- Все что были, и ещё больше. Удивлюсь, если на свете найдётся монета, не побывавшая рано или поздно в моём кошельке. Но прямо сейчас я, кажется, неплатежеспособен, поэтому если ты смогла бы подкинуть немного мелочи...
- Тебе надо пересмотреть некоторые мелочи в твоей жизни, а не тратить их.
Наконец, он с усилием встал - по крайней мере, на колени - и ткнул кривым пальцем себе в грудь. - Ты считаешь усохшая, пропитанная мочой, ужасно напуганная лучшая часть меня, та часть, что с криком рвётся на свободу от этих мук, этого не знает? - Он безнадёжно опустил плечи, больное тело осело само в себя. - Но чтобы измениться, человеку нужна помощь доброго друга, или, ещё лучше, доброго врага. Все мои друзья давно в могилах, а мои враги, вынужден признать... нашли себе дела поинтереснее.
- Не все. - Снова женский голос, но в этот раз тот, от которого по спине Коски пробежала дрожь узнавания. Сплетение мрака превратилось в фигуру, и мгла сворачивалась дымными вихрями за хлёсткими полами её плаща.
- Не... - прокаркал он.
Он вспомнил тот миг, когда впервые обратил на неё внимание: растрёпанная девчонка девятнадцати лет с мечом на поясе и ясным взором, насыщенным злостью, непокорностью и лёгчайшим очаровательным намёком на презрение. Теперь на её лице опустошенность, а губы искривила боль. Меч висел с другой стороны, на его эфесе расслабленно покоилась рука, обтянутая перчаткой. По-прежнему в её взоре проглядывалась та непоколебимая твёрдость, но гораздо больше злости, больше непокорности и полным-полно презрения. Кто бы её обвинил? Коска был сверхпрезенным, и отдавал себе в этом отчёт.
Он тысячу раз клялся её убить, конечно, если хоть когда-нибудь встретит. Её, либо её брата, либо Эндике, Виктуса, Сезарию, Верного Карпи или любую другую подлую скотину из Тысячи Мечей, которые однажды его предали. Сместили его. Заставили бежать с поля битвы при Афьери, равно вываляв в грязи всю его одежду и славу.
Он тысячу раз клялся её убить, но Коска за свою жизнь нарушил все виды клятв, и её облик породил не гнев. Вместо злобы его переполнила смесь из затасканной жалости к себе, слащавой радости и, сильнее всего, пронзительного стыда от чтения на её лице как низко он пал. Он почувствовал раздражение в носу, за щеками - слёзы набухли в режущих глазах. На этот раз он был благодарен за то, что те красны, как раны лучших времён. Если он заплачет, никто не заметит разницы.
- Монза. - Он попытался выпрямить свой грязный воротник, но руки слишком отвратно тряслись и он не справился. - Должен признаться, я слышал, что ты мертва. Я планировал отомстить, конечно же...
- Мне или за меня?
Он пожал плечами. - Затрудняюсь припомнить... я прервался, чтобы выпить.
- Чую, такое происходило не раз. - На её лице возник признак разочарования, который воткнулся в него намного глубже стали. - Я слышала, ты наконец-то погиб в Дагоске.
Он сумел поднять руку достаточно высоко, чтобы отмахнуться от её слов. - Ложные вести о моей смерти ходили всегда. Лакомые мыслишки для множества моих врагов. Где брат?
- Умер. - Её лицо не изменилось.
- Ну. Мне жаль. Я всегда любил мальчишку. - Бесхребетную, лживую, коварную вошь.
- И он всегда тебя любил. - Их воротило друг от друга, но какая теперь разница?
- Если б его сестра так же тепло ко мне относилась, дела могли бы пойти совсем по другому.
- "Могли бы" никуда нас не приведёт. Всем нам есть в чём... покаяться.
Они долгое время смотрели друг на друга, она стоя, он на коленях. Не совсем так, как он рисовал их воссоединение в мечтах. - Раскаянье. Цена нашего дела - часто говорил мне Сазайн.
- Наверно нам стоит оставить прошлое позади.
- Я с трудом помню, что было вчера, - солгал он. Прошлое висело на нём доспехами великана.
- Тогда в будущее. У меня есть для тебя работёнка, если ты согласишься. Думаю, ты готов поработать?
- Какого плана работа?
- Драться.
Коска сморщился. - Тебя всегда слишком сильно тянуло драться. Сколько раз я тебе говорил? Не дело наёмника втягиваться в эту чепуху.
- Меч, чтобы им бряцать, а не вынимать из ножен.
- Молодец, девочка. Я по тебе скучал. - Он выдал это не думая, попытался кашлем скрыть свой стыд и почти выкашлял лёгкое.
- Помоги ему, Дружелюбный.
Пока они разговаривали, безмолвно возник здоровяк, источая вокруг себя спокойную силу - невысокий, зато массивный. Он подцепил Коску под локоть и без усилий поднял его на ноги.
- Сильная рука и добрый поступок, - пробулькал он сквозь приступ головокружения. - Тебя зовут Дружелюбный? Ты гуманист?
- Арестант.
- Не вижу причин, почему человеку нельзя быть и тем и тем. В любом случае, моя благодарность. А сейчас, если бы ты смог направить нас прямо к таверне...
- Тавернам придётся тебя подождать, - произнесла Витари. - Несомненно, это вызовет спад винной промышленности. Переговоры начнутся через неделю и ты нам нужен трезвый.
