- Но в бою бывал?
И снова.
Трясучка продолжал долбить своё, как будто тот сказал "да". Теперь у него не было особого выбора. - Я кое-где посражался. Ходил в бой в тумане вместе с карлами Бетода к северу от Камнура. Стоял плечом к плечу с Руддой Тридубой у Дунбрека. Бился семь дней в горах вместе с Ищейкой. То были семь отчаянных деньков.
- Семь? - спросил Дружелюбный, с интересом поднимая одну массивную бровь.
- Айе, - вздохнул Трясучка. - Семь. - Имена тех людей и тех мест здесь, внизу, ни для кого ничего не значат. Он пронаблюдал, как вереница крытых повозок приближается с встречной стороны. Мужчины в стальных шлемах с арбалетами в руках хмуро взирали на него со своих сидений. - Тогда где ты научился драться? - спросил он. Капля надежды на полноценную беседу высыхала на глазах.
- В Безопасности.
- А?
- Там, где тебя держат, когда поймают за преступление.
- В чём смысл за такое содержать тебя в безопасности?
- Её называют Безопасностью, не потому что тебе в ней безопасно. Её называют Безопасностью, потому что обезопасили от тебя всех остальных. Сначала высчитывают дни, месяцы, годы - сколько тебе придётся там сидеть. Потом запирают тебя глубоко внизу куда не доходит свет, пока не пройдут дни, месяцы, годы, и обратный отсчёт не обратит все числа в ничто. Тогда тебе говорят спасибо и отпускают.
Для Трясучки это прозвучало варварским способом делать дела. - Если ты совершил преступление на Севере, ты платишь за него золотом и улаживаешь содеянное. Либо, если вождь решает иначе, тебя вешают. Может быть, вырезают кровавый крест - это за убийства. Засовывать человека в нору? Это само по себе преступленье.
Дружелюбный пожал плечами. - Там есть понятные правила, которые надо соблюдать. Каждой вещи надлежащее время. Надлежащая цифра на больших часах. Не как здесь, вовне.
- Айе. Добро. Цифры и цифры. - Трясучка лучше бы вообще не спрашивал.
Дружелюбный вряд ли его услышал. - Здесь, вовне, чересчур высокое небо и каждый делает всё что угодно, когда ему вздумается, и вовсе нет правильных чисел. - Он нахмурился вдаль, навстречу Вестпорту, до сих пор лишь скоплению неразличимых зданий вокруг холодной бухты. - Блядский хаос.
Они добрались до городских стен около полудня, и там уже образовалась длинная очередь ожидавших войти людей. Солдаты стояли у ворот, задавали вопросы, рылись то в сундуке, то в бауле, вполсилы тыкая в повозку древками копий. - Старейшины нервничают с тех пор как пала Борлетта, - сказал Морвеер со своего сиденья. - Они проверяют каждого входящего. Разговор буду вести я. - Трясучка был вполне рад ему позволить, раз уж этот хрен без памяти влюбился в звук своего голоса.
- Как зовут? - спросил стражник с беспредельно усталым взглядом.
- Реевром, - назвался отравитель с ухмылкой до ушей. - Скромный купец из Пуранти. А это мои товарищи.
- Цель приезда в Вестпорт?
- Убийство. - Неприятная тишина. - Надеюсь всех поубивать своей распродажей осприйских вин! Да, вы не ослышались, я надеюсь совершить убийство в вашем городе. - Морвеер захихикал над собственной шуткой, и Дэй зашлась смехом вместе с ним.
- Не сказать, что такой нам тут шибко нужен. - Другой стражник кисло уставился на Трясучку.
Морвеер продолжал хихикать. - О, нет нужды беспокоиться на его счёт. Этот мужик практически дебил. Интеллект ребёнка. Всё же он неплох, когда надо сдвинуть бочку-другую. Я-то держу его во многом из-за своей чрезмерной чувствительности. Дэй, скажи, какой я?
- Чувствительный, - произнесла девушка.
- У меня слишком много душевного тепла. Всю жизнь от этого страдал. Мать умерла, когда я ещё был очень юн, видите, чудесная женщина...
- Да давайте уже! - крикнул кто-то сзади.
Морвеер взялся за холстину, закрывающую зад фургона. - Хотите проверить...
- Я что, выгляжу что хочу, со всей этой половиной Стирии, ползущей через мои чёртовы ворота? Проезжай. - Стражник махнул утомлённой рукой. - Давай, шевелись.
Щёлкнули поводья, повозка вкатилась в город Вестпорт, а Муркатто и Дружелюбный въехали следом. Трясучка прошёл последним, что последнее время стало обычным.
За стеною их моментально сдавили, так же тесно как в битве и ненамного менее устрашающе. Мощёная дорога с голыми деревьями по обочинам поворачивала между высокими зданиями. По ней хлестал через край шаркающий поток людей всех цветов и форм. Бледные мужчины в строгих одеждах, узкоглазые женщины в ярких шелках, чернокожие люди в белых хламидах, солдаты и наёмники в кольчугах и тусклых латах. Слуги, чернорабочие, торговцы, аристократы, богатые и бедные, ухоженные и неряхи, благородные и нищие. Страшенная толпа нищих. Расплывающейся волной накатывались и откатывались назад пешеходы и всадники, лошади, телеги и крытые экипажи, женщины под гнётом причёсок и ещё большим гнётом драгоценностей проезжали мимо в креслах, запряжённых парами потеющих слуг.
