— Я ответил. Ты идешь или нет?
Он выходит из комнаты, оставляя меня наедине со своей бабушкой.
— Хорошо, это было... мягко выражаясь, интересно, — говорит она.
— Я извиняюсь за то, что побеспокоила вас, — чувствуя себя так, словно потеряла проблеск света в моей безнадежной жизни, я достаю телефон. — Я вызову такси и уеду...
Его бабушка забирает телефон из моей руки и выключает его.
— Ты должна остаться.
— В смысле?
Она протягивает телефон обратно мне.
— Я решила, что ты должна остаться у нас на ночь и посетить вечеринку.
— Я не совсем одета для вечеринки, и это очевидно, что я достаточно уже вас побеспокоила.
— Это позорище не подойдет для вечеринки в костюмах, — она берет мой испачканный травой свитер за подол, зажимая между большим и указательным пальцами. — Твоя мать не научила тебя смотреть в зеркало перед выходом из дома?
— Моя мама уехала, когда мне было десять. Она не научила меня многому.
— А твой отец?
Я пожимаю плечами.
— Ему не до меня.
— Я вижу. Хорошо, ты можешь принять как факт, что не вернешься в тот футбольный лагерь сегодня вечером. Завтра утром Гарольд первым делом отвезет тебя назад, — она подходит к двери и говорит: — Прими душ и приведи себя в порядок. У моей соседки есть в городе магазин. Она принесет тебе что-нибудь подходящее, чтобы ты одела.
Бабушка Дерека отводит меня наверх, в спальню с ванной комнатой. Она велит мне поспешить и поскорее привести себя в порядок. Мне приходит в голову, что лучше бы ей не подчиняться. Я не хочу идти на вечеринку, но она кажется заинтересованной в моем мнении. Я хочу только уговорить Дерека сыграть за Фримонт, но не похоже, что это все-таки случится.
После быстрого душа я звоню тренеру Беннету и предупреждаю, что вернусь назад к утренней тренировке. После разговора я замечаю короткое белое коктейльное платье без бретелек, аккуратно разложенное на кровати. Как бабушка Дерека смогла достать его так быстро? На полу пара красных туфлей на шпильках. Весь наряд выглядит дорогим и изящным. Я подхожу ближе и замечаю, что на платье все еще есть бирки.
Дотянувшись, я переворачиваю ценник. Платье стоит семьсот долларов. Весь мой гардероб не дотягивает до отметки в семь сотен долларов, и у меня даже нет туфлей на шпильках. У меня не было возможности носить столь дорогое платье и туфли на таких высоких каблуках.
Я прикасаюсь к шелковой ткани платья. Я ни разу в жизни не чувствовала ничего столь же мягкого, и поэтому я задаюсь вопросом, как оно будет ощущаться на моей коже. Мое полотенце падает, я прижимаю платье к телу и смотрюсь в зеркало. Воодушевленная тем, что никто не видит, я расстегиваю молнию и одеваю его. Я воображаю себя принцессой и как будто это платье одно из многих в моем гардеробе дизайнерской одежды.
Я смотрю в зеркало и не узнаю себя. Платье очерчивает мои изгибы и грудь, обхватывая материалом так, что они приподнимаются, образуя большую ложбинку, чем я привыкла. Это делает меня сексуальной и даже, смею думать, впечатляющей.
Дерек обвинил мне я в том, что я здесь, потому что мне не хватало его. Это правда, я много о нем думала. Мысли о нем вторгались в мой разум. Я хотела, чтобы они исчезли. Каждый раз, когда я нуждалась в поддержке, я думала о его словах. Каждый раз, когда я чувствовала себя одинокой, я думала о том, как мы целовались, и как он улыбался мне.
Одаренный квотербек.
Дерек может спасти нашу команду. Он сказал, что больше не играет. Неужели он даже не размышляет о том, чтобы снова принимать мяч? Если бы я смогла бы влюбить его в себя, он мог бы изменить свое мнение и присоединиться к команде Фримонта? Я смотрю на себя в зеркало, а затем на туфли.
Есть только один способ это выяснить.
Глава 45
Дерек
Бабушка, мелькавшая вокруг словно бабочка, игнорирует меня. Я уже три раза пытался привлечь ее внимание с тех пор, как оставил ее в библиотеке вместе с Эштин. Я знаю, что Эштин не ушла, потому что все время не свожу глаз с входной двери.
В конце концов, я нагоняю бабушку, когда она огибает угол на пути в столовую.
— Где она? — спрашиваю я.
Бабушка кладет свою руку мне на грудь.
— Ты напугал меня. Не стоит так подкрадываться к пожилым леди. Ты мог стать причиной сердечного приступа.
— У тебя отличное сердце. Где Эштин?
— Ты имеешь в виду ту несчастную девушку, которая одета как мальчишка?
Я киваю.
— Угу.
— Ту, которую ты называл Лапулей?
— Лапочкой.
— Ох, ведь правда, — она смахивает воображаемую пушинку с моего пиджака и вновь застегивает все пуговицы на рубашке. — Ты... Дерек. Прямо как твоя мама в этом возрасте.
— Если ты думаешь то, о чем думаю я, то ты ошибаешься.
— Тогда ты не будешь возражать, что я предложила Лапочке остаться на ночь.
