Если один раз из ста пожалеешь о том, чего не сказал, то из ста – девяносто девять раз пожалеешь о том, что заговорил, когда надо было молчать.
О других мы говорим, что любим, но любим только на словах. Себя же мы любим не на словах, а на деле. Других мы забудем одеть, накормить, приютить, себя не забудем никогда. И потому для того, чтобы точно любить других на деле, надо выучиться забывать о том, как одеть, накормить, приютить себя, как забываем мы сделать это для других людей.
Вода жидка, легка и уступчива, но если она нападает на твёрдое, жесткое и неуступчивое, ничто не может устоять против неё: она смывает дома, швыряется огромными тяжелыми кораблями, как щепками, размывает землю.
Воздух ещё жиже, мягче и уступчивее, чем вода, и ещё сильнее, когда сталкивается с твёрдым, жёстким и неуступчивым. Он вырывает с корнями деревья, разрушает дома, поднимает волны…
Нежное, мягкое и уступчивое побеждает жестокое, суровое, неуступчивое.
То же и в жизни людей. Хочешь быть победителем, будь нежен, мягок, уступчив.
Чем лучше живут люди, тем меньше жалуются они на людей. А чем хуже живёт человек, тем больше недоволен он, но не собой, а другими.
Грех сребролюбия в том, что люди отнимают у других людей труды их.
Надо помнить, что мы не на месте, а плывём на большом пароходе, и у капитана есть неизвестный нам список, где, когда и кого высадить. Пока же нас не высаживают, что же мы можем делать другого, как только то, чтобы, исполняя закон, установленный на пароходе, стараться в мире, согласии и любви с сотоварищами провести определенное нам время.
Мы так привыкли к болтовне об общем благе, что уже не удивляемся тому, как человек, не делая никакого дела, прямого труда для общего блага, не высказывая никакой новой мысли, говорит о том, что, по его мнению, нужно делать, чтобы всем было хорошо.
Человек, который не признаёт свои грехи, – это плотно закупоренный и ничего не пропускающий в себя сосуд. Смириться, покаяться – значит открыть крышку, сделать себя способным к совершенствованию – благу.
Единственное средство умственного общения людей – есть слово, и для того, чтобы общение это было возможно, нужно употреблять слова так, чтобы при каждом их употреблении несомненно вызывались у всех соответствующие и точные понятия.
Если есть в нас добро, мы можем воздействовать им на людей вообще, но не можем воздействовать на тех, кого мы намеренно изберём, хотя бы они были наши дети. Также и свет и тепло не могут освещать и греть исключительные предметы. Будем перед Богом, по мере сил своих, исполнять его волю, а последствия нашей деятельности предоставим ему.
Часто отталкивающая нас холодность в людях происходит от сосредоточенности человека на одном занятии или от резкого различия сфер, в которых мы живём. Мы же принимаем эту холодность за гордыню или мизантропию.
Мнение, которое мы получаем при первом взгляде на человека, обыкновенно изменяется более или менее скоро, но до того момента, пока не произошло этой перемены, всегда будешь слишком хорошо или слишком дурно судить о человеке, как судишь о предмете до тех пор, пока не привёл его в движение.
Осуждение другого всегда неверно, потому что никто никогда не может знать того, что происходило и происходит в душе того, кого осуждаешь.
Мы так охотно верим тому, что нас любят. Мученик скажет мучителю, раб хозяину, обманутый обманувшему, что любит, и тот верит. Это не только от того, что нам особенно радостно быть любимым, но еще, и главное, от того, что любовь естественна, свойственна человеку.
Непротивление злу не только потому важно, что человеку должно для себя, для достижения совершенства любви поступать так, но еще и потому, что только одно непротивление прекращает зло, поглощая его в себе, нейтрализирует его, не позволяет ему идти дальше.
Спорят. Спорят из-за горшков, безумные. Спорят. Спорят из-за метлы, из-за вещицы, из-за домов, земли – несчастные. Спорят из-за царства и из-за звания, бедные! Уж если из-за чего спорить и ссориться, так это из-за того, что у меня отняли любовь. А этого то и нельзя, а если бы было можно, то я не мог бы ссориться, потому что я сам бы нашёл у себя то, что мне дорого.
О слабостях и страстях
Блудник – не есть ругательство, но состояние (думаю, то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а со многими. То же и пьяница. Оба – пьяница и блудник – могут воздерживаться, но при первом послаблении падут.
Можно смотреть на половую потребность, как на повинность тела (я так смотрю). Можно смотреть на неё, как на наслаждение (я редко впадаю в этот грех).
Есть критический половой возраст. И многое решается в этом возрасте. Также есть и критический духовный возраст – около пятидесяти лет, – когда человек начинает серьёзно думать о жизни и решать вопрос о её смысле. Время сие бесповоротно. Беда, если оно ошибочно.
