шик-деврами, так я их называю, а потом помогаю детишкам собирать мягкие пазлы, кормить друг друга, ходить в туалет и рассматривать большие путевые карты, которые ведут (кто бы сомневался) к Глизе 581 g.
Но мое сердце завоевывает малышка Алисия. Она блестит глазками. Она кокетничает. Она трогает меня пальчиками. Когда наступает сонный час, я беру ее в учебную кабину с выключенным экраном, укачиваю и прижимаюсь лицом к ее шее, которая так чудесно пахнет.
Алисия тянет меня за губы и давит ладошкой на мой рот, она так занята переделкой моего лица, что кажется скульптором. Пухлый коротышка-эльф. У Алисии огромные глаза, агатовые радужки шире отпечатков моих больших пальцев. И все это время ее неверный младенческий взгляд бродит по моему лицу со щенячьей любовью. Я остаюсь с Алисией – Алисией Палджор – до конца дня. Затем тощий юный монах приходит отвести меня домой, как будто я без него не доберусь, и мама Долма обнимает меня на прощание.
Алисия плачет.
Мне больно уходить, но я ухожу, я должна идти, и как только боль исчезает, появляются воспоминания о моем потрясающем дне рождения. Они поют во мне, как чудесные последние ноты третьей симфонии Гурецкого.
У меня никогда не было лучшего дня рождения.
Месяцем позже папа Саймон и мама Карен Брин одновременно переходят в фазу не-сна. Вдвоем они достают меня из моего закутка в отсеке «Амдо», и мы все вместе идем (гравитация работает) в кафетерий, расположенный над пещерками-могилками «Кхама», центрального барабана нашего страт- корабля. Зажатая между родителями, я продвигаюсь вдоль раздаточной линии, беру цампу, грибы, кубики тофу и соусы, чтобы все это проглотить. Мы втроем устраиваемся за столиком в уголке подальше от раздаточной линии. Музыка Баха льется из динамиков на передвижных стенах. Звуки ситаров и колокольцев, напоминающих о боталах на шее тибетских яков, взывают к ностальгии гималайских скитальцев – но мои родители этому чужды. Мы едим быстро и переговариваемся кратко.
Потом мама сообщает:
– Гри-Бри, твой папа хочет что-то тебе сказать.
О боже. О будда. О Ларри. Охо-хо.
– Скажи ей, – велит мама.
У папы Саймона такое выражение лица, что сейчас все молоко вокруг скиснет. Я прямо не могу на него смотреть. Но наконец он выкладывает, что, прежде чем три года тому назад я стала постоянно не-спящей как предполагаемая преемница души Далай-ламы, они с мамой подписали документы о раздельном проживании. Теперь они сделали следующий шаг, оформили полное расторжение брака. Они по-прежнему мои родители, которые меня зачали, родили и растили, но больше не пара. Они остались друзьями, но более не желают жить вместе, поскольку за прошедшие годы не-сна у них накопились разногласия. Это не должно иметь для меня значения, говорят они, поскольку я теперь все равно подопечная Ларри, меня ждет великая судьба. Без сомнения, я выполню свое предназначение как в юности, так и в зрелости. Кроме того, они продолжат опекать меня в той мере, в которой позволит мой странный статус неподтвержденной Далай-ламы в обучении.
Я не плачу, как плакала, когда узнала, что капитан Ксао верит, будто кто-то убил моего предшественника – если он и правда мне предшественник. Я не плачу, потому что новости моих родителей кажутся мне такими далекими, как рассказ о планете, где у людей мозги в грудной клетке. Но мне больно об этом думать, и я еще поплачу – потом.
Папа встает с места, целует меня в лоб и уходит со своим подносом.
Мама изучает меня долгим взглядом.
– Я всегда буду тебя любить. Я очень горжусь тобой.
– «Я очень горжусь тобой», – передразниваю я ее.
– Что?
Мы ковыряем пластиковыми вилками остатки еды. Я представляю, как они поднимаются с тарелок и влажными комьями всплывают к вентиляторам системы очистки воздуха. Я бы тоже хотела всплыть вверх. Или лечь на дно.
– Когда они возведут тебя в сан?
– Все на этом корабле тянется вечно. Добраться отсюда туда, найти убийцу, возвести в сан Далай-ламу.
– Но что-то ты должна знать?
– Не знаю. Монахи не хотят меня признавать. Я даже не могу посетить их игрушечные гомпы в «Юцанге».
– Это священные места. Мало кого туда приглашают.
– Но советник Ти объявил меня избранной. Ларри научил меня тысяче разных вещей, священных и не очень. И все равно младшие ламы и их глупая команда меня ни в грош не ставят.
– Не смей называть их монастыри игрушечными, Гри-Бри. Не говори, что другие святые люди и их последователи глупцы.
– Фуфло! – отзываюсь я. – Хотела бы я оказаться где угодно, кроме этой жестянки! Которую отправили пинком через много световых лет. В сторону куска льда. Через весь дурацкий Млечный Путь.
– Перестань, Грета Брин. Советник Трунгпа – твой сторонник.
– Он просто хочет поймать отблеск славы следующего бодхисатвы. И клянусь, что это не я!
