебуогор? Она нигерийка?
Рао кивнул:
– Получила образование в Каире и Бенгалуру. Настоящая находка для «БиоШелл».
– Среди ваших сотрудников много фарангов, – заметила Феррон. – И не на удаленной работе.
Она ожидала, что Рао возмутится, но, должно быть, выбрала верный тон, потому что он только пожал плечами:
– Нашим исследователям нужен доступ к лаборатории компании.
– Мяу, – сказала Председатель Мяу.
– Можно ей? – спросила Феррон.
– Мы любим кошек, – произнес Рао с легкой улыбкой.
Феррон поставила переноску и открыла дверцу. Частота сердечных сокращений Рао немного поднялась, и инспектор поймала себя на том, что отвела взгляд, пока он одергивал брюки и стряхивал шерсть с рукава.
Председатель Мяу медленно вышла и потерлась о стенку переноски. Кошка уставилась на оборудование и мебель немигающим взглядом и уже собралась запрыгнуть на рабочий стол, как доктор Рао решительно выставил руку.