Тысяча Мечей воевали за Осприю против Муриса. Воевали за Мурис против Сипани. Воевали за Сипани против Муриса, затем снова за Осприю. В промежутке между войнами по найму, по собственной прихоти ограбили Оприлу. Спустя месяц, рассудив, что наверное они подошли к делу недостаточно тщательно, ограбили её снова, оставив после себя тлеющие развалины. Они сражались за каждого против всех, и за всех против каждого, и за всё это время им пришлось сразиться едва ли хоть раз.
Зато грабежи и разорения, поджоги и мародёрство, вымогательство и насилие - это да.
Никомо Коске нравилось окружать себя необычными и причудливыми диковинками. Девятнадцатилетняя мечница, неразлучная со своим младшим братишкой на его взгляд соответствовала этим требованиям, поэтому он приблизил их к себе. Сперва он обнаружил, что они забавные. Затем, что они полезные. А потом они стали незаменимыми.
Холодными утрами они с Монзой вместе упражнялись в поединках - мелькание и скрежет стали, свист и пар прерывистого дыхания. Он был сильней, а она быстрее, и так они хорошо сочетались друг с другом. Они издевались друг над другом, харкали и хохотали. Воины их роты собирались посмотреть на них, смеясь при виде того, как их капитана частенько ставит впросак девчушка вполовину младше него. Смеялись все, кроме Бенны. Он не был мечником.
У него была способность к цифрам, и его поставили отвечать за отрядные книги, затем за запасы и закупки, а потом за управление сбором и перепродажей добычи и распределением выручки. Он зарабатывал деньги каждому, и у него легко получалось, и вскоре его полюбили.
Монза быстро впитывала знания. Она выучилась тому, что писали Столикус и Вертурио, и Бьяловельд, и Фаранс. Она выучилась всему, что давал ей Никомо Коска. Она выучилась тактике и стратегии, манёврам и снабжению, как разгадать местность и как разгадать врага. Сначала она училась, наблюдая, затем она училась, действуя. Она досконально погружалась в тонкости любого ремесла, что могло пригодиться солдату.
- В тебе сидит дьявол, - говорил ей Коска, когда напивался, что становилось не редкостью. В Мурисе она спасла ему жизнь, а после он спас её. Смеялись все, снова кроме Бенны. Он не был спасателем.
Старый Сазайн помер от стрелы, и капитаны рот, что составляли Тысячу Мечей избрали Никомо Коску в кресло генерал-капитана. Монза с Бенной поднялись вместе с ним. Она объявляла остальным приказы Коски. Потом она советовала ему, какими должны быть его приказы. Потом она отдавала приказы, пока он пьянствовал и делала вид, что они от него. Потом она прекратила притворяться, что приказы исходят от него, и никто не возмущался, потому что её приказы были лучше, даже когда он бывал трезв.
Проходили месяцы и складывались в годы, и он всё реже и реже был трезвым. Единственные приказы, которые он отдавал, раздавались в тавернах. Единственные поединки, которые он устраивал - поединки с бутылкой. Когда Тысяча Мечей начисто обирала один из уголков страны и приходила пора двигаться дальше, Монзе приходилось обшаривать таверны, и курильни, и бордели, и волочь его оттуда.
Она ненавидела это занятие, и Бенна ненавидел смотреть, как она этим занимается, но Коска приютил их, и они были перед ним в долгу, поэтому всё так и шло. Когда они на закате добирались до лагеря - он, спотыкаясь под тяжестью выпитого и она, спотыкаясь под его тяжестью - он шептал ей в ухо.
- Монза, Монза. Что бы я без тебя делал?
Стало быть, месть
Надраенные донельзя кавалерийские сапоги генерала Ганмарка клик-кликали по надраенным донельзя полам. Туфли камергера вжик-вжикали за ним следом. Эхо от обоих звяк-звякало, отражаясь от сверкающих стен, и разносилось по огромному, зияющему пространству, в спешке поднятая ими пыль клубилась мошкарой в полосках света. Мягкие рабочие ботинки Шенкта, потёртые и податливые от долгой носки, вообще не издавали ни звука.
- Когда предстанете перед лицом его сиятельства, - слова камергера усердно извергались наружу, - идите ему навстречу, но без неуместной спешки, не смотрите ни влево ни вправо, ваши глаза должны быть устремлены долу и ни в коем разе не встречать взгляд его сиятельства. Остановитесь на белой линии на ковре. Не перед линией, и ни при каких обстоятельствах не за ней, но точно на линии. Затем вы преклоняете колени...
- Я не преклоняюсь, - сказал Шенкт.
Голова камергера повернулась к нему, как у обиженной совы. - Только высшие государственные сановники иностранных держав составляют исключение! Каждый должен...
- Я не преклоняюсь.
Камергер поперхнулся от возмущения, но Ганмарк обратился к нему. - Ради всего! Убили сына и наследника герцога Орсо! Его сиятельству глубоко похер, встал на колени или нет, человек, способный принести отмщение. Преклоняйся или нет, как считаешь нужным. - Двое охранников в белых мундирах подняли перекрещенные алебарды, пропуская их, и Ганмарк толчком распахнул двойные двери.
