Комната была тесной, затхлой. Лицо Дружелюбного - пусто как у трупа. Трясучка рядышком прислонился к стене, сложил руки, улыбаясь.
- Понимаю. - Фоскар подошёл ближе. Маленькими, неохотными шажками, но всё же навстречу ей. Он остановился не более чем в шаге, и повалился на колени. Неуклюже, ведь его руки были связаны за спиной. И его глаза не сходили с её. - Прости.
- Ты охуел, прощения просишь? - выдавила она сквозь сжатые зубы.
- Я не знал, что будет! Я любил Бенну! - Дрожали губы, и по скуле побежала слеза. Страха, вины или и того и того. - Твой брат был... мне как брат. Я бы ни за что не пожелал... такого, никому из вас. Прости... за моё участие. - Он в этом не участвовал. Она это знала. - Я всего лишь... хочу жить.
- И Бенна хотел.
- Пожалуйста. - Закапали новые слёзы, оставляя на его щеках блестящие дорожки. - Я просто хочу жить.
Её желудок перетряхнуло, желчь обожгла глотку и залила истекающий слюной рот. Давай. Она прошла весь свой путь ради этого, всё выстрадала и заставила страдать всех тех, остальных, ради одной этой возможности.
Делай что должно. Совесть - отмазка. Пощада и трусость - одно и то же. Пора действовать. Он должен умереть.
Да делай уже.
Но её оцепеневшая рука отяжелела до, кажется, тысячи тонн. Она вгляделась в пепельное лицо Фоскара. В его большие, расширенные, беспомощные глаза. Что-то в нём напоминало Бенну. Когда тот был молод. До Каприла, до Светлого Бора, до того, как они предали Коску, даже до того, как вступили в Тысячу Мечей. Когда ей хотелось одного - сажать и сеять. Давным-давно, тот мальчик смеялся среди пшеницы.
Острие Кальвеса дрогнуло, опустилось, стукнулось об пол.
Фоскар издал долгий, дрожащий вздох, закрыл глаза и снова открыл их, в уголках блестела влага. - Спасибо. Я всегда знал, что у тебя есть сердце... что бы ни говорили. Спасибо...
Громадный кулак Трясучки врезался ему в лицо и сшиб навзничь, кровь брызнула из сломанного носа. Он что-то потрясённо пролепетал, прежде чем северянин оказался над ним, крепко сомкнув ладони на его горле.
- Жить захотелось, пидарас? - прошипел Трясучка, оскалив зубы в глумливой ухмылке, на его предплечьях извивались жилы, пока он сдавливал всё туже и туже. Фоскар беспомощно брыкался, безмолвно сопротивлялся, выворачивал плечи, лицо налилось розовым, потом красным, потом лиловым. Трясучка зацепил голову Фоскара обеими руками, поднял её к себе, так близко, что почти мог поцеловать, затем с силой ударил ею о каменную плиту. Пронзительно треснуло. Башмаки Фоскара дёрнулись, загремела цепь между ними. Трясучка покрутил головой в одну сторону, потом в другую, сдвигая ладони, чтоб сподручней ухватиться, сухожилия окостенело выпирали из его заскорузлых кистей. Он снова подтащил его кверху, не спеша, и с глухим хрустом вбил его голову в пол. Язык Фоскара вывалился, замигало одно веко, из-под волос поползла чёрная кровь.
Трясучка что-то буркнул на северном наречии, она не понимала слов. А он опять поднял голову Фоскара и обрушил её вниз, со всей аккуратностью каменщика стыкующего нужные блоки. Снова, и снова. Монза смотрела, полураскрыв рот, по-прежнему еле удерживая меч, не предпринимая ничего. Не в силах решить, что она может сделать и что должна. Остановить, или помочь ему. Кровь запятнала оштукатуренные стены и каменные плиты капельками и брызгами. Сквозь шум ударов и хруст раскалываемых костей ей послышался голос. На минуту показалось - голос Бенны всё ещё шепчет ей: давай. Затем до неё дошло, что это Дружелюбный, спокойно подсчитывает, сколько раз череп Фоскара бьётся о камень. Дошёл до одиннадцати.
Трясучка приподнял исковерканную голову принца ещё раз, спутанные в ком волосья блестели чёрным. Затем он моргнул и выпустил её.
- По-моему хорош. - Он медленно выпрямлялся, поставив по башмаку по обе стороны тела Фоскара. - Хе. - Посмотрел на руки, огляделся, чем бы их вытереть, в итоге растёр друг о друга, размазывая до локтей чёрные полоски запекшейся крови. - Ещё очко в нашу пользу. - Он искоса посмотрел на неё единственным глазом, уголок рта изогнулся в нездоровой улыбке. - Шесть из семи, а, Монза?
- Шесть и один, - пробурчал себе под нос Дружелюбный.
- Всё оборачивается как ты и хотела.
Она уставилась на Фоскара - сплющенная голова свернулась набок, перекрещенные глаза вытаращились на стену, кровь из проломленного черепа чёрной лужей разливалась по каменному полу. Её голос доносился откуда-то издалека, гнусавый и тонкий. - Зачем же ты...
- Почему нет? - просипел Трясучка, подходя ближе. Она увидела собственное бледное, в струпьях, стянутое лицо - изогнутое, перекрученное, отражённое в мёртвом металлическом шаре его глаза. - Ради чего мы сюда пришли? Ради чего мы сражались в грязи целый день? Для тебя ведь нет обратной дороги? Пощада и трусость - одно и то же, и прочие суровые речи, какими ты меня поучала. Клянусь мёртвыми, вождь. - Он насмешливо улыбнулся, клубок шрамов на его лице скорчился и сморщился в складки, здоровая щека вся в красных точках. - Я почти готов поспорить, что ты и вполовину не такая злобная тварь, какую из себя строишь.