Отречение от желаний есть жизнь без радостей и смысла. Если Бог, который послал нас в мир, хочет только того, чтобы мы не имели желаний и отрекались от всего, то такой Бог деспот, самодур. Зачем мне желания, если я должен отрекаться от них?
Ночная бабочка летит на огонь, потому что не знает того, что обожжёт крылья. И рыба глотает червяка на удочке, потому что не знает того, что это погубит её. А мы знаем, что блудная похоть опутает нас всякими бедами, а всё-таки отдаёмся ей.
Трезвому совестно то, что не совестно пьяному. Этими словами высказана существенная основная причина, по которой люди прибегают к одурманивающим веществам. Люди обращаются к ним или для того, чтобы не было совестно после того, как сделан поступок, противный совести, или для того, чтобы вперед привести себя в состояние, в котором можно сделать поступок, противный совести, но к которому влечет человека его животная природа.
Трезвому совестно ехать к непотребным женщинам, совестно украсть, совестно убить. Пьяному ничего этого не совестно, и потому, если человек хочет совершить поступок, который совесть воспрещает ему, он одурманивается.
Половина падений женщин происходит под воздействием вина. Почти все посещения непотребных домов совершаются в пьяном виде. На войне солдат напаивают пьяными всегда, когда приходится драться врукопашную. Все французские солдаты на севастопольских штурмах были напоены пьяными.
Угождение телу сверх удовлетворения его потребностей, усиление его удовольствий – всегда большая ошибка, потому что усиление удовольствий всегда ослабляет способность человека испытывать удовольствие.
Страсть – источник величайших бедствий – мы не то что утишаем, умеряем, но разжигаем всеми средствами, а после жалуемся, что страдаем.
Половой акт потому так увлекателен, что он – снятие с себя ответственности. Он освобождает от исполнения закона и переносит эту ответственность на других.
Возница не бросает вожжей оттого, что не сразу остановит коней, но продолжает тянуть, и кони останавливаются.
Так и ты со страстями: не удержался один раз, продолжай бороться, в конце концов победишь ты, а не страсти.
Чем больше я вижу зло, проистекающее от пьянства (а вижу я это зло в ужасных размерах), и чем чаще мне приходится говорить об этом зле с страдающими от него, тем больше я убеждаюсь, что спасение от него преимущественно, если не исключительно, в сознании людей губительности не для тела, а для души этого греха. Избавится от него человек не тогда, когда он будет лишен возможности пить, а тогда, когда он не станет, хотя бы перед ним в его комнате стояло вино, и он слышал бы его запах, и ему стоило бы только протянуть руку. А это будет только тогда, когда человек будет считать благо духовное выше блага телесного. А такое предпочтение души перед телом может быть только у человека религиозного, так что, по-моему, пьянство от отсутствия религиозного сознания и спасение от него в пробуждении этого сознания.
Говорят, что нельзя без вина при покупках, продажах, условиях, а пуще всего на праздниках, на крестинах, на свадьбах, на похоронах. Казалось бы, для всякой продажи, покупки условия – хорошенько подумать, обсудить надо, а не дожидаться спрыску, выпивки. Ну да это еще меньшее горе. А вот праздник. Праздник – значит ручному труду перерыв, отдых. Можно сойтись с близкими, с родными, с друзьями побеседовать, повеселиться. Главное дело, о душе подумать можно. И тут-то вместо беседы, веселья с друзьями, родными напиваются вином, и вместо того, чтобы о душе подумать – сквернословие, часто ссоры, драки. А то крестины. Человек родился, надо подумать, как его хорошо воспитать. А чтобы хорошо воспитать, надо самому себя улучшать, от плохого отвыкать, к хорошему приучать, но и тут вместо всего пьянство. Тоже и еще хуже на свадьбах. Сошлись молодые люди в любви жить, детей растить. Надо, казалось бы, им пример доброй жизни показать. Вместо этого опять вино. А уж глупее всего на похоронах. Ушел человек туда, откуда пришел, от Бога и к Богу. Казалось бы, когда о душе подумать, как не теперь, вернувшись с кладбища, где зарыли тело отца, матери, брата, которые ушли туда, куда мы все идем и чего никто не минует. И что же, вместо этого вино и все, что от него бывает. А мы говорим: нельзя не помянуть, так стариками заведено. Да ведь старики не понимали, что это дурно. А мы понимаем. А понимаем, так и бросать надо. А брось год, другой, да оглянись назад и увидишь, что: первое, в год рублей тридцать, пятьдесят, а то и вся сотня дома осталось, второе, много глупых и скверных слов, а также и плохих дел осталось невысказанными и несделанными; третье, в семье и согласия, и любви больше, и четвертое, главное, у самого на душе намного лучше стало.