За ними было устрашающе обширное помещение - величественное, пышное, грандиозное. Достойное быть тронным залом самого могущественного человека в Стирии. Но Шенкт стоял в залах и побольше, и перед людьми помогущественнее, так что он не испытал благоговения. Тонкая красная ковровая дорожка с белой линией на дальнем конце протянулась по мозаичному полу. За ней был воздвигнут высокий помост, дюжина мужчин в полных латных доспехах несла перед ним стражу. На помосте было золочёное кресло. В кресле был великий герцог Орсо Талинский. Он весь был одет в чёрное, но ещё чернее был его угрюмый вид.
Странная и зловещая группа людей, числом под шестьдесят или даже больше, всех рас, форм и размеров, расположившись широкой дугой, преклоняла колени перед Орсо и его свитой. Он распознал некоторых из них по внешности. Убийцы. Матёрые душегубы. Охотники на людей. Представители его профессии - если согласиться, что белильщик стен представляет ту же профессию, что и мастер живописец.
Он двинулся к помосту, без неуместной спешки, не глядя ни влево ни вправо. Он прошёл сквозь полукруг разносортных убийц и остановился точно на линии. Он наблюдал, как генрал Ганмарк шагает мимо охраны, поднимается к трону и наклоняется шепнуть на ухо Орсо, пока камергер принимает неодобрительную позу подле другого его локтя.
Великий герцог устремил на Шенкта долгий взгляд и Шенкт уставился в ответ, в это время весь зал окутала та угнетающая тишина, на которую способны только пространства огромных помещений. - Итак, это он. Почему он не преклонил колено?
- По-видимому, он не преклоняется, - произнёс Ганмарк.
- Всяк иной преклоняется. Ты что, какой-то особенный?
- Нет, - ответил Шенкт.
- Но ты не встаёшь на колени.
- Раньше вставал. Давным-давно. Больше нет.
Орсо сузил зрачки. - А что если кто-то попытается тебя заставить?
- Кое-кто пытался.
- И?
- Я не преклоняюсь.
- Тогда стой. Мой сын погиб.
- Скорблю вместе с вами.
- В твоём голосе не слышно скорби.
- Это был не мой сын.
Камергер чуть не подавился своим языком, но впалые глаза Орсо нисколько не сдвинулись. - Ты, я вижу, любишь говорить правду. Прямые слова дорогого стоят могущественным людям. Твои рекомендации безукоризненны.
Шенкт ничего не сказал.
- То дело, в Кельне. Я так понимаю, это твоя работа. Вся, целиком, ведь ты работаешь в одиночку. Говорят, те предметы, что нашли, с трудом можно было назвать трупами.
Шенкт ничего не сказал.
- Ты не подтверждаешь.
Шенкт посмотрел в лицо герцогу Орсо и ничего не сказал.
- Хотя и не отрицаешь.
Опять ничего.
- Мне нравятся люди с ртом на замке. Человек, который мало говорит друзьям, скажет врагам меньше чем ничего.
Молчание.
- Моего мальчика убили. Выбросили как мусор из окна публичного дома. Также убили многих его друзей и приближённых, моих граждан. Мой зять, сам его Величество король Союза, едва-едва успел выбраться живым из горящего дома. Соториус-полутруп, пригласивший их канцлер Сипани, позаламывал руки и объявил мне, что ничего не может сделать. Меня предали. У меня отняли ребёнка. Меня... опозорили. Меня! - прокричал он внезапно, заставляя зазвенеть свои покои и вздрогнуть каждого человека в них.
Каждого, кроме Шенкта. - Стало быть, месть.
- Месть! - Орсо стукнул кулаком по подлокотнику кресла. - Скорая и ужасная.
- Скорую обещать не могу. Ужасную - да.
- Тогда пусть она будет медленной, беспощадной и неотвратимой.
- Может возникнуть необходимость нанесения разного рода ущерба вашим подданным и их благосостоянию.
- Всё что потребуется. Принеси мне их головы. Каждого мужчины, женщины или ребёнка в этом участвовавшего, до мельчайшей степени вины. Всё, что нужно. Принеси их головы.
- Стало быть, их головы.
- Что ты за них попросишь?
- Ничего.
- Даже не...
- Если я выполню работу, вы заплатите мне сто тысяч серебренников за голову главаря шайки, и двадцать тысяч за каждого участника, всего в пределах четверти миллиона. Вот моя цена.
- Чрезвычайно высокая! - пискнул камергер. - Что вы будете делать с такими деньгами?
- Буду пересчитывать их и смеяться, думая о том, как здорово, что богатому не нужно отвечать на идиотские вопросы. Вы не найдёте заказчика, недовольного моей работой. - Шенкт медленно перевёл взгляд на полукруг отребья за своей спиной. - Как вам будет угодно, можете заплатить и поменьше - людям помельче.
- Так и будет, - произнёс Орсо. - Если один из них первым найдёт убийц.
- Я бы не принял других условий, ваша светлость.
- Хорошо, - прорычал герцог. - Тогда ступай. Все вы, идите! Добудьте... мне... месть!
- Все свободны! - проскрежетал камергер. Послышался стук, лязг и грохот, когда наёмные убийцы поднимались, чтобы покинуть великий чертог. Шенкт повернулся и направился навстречу громадным дверям, без неуместной спешки, не смотря ни вправо ни влево.
Один из убийц перекрыл ему путь, темнокожий, среднего роста, но широкий как дверь, пластины упругих мышц виднелись сквозь прореху в яркой цветной рубахе. Он свернул тонкие губы. - Ты Шенкт? Я ожидал большего.