Я не хочу, чтобы Эштин находилась рядом с бабушкой. Она что-то замышляет. Эта женщина рассчитывает и продумывает каждый свой шаг. Она неспроста была столь любезна к Эштин, что пригласила ее остаться на ночь. Я могу сказать по блеску в ее глазах, что она хочет получить от Эштин информацию — информацию о нас. Это так же опасно, как и разбалтывать секреты врагу.
— Я отвезу ее назад в общежитие, — говорю я ей.
Она взмахивает рукой.
— Не говори ерунды. Было бы дурным тоном отправить несчастную девушку в комнату общежития с сомнительными удобствами, когда здесь у нас более чем достаточно места.
Вот, черт! Это бесполезно обсуждать, поскольку совершенно очевидно, что мне не победить в этом споре.
— Где она?
— В одной из гостевых комнат. Я предоставила ей платье, чтобы она его одела. Она не может присутствовать ни на одной из моих вечеринок одетая в грязный свитер и шорты. Благослови господь ее сердце.
Ох, нет. Ей снова надо было говорить «благослови господь ее сердце»? Эти слова в Техасе подобны заряженному ружью — фраза может быть оскорблением или ласковым обращением, в зависимости от тона и цели.
— Не лезь в мои дела, бабуля.
— Что это за дела такие, Дерек? — когда я не отвечаю, она похлопывает меня по груди в покровительственной манере. — Не называй меня больше бабулей. Просто помни, что ты джентльмен, коим и должен быть хозяин Уортингтона.
— Я — Фицпатрик.
Она приподнимает брови, уходя.
— Благослови господь твое сердце.
Я поднимаю глаза вверх, интересно, мама сейчас радуется своим стараниям или проклинает тот день, когда написала письмо бабушке.
Я начинаю болтать с кучкой парней, одновременно осматриваясь, интересно, скоро ли появится Эштин. Мне известно только, что она заперлась наверху и не спускается. Тут, безусловно, не ее место — девушки здесь расфуфырены и любят все преувеличивать, а парни надели улыбки и костюмы. Если бы это была борьба в грязи, она, вероятно, запрыгнула на ринг прямо сейчас.
Мой взгляд цепляется за что-то белое на лестнице.
Стоп.
Это Эштин в коротком белом платье, которое плотно облегает ее фигуру, и в ярко-красных туфлях на шпильке, которые демонстрируют ее длинные ноги. Я застываю на месте и не могу отвести от нее глаз. Она привлекает внимание моей бабушки, которая кивает ей.
— Кто это? — спрашивает один из парней.
— Никогда раньше ее не видел, — отвечает другой.
Парень, который представился мне, как Орен, тихо присвистывает.
— Черт, она горяча. Я требую приоритетное право выбора.
Никто не заявит никакие права на Эштин, если мне есть что сказать. Без колебаний я подхожу к ней. Верх ее сливочно-белой груди вытолкнут платьем, соблазняя каждого парня в этом помещении, а секси-туфли открывают огромный простор для фантазии.
— Что на тебе надето? — спрашиваю я более жестким тоном, чем собирался.
— Тебе нравится? — она медленно поворачивается кругом, давая мне и всем наблюдающим парням полный обзор. Она почти спотыкается на своих каблуках и хватает меня за руку, чтобы не упасть. — Твоя бабушка позволила мне позаимствовать его. И туфли тоже. Разве не круто?
— Мне ты больше нравилась в футбольном свитере, — бормочу я.
— Почему?
— Потому что это ты.
— Может, это тоже я, — она кивает в сторону буфета. — Я проголодалась. Как ты знаешь, тренироваться весь день — это тяжкий труд.
— Да, я знаю. Тебе не хотелось бы вернуться обратно в общежитие?
— Пытаешься избавиться от меня? — она рассеяно берет печенье и начинает его есть.
— Нет. Я пытаюсь уберечь тебя от посягательств местных парней.
— Зачем ты это делаешь? — она кусает печенье. И еще. И еще. Затем облизывает глазурь с губ. Если ее цель свести меня с ума, то это ей чертовски удается.
— Потому что я... забочусь о тебе, — говорю ей я.
— О, пожалуйста. Это пустые слова. Я их слышала от мамы, сестры, отца и даже от Лендона. Они ничего не значат для меня.
Они что-то значат для меня.
— Ты думаешь, что я вру тебе?
— Да. Я видела тебя сегодня с той девушкой в желтом платье. Ты ей тоже говорил, что заботишься о ней? — она взвинчена, при этом продолжает жевать печенье, как будто оно — последнее, что она собирается съесть. Доев, она потирает ладони друг о друга, смахивая крошки. — Думаю, я пойду к лестнице знакомиться с новыми перспективными парнями. Они кажутся приятными, честными мальчишками.
Ее слова врезаются в меня, словно нож.
— Не позволяй костюмам одурачить тебя, — говорю ей.
— Так же, как ты одурачил меня, умолчав о своем футбольном прошлом?
Прежде чем я успеваю сказать ей, что не отвечу на ее просьбу, касающуюся нового квотербека для Фримонта, Эштин расправляет плечи. Понимает ли она, что только что еще больше выдвинула свою грудь? Все здесь хотят получить больше, чем просто полюбоваться ею. Она поворачивается спиной ко мне и уходит к парням, с интересом разглядывающим ее. Я иду следом, не потому что думаю, что она нуждается в защите...
А потому что чувствую, что она совершить что-то очень, очень глупое.