Мама поднимает свой поднос и с размаха брякает им об стол.
Все делают вид, что не заметили, но я подпрыгиваю.
– Ты понятия не имеешь, – говорит она, – что ты такое. И что сторонники могут сделать для тебя. Ты еще слишком мала, чтобы отказываться от защиты влиятельного человека.
С противоположной стороны столовой Ларри Лейк направляется к нам с подносом. Мама видит его и, точно как папа, целует меня в лоб и резко уходит. Ларри понимает по моему гневному взгляду, что лучше со мной не связываться, так что сворачивает с курса и садится за дальний столик к биотехникам. Кафетерий заполняют звуки одного из Бранденбургских концертов во всем великолепии ситаров и перезвоне колокольцев.
Время в пути: 88 летКомпьютерные дневники будущей Далай-ламы, возраст 13 лет
Сегодня очередная годовщина старта «Калачакры» с лунной орбиты к планете Гуге системы Глизе 581.
Мне скоро исполнится тринадцать. Столько всего случилось за шесть лет, с тех пор как я проснулась и узнала, что Сакья Гьяцо умер и я теперь Грета Гьяцо, его несвоевременная реинкарнация.
То, чего не случилось, мучит меня настолько же, насколько то, что случилось. Если не сильнее. У меня неприятное чувство, что так называемое расследование убийства Сакья Гьяцо застряло где-то в чистилище со всеобщего молчаливого одобрения. Мое посвящение в Далай-ламы висит в том же неопределенном месте, а советник Ти мой типа регент. Правда, недавно, в ответ на настойчивую просьбу старпома Нимы, советник Ти назначил мне телохранителя из числа монахов отсека «Юцанг», его зовут Иэн Килкхор.
Килкхор, который когда-то носил фамилию Дэвис, родился через шестнадцать лет после начала нашего полета, его папа и мама были канадского происхождения, техники, принявшие желтую веру тибетских буддистов в городе Калгари, провинция Альберта, за десяток лет до постройки нашего межпланетного корабля. Хотя хронологически возраст Килкхора – он просит меня называть его именно так – ближе к шестидесяти, он выглядит вполовину моложе. И у него множество поклонниц среди женской части призраков отсека «Кхам».
Старпом Нима от него в восторге. (Слушайте, даже я от него в восторге.) Но она придерживается целибата и нарушит обет, только если на Гуге возникнет необходимость в рождении детей. При условии, что она еще не потеряет способности к деторождению. В этих обстоятельствах, я полагаю, Килкхор ляжет с ней.
Признаюсь в своем невежестве. Хотя Ларри учил меня тибетскому языку, я не сообразила, что «килкхор» означает то же самое, что «мандала», пока мой телохранитель сам мне не сказал. Единственное, чем я могу себя извинить, – соображением, что дословно «килкхор» значит «центр круга», а на пространных объяснениях Ларри часто экономит. (Чтобы улучшить здоровье своего «смертного вместилища», Ларри провел почти четыре из последних шести лет в урсидормизиновой дреме. Я навещаю его каждые две недели в хранилище капсул в отсеке «Амдо», но эти визиты вежливости из благих намерений больше похожи на скучную рутину, чем на приятное времяпрепровождение.) А еще слово «килкхор» для меня больше похоже на боевой клич, чем на утверждение о физической и душевной гармонии.
В любом случае Килкхор мне очень полезен – и как телохранитель, и как наставник. Ларри, мама и папа проводят много времени в своих капсулах для сна, а Килкхор – монах, владеющий тайцзицюань, – держит подальше от меня убийцу или убийц Сакья Гьяцо. если подобные негодяи вообще существуют на корабле. (Я стала сомневаться в этом.) Он также научил меня многому, касающемуся истории, культуры, религии, политики, вычислений, астрофизики и астрономии, что пропустил Ларри из-за долгого пребывания в гибернации. А еще он отстаивает меня перед монахами, монахинями и йогами «Юцанга», которым вовсе не понравилось, что меня назвали преемницей Сакья Гьяцо без их участия.
Поскольку Панчен-лама, который нынче всем заправляет в «Юцанге», не допускает меня туда, Килкхор ходатайствовал о том, чтобы монахи высоких рангов посетили меня в «Кхаме». Панчен-ламе пришлось согласиться, чтобы не выглядеть фанатиком или самодуром. Печально (или нет), однако мой пол, мое этническое происхождение и (важнее всего) тот факт, что я родилась за пять лет до того, как двадцать первый Далай- лама умер, – все свидетельствует не в пользу моей кандидатуры. Я и сама сомневаюсь в себе. Еще я боюсь, что религиозные фанатики постараются изъять меня из рассмотрения не аргументацией, а физически, так что я закончу жизнь в руках не врагов института Далай-лам, а его сторонников.
Сами по себе эти страхи уже бросают тень сомнения на верность выбора советником Ти меня как безусловного духовного преемника Сакья Гьяцо.
Время в пути: 89 летКомпьютерные дневники будущей Далай-ламы, возраст 14 лет
Вера тибетцев в обезьяньих предков ставит их в уникальное положение. Насколько я знаю, они единственные, кто признал эту связь раньше Дарвина.