Сыплется песок
Крайне тщательно стараясь не привлекать ненужного внимания, Морвеер прокрался на задворки большого чертога для аудиенций герцога Орсо. Для такого обширного и впечатляющего помещения, в нём пребывало всего-то ничего обитателей. Наверное, следствие пребывание великого мужа в теперешних затруднениях. Всё же Морвеера всегда вдохновляли работодатели в затруднённом положении. Они, как правило, платили не скупясь.
Великий герцог Талинский, без сомнений, сохранил величественную осанку. Он восседал на золочёном кресле, на высоком помосте, весь в траурном бархате, расшитом золотом, и с царственным гневом взирал на сияние шлемов не менее полудюжины стражей. По бокам от него стояли двое, и больших противоположностей надо было ещё поискать. Слева округлый, румяный старикан стоял, почтительно, хотя и с виду болезненно, согнувшись, золотые пуговицы на пухлом горле застёгнуты тесно - до предела и даже далеко за этот предел. Он неудачно пытался прикрыть свою полнейшую, всем очевидную лысину, по всякому разложив нескольких жалких прядей седых ниточек-волос, взрощенных до ненормальной длины специально с этой целью. Камергер Орсо. Справа кудрявый молодой человек в пыльной дорожной одежде неподобающе вольготно сутулился, опираясь на нечто, смахивающее на длинную палку. У Морвеера возникло обманчивое ощущение, что где-то он его видел, но не мог определить где, и отношение того к герцогу пока представляло несколько беспокоящую тайну.
Единственный посетитель чертога стоял к Морвееру хорошо одетой спиной, преклонив колено на алой полосе ковровой дорожки и сжимая в руке шляпу. Даже из самого дальнего уголка зала ясно виднелся отливающий блеском пот на его залысине.
- Какую помощь окажет мой зять, - зычно вопрошал Орсо, - Верховный король Союза?
В голосе посла, ведь по всему выходило, что тот не мог быть никем другим, слышалось скуление выпоротой собаки, страшащейся новых наказаний. - Ваш зять шлёт свои глубочайшие соболезнования...
- Серьёзно? Но не солдат! И что я должен, по его мнению, делать? Кидаться его соболезнованиями во врагов?
- Его армии всецело и безуспешно погружены в наши Северные войны, восстание в городе Ростоде также добавило трудностей. При этом знать сопротивляется. Крестьяне снова беспокойны. Купцы...
- Купцы задерживают поставки. Понимаю. Если б оправдания были солдатами, несомненно, он отправил бы неисчислимые полчища.
- Он осаждён невзгодами...
- Он осаждён? Он? Его сыновей убили? Его солдат перерезали? Его надежды рухнули, все до одной?
Посол заломил руки. - Ваша светлость, он распылил все силы! Его сожалениям нет конца, но...
- Но его помощи нет начала! Верховный король Союза! Убедительный говорун, и улыбчивый симпатяга, когда ярко светит солнце, но когда сгустились тучи, укрытия в Адуе не жди, так? Моё вмешательство ради него было своевременным или нет? Когда у его ворот шумела орда гурков! А теперь, когда я уповаю на его помощь - прости, отец, я распылил все силы. Прочь с моих глаз, погань, пока сожаленья твоего хозяина не стоили тебе языка! Прочь с моих глаз, и передай Калеке, что я вижу, что он приложил сюда руку! Передай ему, что он мне заплатит своей облезлой шкурой! - Яростные крики великого герцога эхом заглушали семенящую поступь посла, боком отступающего назад, настолько быстро, насколько он осмеливался, согнутого дальше некуда и потеющего ещё сильнее. - Скажи ему, за меня отомстят!
Посол, подгибая колени, миновал Морвеера, и двойные двери бухнули, захлопываясь за ним.
- Что там за лазутчик в конце зала? - Голос Орсо вовсе не обнадёживал своим внезапным затишьем. Совсем наоборот.
Морвеер сглотнул, вступив на кроваво-красную полосу ковра. Глаза Орсо испепеляли неодолимой властностью. Они нерадостно напомнили Морвееру о его встрече с главным наставником приюта, когда его вызвали дать ответ за мёртвых птиц. При воспоминании о той беседе, уши горели стыдом и ужасом даже сильнее, чем ягодицы при воспоминании о последующем наказании. Он вскинулся в своём нижайшем и льстивейшем поклоне, но к несчастью подпортил эффект, от волнения стукнувшись костяшками об пол.
- Это некто Кастор Морвеер, ваша светлость, - нараспев объявил камергер, выставив свой нос-луковицу.
Орсо выдвинулся вперёд. - И что есть за человек сей Кастор Морвеер?
- Отравитель.
- Мастер... отравитель, - поправил Морвеер. Когда требовалось, он мог быть подобострастным, не хуже любого другого, но категорически настаивал на полном именовании. В конце-то концов, разве он не заслужил его, своим потом, риском, глубокими, физическими и душевными ранами, обилием тренировок, отсутствием жалости, и множеством, множеством мучительных превратностей?
- Мастер, да ну? - усмехнулся Орсо. - И кого же из знаменитостей ты отравил, чтобы заслужить такую приставку?
Морвеер позволил себе тончайшую из своих улыбок. - Это великая герцогиня Сефелина Осприйская, ваша светлость. Граф Бинарди Этрейский, с обоими сыновьями, правда впоследствии их судно затонуло и их никогда не нашли. Гассан Мар, сатрап Кадира, а затем, когда обозначились дальнейшие проблемы, его преемник Сувон-йин-Саул. Старый лорд Ишер из Срединных Земель, он тоже мой. Принц Амрит, он был бы наследником трона Муриса...