Он следил за ней каждый день знал маршруты, которыми она ходит, знал, в какие дни и в какое время к ней приезжают в гости родители. Однажды он просто позвонил ей в дверь, приставил нож к горлу, чтобы она не кричала, и изнасиловал ее у нее на кровати. Пригрозил, если она кому-то расскажет об этом, убить не только ее, но и ее родителей, так как знал их адрес. Девочка сразу пошла в полицию и все рассказала. А он как ни в чем не бывало отправился в магазин, купил пачку макарон и бутылку пива, даже не успел принять душ – включил воду, когда ему позвонили в дверь.
Он упивался своим рассказом, я не стал выслушивать подробности сцены насилия. Ему это доставляло удовольствие, а у меня появилось желание стереть улыбку с его лица асфальтом, но я сдержал себя и молча отошел в сторону. Мне не нужны нарушения и его затаенная злоба – я ясно почувствовал, что этот человек умеет таить злобу до удобного момента. Я хочу жить любой ценой и хочу попробовать выйти досрочно, мне понравилась перспектива досрочного освобождения в обмен на тихую, спокойную жизнь без нарушения порядка. Не знаю, что будет завтра или послезавтра. Может быть, что-то произойдет такое, что выбьет из моей головы эту опьяняющую надежду.
Везде есть люди, и везде есть мрази. И в каждом из нас, думаю, живут по соседству и люди, и мрази.
Встречал здесь и тех, кто полностью осознал свою вину. У каждого из нас своя история. Я не лезу в чужую душу и не позволяю никому лезть в мою, оставаясь при этом в меру дружелюбным и в меру закрытым. Если могу помочь другому, например, угостив пачкой сигарет или поделившись книгой – помогу. Здесь поделиться чем-то – даже не норма, а ритуал. Сегодня поделился я, а завтра поделятся со мной. Здесь можно жить. И можно жить долго. Если есть, ради чего, и если способен на то, чтобы жить.
Это письмо называется «Я не хочу убивать», но я не знаю, что будет, когда я выйду на свободу. Если выживу, то могу покинуть эти места, будучи не таким уж старым мужчиной. Если позволить себе помечтать, я могу жениться вновь на той, которую полюблю, которая полюбит меня и не испугается моей истории. Но я не могу утверждать, что, убив и раскаявшись, я не совершу преступления вновь. Я не знаю, каким человеком я буду через десяток лет, я не знаю даже, каким человеком я буду завтра, когда проснусь. Я не могу знать, как именно я раскроюсь с той женщиной, которая, возможно, даже не подозревает сейчас о моем существовании. Как она, в свою очередь, раскроется со мной. Старик однажды сказал мне: «Я думал, что знаю себя целую жизнь, а вчера я достал номер своей первой жены, позвонил ей и понял, что ничего о себе не знаю. О том себе, который говорил с ней по телефону, смеялся вместе с ней, а затем повесил трубку и начал жить в моем теле. Такое ощущение, что ко мне подселился квартирант».
Признаться, все это было трудно писать. Трудно бороться с самим собой. А это – борьба. В ней будет много насилия, в ней – жизнь, в ней – многие из нас. Насилие в семье – это не всегда боль исключительно того, у кого на теле остаются следы. Насилие бывает разное: физическое, психологическое, сексуальное. Я знаю, что есть мужчины, которые страдают от насилия в семье не меньше, чем страдают от него женщины. И порой не все так однозначно, как мы с вами представляем себе. Мы не видим картины в целом, мы не присутствуем при начале ссоры, мы не знаем событий, предшествовавших случившемуся горю между двумя людьми, живущими под одной крышей, насилие – это всегда горе. Зачастую мы видим лишь последствия и позволяем себе судить человека, не разобравшись в причине его действий, не давая ему сказать даже слова. Порой психологическое насилие может притягивать к себе физическое – и наоборот. Порой люди могут меняться местами, применяя насилие друг к другу в зависимости от сложившихся ситуаций, настроений.
Насилие как эхо другого насилия.
Недавно мне принесли газету – я долгое время не читал газет. Там была статья, как женщины, искалеченные души, такие же, как и другие, которые молчат, создали движение «Я не хочу умирать». Движение против насилия. Мне показалось, что несправедливо одним лишь женщинам, пострадавшим от насилия в семье, говорить громко и на всю страну: «Я не хочу умирать». Справедливо будет говорить всем участникам этих историй – и мужчинам, пострадавшим от собственного насилия над женщиной и от психологического насилия с ее стороны, – говорить громко и без стыда: «Я не хочу убивать».
Мужчина тоже нередко терзается в подобных случаях.
Сколько семей, столько и разных ситуаций, о которых знают только двое. И зачастую люди защищают лишь себя, обвиняя другого, но не обвиняя себя.
Потому что говорить: «Я не хочу умирать», стыдить давлением общества мужчин, изолировать их, сажать в тюрьму на месяцы или годы за побои – это не решает проблему глобально, хотя, несомненно, пугает, обесценивает мужчин в глазах общества, закрывает им рты. Унизительно бить свою женщину, и сам факт всеобщего презрения влечет за собой иногда то, что мужчина отвергает самого себя, не принимает свои поступки, а значит, не делает никаких выводов, лишь закрывается от своих действий. Мало кто хочет разбираться в причинах возникновения этой проблемы, проще наказать, изолировать одного участника действия, чем подумать, как бороться с этой бедой и болью глобально.