- Я больше не трезвею. Трезвому больно. Кто-то сказал переговоры?
Монза всё также рассматривала его тем самым разочарованным взглядом. - Мне нужен надёжный человек. Человек обладающий мужеством и опытом. Человек который не возразит, если придётся пойти против великого герцога Орсо.
Пока мглистая улица кувыркалась, Коска держался за руку здоровяка. - Из этого списка, у меня есть... опыт?
- Соглашусь и на одно из четырёх, если ему к тому же нужны деньги. Тебе нужны деньги, старичок?
- Да, ёб-ты... Но не так сильно, как нужно выпить.
- Делай дело как следует - там посмотрим.
- Принято. - Он обнаружил, что стоит прямо и смотрит вниз на Монзу, задрав щёки. - Потребуется составить боевой договор, как в старые времена. Написанный завитыми буквами со всеми причиндалами, как любил писать Саджаам. Подписанный красными чернилами и... где же человеку в это время ночи найти нотариуса?
- Не переживай. Мне достаточно твоего слова.
- Ты единственный человек в Стирии, от кого я б такое услышал. Но как тебе угодно.
Он решительно указал вниз по улице. - Сюда, о воин, и держись. - Он смело шагнул вперёд, нога застряла, и он ойкнул, когда его поймал Дружелюбный.
- Не сюда, - прозвучал медленный, глубокий голос заключенного. Он просунул ладонь под руку Коски и полуповёл-полупонёс его в противоположном направлении.
- Да вы джентльмен, сэр, - пробубнил Коска.
- Я убийца.
- Не вижу причин, почему человеку нельзя быть и тем и тем... - Коска, напрягшись, сфокусировал взгляд на размашисто шагающей впереди Витари, а затем на профиле мощного лица Дружелюбного. Странные подельники. Изгои. Никто другой не собрал бы их вместе. Он смотрел на идущую Монзу - целеустремлённая походка, которую он помнил с давних лет, стала немножко подхрамывать. Те, кто решили пойти против великого герцога Орсо. А это значит - либо безумцы, либо те, у кого нет выбора. И которым же из них был он?
За ответом не пришлось лезть в карман. Не было причин, почему человеку нельзя было быть и тем и тем.
В стороне
Нож Дружелюбного сверкал и вспыхивал, встречаясь с оселком в заостряющем поцелуе. Двадцать движений в одну сторону и двадцать в другую. Не много чего на свете хуже тупого ножа, и мало что лучше заточенного, поэтому он улыбался, проверяя кромку и чувствуя под пальцем ту самую холодную шероховатость. Лезвие было острым.
- Дом удовольствий Кардотти - бывший купеческий особняк, - объясняла Витари холодным спокойным голосом. - Деревянный, как и большинство в Сипани, с трёх сторон окружён двором, а сразу сзади него - Восьмой канал.
Они поставили большой стол на кухне, на задворках склада, и вшестером за него уселись. Муркатто с Трясучкой, Дэй с Морвеером и Коска с Витари. На столе стояла модель большого деревянного здания с трёхсторонним двориком. Дружелюбный прикинул, что это одна тридцать шестая размера настоящего Дома удовольствий Кардотти, хотя точно сказать было трудно, а он очень любил быть точным.
Палец Витари скользил вдоль окон на стене крохотного зданьица. - На первом этаже кухни и конторские комнаты, зал где курят шелуху и другой - для карт и костей. - Дружелюбный надавил ладонью на карман рубашки, приятно ощущая свои собственные, прильнувшие к груди, игральные кости. - Два лестничных проёма по задним углам. На втором этаже тринадцать комнат, где гостей развлекают...
- Ебут, - сказал Коска. - Мы все здесь взрослые, давайте называть так, как оно есть. - Его налитые кровью глаза зыркнули на две бутылки вина на полке, затем вернулись обратно. Дружелюбный отметил, что они уже часто так делали.
Палец Витари переехал к крыше модели. - Значит, на верхнем этаже, три больших опочивальни для... ебли наиболее ценных гостей. Говорят, Королевская спальня, в центре, достойна императора.
- Значит, Арио решит, что она достойна его самого, - пробурчала Муркатто.
Их группа разрослась с пяти до семи, поэтому Дружелюбный разрезал каждую из двух буханок на четырнадцать кусочков, лезвие шуршало сквозь корку, разлеталась мучная пыль. Всего получится двадцать восемь кусочков, по четыре кусочка каждому. Муркатто съест поменьше, зато Дэй подберёт за неё. Дружелюбный ненавидел оставлять несъеденный хлеб.
- По словам Эйдер, у Арио и Фоскара будут три или четыре дюжины гостей, некоторые вооружены, но не шибко крутые бойцы. Ещё с ними шесть телохранителей.
- Она сказала правду? - Сочный выговор Трясучки.
- Стоит принять в расчёт случай, но нам она не соврёт.
- Сдерживать натиск столькерых... нам нужно больше бойцов.
- Убийц, - прервал Коска. - Ещё раз, давайте называть их, как они есть.
- Может двадцать, - донёсся твёрдый голос Муркатто, - в придачу к вам троим.
Двадцать три. Интересное число. Жар ласкал Дружелюбного, когда он отцепил заслонку старой печки и со скрипом её вытянул. Двадцать три не делится ни на какое другое число, кроме единицы. Без кучкования, без обособленности. Без полумер. Не так уж и не похоже на саму Муркатто. Он вытащил большой котёл, обернув руки тканью. Числа не брешут. В отличие от людей.