До этого Трясучка думал, что это Талинс заполонили всевозможные чудные незнакомцы. В Вестпорте всё оказалось гораздо хуже. Он увидел, как сквозь давку вели вереницу животных с огромными длинными шеями, соединёнными тонкой цепью, в вышине печально раскачивались их крохотные головы. Он крепко зажмурил глаза и потряс головой, но когда открыл их снова, чудовища по-прежнему оставались там, их головы мотались над толкающейся толпой, не видящей наверху ничего примечательного. Это место как сон, и вовсе не приятный.
Они свернули в переулок поуже, окружённый лавками и харчевнями. Запахи тыкали его в нос один за другим - рыба, булки, фрукты, масло, пряности и дюжина иных, о которых он не имел понятия - из-за них у него замирало дыхание и сводило желудок. Мальчик на ехавшей мимо телеге извлёк из ниоткуда клетку и сунул Трясучке прямо в лицо, а сидевшая там обезьянка, зашипела и плюнула на него, чуть не выбив из седла от изумления. Крики на двадцати различных языках закладывали уши. Поверх всего этого, всё громче и громче, плавно разносилось что-то вроде песнопений, непонятных, но красивых, от которых встали дыбом волосы на руках.
С одной из сторон площади виднелось сооружение под огромным куполом, шесть высоких башен вырастали из его фасада, шпили на их крышах переливались золотом. Именно оттуда доносилось пение. Сотни голосов, высоких и низких, сплетались в один.
- Это храм. - Муркатто задержалась возле него, капюшон всё также поднят и из-под него виднелась лишь наиболее угрюмая часть её лица.
Сказать по-честному, Трясучка её побаивался. Достаточно плохо было уже то, что он наблюдал, как она молотком забила человека насмерть и при этом всем своим видом выражала удовольствие. Но уже после, когда они торговались, в него заползло такое чувство, что она решила пырнуть его ножом. Вдобавок эта её рука, которую она не вытаскивает из перчатки. Он не помнил, чтобы раньше его хоть раз напугала женщина, и от этого одновременно стыдился и раздражался. Но он не стал бы отрицать, что помимо перчатки, молотка, и нездорового чувства опасности, ему нравилось на неё смотреть. Очень. И он не был уверен, что опасность не привлекает его чуть сильнее, чем положено здоровому человеку. Всё это вместе складывалось в то, что он, от случая к случаю, ни черта не знал что сказать.
- Храм?
- Там, где южане молятся Богу.
- Богу, хмм? - У Трясучки заломило шею, когда он сощурился на те шпили - выше чем самые высокие деревья в долине, где он родился. Он слышал, что некоторые люди на Юге думали, будто на небе живёт человек. Человек, который сделал мир и за всем в нём следил. Подобные представления всегда казалось какими-то безумными, но глядя на это сейчас, Трясучка был не далёк от того, чтобы уверовать самому. - Красивый.
- Примерно сто лет назад, когда гурки завоевали Даву, от них бежало множество южных жителей. Некоторые пересекли море и поселились здесь. И они возвели храмы в благодарность за своё спасение. Вестпорт практически такая же часть Юга, как и часть Стирии. Но он также и часть Союза, с тех пор как старейшины, наконец, выбрали сторону, и принесли верховному королю победу над гурками. Это место зовут Перекрёстком Мира. По крайней мере те, кто не зовёт его гнездовьем лжи. Здесь поселились люди прибывшие с Тысячи Островов, из Сульджука и Сиккура, из Тхонда и Старой Империи. Даже северяне.
- Только не эти тупые мудаки.
- Да, их мужчины сильно отстают в развитии. Я слышала, некоторые из них отращивают длинные волосы, как бабы. Но сюда примут любого. - Её перчаточный палец указал на длинную шеренгу людей на уступах на дальнем конце площади. Странное сборище даже для этого города. Молодые и старые, высокие и коротышки, толстые и костлявые, кто-то в странных халатах и тюрбанах, кто-то полураздет и разрисован, у одного на лице кости. Позади некоторых эмблемы со всевозможными буквами, чётками или свисающими погремушками. Они плясали и скакали, вскидывали вверх руки, всматривались в небо, падали на колени, рыдали, хохотали, неистовствовали, пели, орали, причитали - перекрикивая друг друга на множестве языков. Трясучка и не подозревал, что на свете есть так много наречий.
- Кто, чёрт возьми, эти твари? - пробормотал он.
- Святые. Или безумцы, смотря кого ты спросишь. Внизу, в Гуркхуле, ты должен молиться так, как велит Пророк. А здесь каждый волен поклоняться, как ему вздумается.
- Они молятся?
Муркатто пожала плечами. - Больше похоже, что каждый пытается доказать остальным, что его способ - наилучший.
Народ останавливался поглазеть на них. Кто-то кивал вместе с их изречениями. Кто-то тряс головой, смеялся и даже кричал в ответ. Кто-то просто скучающе стоял рядом. Один из святых или безумцев, когда Трясучка проезжал мимо, начал выкрикивать ему слова, из которых нельзя было извлечь и капли смысла. Святой встал на колени, вытянул руки, на его шее загремели чётки, неукротимый голос увещевал с мольбой. Трясучка читал в его красных налитых глазах - тот думал, что делает самое важное дело в своей жизни.
- Должно быть здоровское ощущение, - сказал Трясучка.