Важно, на мой взгляд, объединиться этим двум бедам, двум позициям, двум правдам: «я не хочу умирать» и «я не хочу убивать», чтобы попробовать решить проблему вместе или хотя бы подать пример другим людям, ведь она разрушает, как минимум, двоих.
Я не оправдываю насилие. Я не оправдываю себя, я несу наказание за свои поступки. Я расплачиваюсь за свой выбор и свои действия. Я не защищаю никого, каждый будет расплачиваться сам. Это попытка посмотреть на ситуацию шире. Есть действие, а есть его последствия. Мужчина тоже имеет право на слово. Порой страдает не только тот, к кому применили насилие, но и тот, кто его применил. Порой насилие закладывается в нас с детства – как эхо другого насилия. Те, кто не хочет слушать преступников, их раскаяние, их правду, попросту отрицают в себе людей, ведь преступники – те же люди. Называют монстрами самих же себя, только запертых в клетку. Отвергают самих себя, раскрывающихся с определенными людьми, в определенной ситуации, на определенном уровне развития, в определенном настроении. Что есть человек? А что есть волк? И может ли волк в определенной ситуации укусить? Если человек живет среди волков и сражается с волками, он может стать волком. Если человек-волк долгое время живет среди людей, он способен стать человеком.
Ни у одного из тех, кого я здесь вижу изо дня в день, не написано на лбу, что он убийца, насильник, вор. И когда они покинут это место, то на их лицах не появится надпись: «Я отбыл наказание за убийство, грабеж, изнасилование».
И некоторые, отбывшие наказание за свои поступки в этом месте, выйдут на свободу более свободными, чем те, кто отбывает наказание изо дня в день внутри себя. Но не все. Здесь разные люди и разные выводы, как и там.
Здесь не принято лгать.
Я – человек-волк. Не судья и не адвокат. А это проблема, серьезная проблема, у которой нет решения. Я не создам решение, я всего лишь муравей-каторжник. Но не будучи рабом, я чувствую за собой силу, озвучивая правду, и эту силу я вкладываю в каждое написанное мною слово. Я сам – часть этой проблемы.
Недавно я проанализировал еще вот что: сколько себя помню, читая статьи про убийц, маньяков и прочих монстров, существующих в наше время или существовавших ранее, примеряя на себя их жизни, пути и поступки, я боялся не их, а самого себя. Меня больше пугало не то, чтобы смотреть глазами жертвы, а то, чтобы смотреть глазами убийцы на жертву. Однажды я даже сказал про себя: «Не читай больше об этом, это не твоя жизнь. Ты – другой».
Сегодня утром проснулся и понял, что мне не хватает моей работы. Мне нравилось работать, благодаря этому я достигал своих целей, благодаря целям я зажигал себя и горел. Реализация себя через смысл и общение с людьми. Я боролся с трудностями, работая. Я боролся с ленью. Сейчас у меня уже другая работа, но я до сих пор борюсь с трудностями. Задумался: когда борешься, ощущаешь себя живым. Когда справляешься – знаешь, что ты можешь. Потрясающее чувство. Мне не хватает людей, отсутствия которых я даже не ощущал в своей жизни, будучи свободным. Я мог не видеться месяцами со своими родными. У меня не было ощущения, что в какой-то момент меня подстрелили, пули прошли через мое тело и оставили дыры, где каждая дыра – родной человек: мать, отец, брат, Дора. Да, Дора – тоже дыра. Как человек, который чувствует сейчас мир не только своим горем, но и горем близких людей, могу подтвердить, что призраков не существует – иначе я бы давно встретился с ней. Ни разу я не видел Дору после того, как убил ее. Ни во сне, ни в своем бреду, кажущемся явью. В этом бреду я порой вижу, как надзиратель открывает камеру, подходит ко мне и пытается меня задушить, пока я сплю. Я открываю глаза – никого нет. Меня окутывает страх оттого, что никого нет, что я один в темноте и никто не пытается меня задушить.
Мне неприятно читать, когда мать пишет, что была на могиле у Доры, выпалывала сорняки, сажала цветы и читала молитву. Не знаю, было бы мне приятно, если бы она всего этого не делала и место, где похоронена Дора, оставалось бы заросшим. Такое ощущение, что обосрался я, а мои штаны стирают близкие – и понимают, что их не отстирать. Когда я смотрел фильмы, где мужья убивают своих жен, там не было показано всего этого. Почему?
Есть вещи, о которых я жалею: например, встреча с Дорой. Старик говорит, что можно было встретить другую Дору, и встреча с детством и собой была бы неминуемой. Я жалею о том, что перед каждой тявкающей собакой я падал на четвереньки. Порой жалею и о том, что мне не хватило мужества в тот момент, когда я лежал на полу возле Доры, ударить себя ножом в сердце или перерезать себе горло. Можно было выброситься из окна – была такая мысль. Меня пугала боль, но еще больше меня пугала неизвестность.