- Помолись тому богу, в которого веришь, чтобы никогда не увидеть большего.
- Я не молюсь.
Шенкт наклонился ближе и шепнул тому на ухо. - Советую начать.
Будучи по всем стандартам просторной комнатой, кабинет генерала Ганмарка казался беспорядочно завален. Бюст Иувина, больше натуральной величины, озлобленно хмурился над камином, его каменная плешь отражалась в великолепном зеркале цветного виссеринского стекла. Две монументальных вазы возвышались по обе стороны стола, почти доставая до плеч. Стены покрывали холсты в золочёных рамах, два из них воистину огромных размеров. Прекрасная живопись. Слишком прекрасная, чтобы жаться в тесноте.
- Очень впечатляющая коллекция, - произнёс Шенкт.
- Вот эта - работа Кольере. Её бы сожгли в том поместье, где я её нашёл. Те две - Насурин, это - кисти Орхуса. - Ганмарк указывал на них рублеными взмахами указательного пальца. - Его ранний период, но всё-таки. Эти вазы изготовили для дани императору Гуркхула, много сотен лет назад, и каким-то образом они добрались до усадьбы богача в пригороде Каприла.
- А оттуда сюда.
- Стараюсь спасти, что в моих силах, - ответил Ганмарк. - Может статься, когда пройдут Кровавые Годы, у Стирии останется хоть несколько сокровищ, достойных того, что их сберегли.
- В смысле останется у вас.
- Лучше их возьму я, чем огонь. Начался сезон военных действий и я утром отбываю в Виссерин, командовать осадой города. Грабежи, стычки, пожары. Удары и контрудары. Естественно, глад и мор. Разумеется убитые и искалеченные. И всё с неотвратимой случайностью небесной кары. Всеобщей. Ни за что ни про что. Война, Шенкт, война. И подумать только, раньше я мечтал быть порядочным человеком. Творить добро.
- Все мы об этом мечтаем.
Генерал приподнял бровь. - Даже вы?
- Даже я. - Шенкт извлёк свой серповидный нож. Гуркский нож мясника, маленький, но острый как ненависть.
- Тогда желаю вам наслаждаться этим. Лучшее, на что способен я - воевать ради того, чтобы свести утраты к... воистину эпическому размаху.
- Сейчас время утрат. - Шенкт достал из кармана небольшой кусок дерева, из торца которого уже торчала грубо вырезанная собачья голова.
- Не все ли времена такие? Вина? Из личного погреба Кантайна.
- Нет.
Шенкт осторожно работал ножом, пока генерал наполнял свой стакан, стружки сыпались на пол между его ботинок и круп собаки медленно обретал форму. Навряд ли произведение искусства, подобное тем, что вокруг него, но сгодится и такое. Было что-то успокаивающее в размеренных движениях режущего лезвия, в мягком падении стружек.
Ганмарк облокотился о каминную полку, вытащил кочергу и пару раз от нечего делать ткнул в огонь. - Вы слышали о Монцкарро Муркатто?
- Генерал-капитан Тысячи Мечей. Достигла самых выдающихся военных успехов. Я слышал, она погибла.
- Вы умеете хранить тайны, Шенкт?
- Я храню многие сотни.
- Конечно, что это я. Конечно. - Он глубоко вдохнул. - Герцог Орсо приказал убить её. Вместе с братом. Победы сделали её популярной у талинского простонародья. Чересчур популярной. Его светлость испугался, что она может узурпировать его трон - как обычно и делают наёмники. Вы не удивлены?
- Я повидал все виды смерти и все приводящие к ней мотивы.
- Конечно, о чём это я. - Ганмарк мрачно уставился в огонь. - Их смерть была не лёгкой.
- Как и все они.
- Тем не менее. Не лёгкой. Два месяца назад исчез телохранитель герцога Орсо. Не велик сюрприз - он был глупцом, не заботился о своей безопасности, тянулся к порочным забавам и дурным компаниям, нажил много врагов. Я не придал этому значения.
- И?
- Месяц спустя, в Вестпорте, вместе с половиной своих служащих был отравлен герцогский банкир. Тут всё было по-другому. Он сверх меры заботился о своей безопасности. Отравить его - задача сверхвысокой сложности, и её выполнили с ужасающим профессионализмом и исключительным отсутствием милосердия. Но он крепко увяз в стирийской политике, а стирийская политика есть игра со смертью и мало кто из игроков милосерден.
- Верно.
- Сами Валинт и Балк предположили, что мотивом могла послужить длительная вражда с гуркскими конкурентами.
- Валинт и Балк.
- Вы знакомы с таким учреждением?
Шенк задумался. - По-моему, как-то раз они меня нанимали. Продолжайте.
- Но теперь убит принц Арио. - Генерал ткнул пальцем себе под ухо. - Заколот именно в то место, куда он ударил ножом Бенну Муркатто, а затем выброшен из окна.
- Вы думаете, Монцкарро Муркатто всё ещё жива?
- Через неделю после смерти сына герцогу Орсо пришло письмо. Он некой Карлотты дан Эйдер, любовницы принца Арио. Мы давно подозревали, что она шпионит в пользу Союза, но Орсо терпеливо не обращал внимания.
- Удивительно.
Ганмарк пожал плечами. - Союз наш испытанный альянт. Мы помогли им взять верх в последнем раунде их бесконечной войны с гурками. Мы оба охотно пользуемся обеспечением банковского дома Валинт и Банк. Не говоря о том факте, что король Союза - зять Орсо. Естественно мы засылаем друг другу шпионов – по-доброму, по-соседски. Если кому-то всё равно придётся исполнять роль шпионки, то почему бы ей не быть симпатичной, а Эйдер была, никто не отрицает, обворожительной. Она поехала в Сипани с принцем Арио. После его смерти она исчезла. Затем это письмо.
- И в нём говорится?
- Что использовав яд, её вынудили содействовать убийцам принца Арио. Что в их число входят, помимо прочих, наёмник по имени Никомо Коска и палач по имени Шайло Витари, и главная у них никто иная как сама Муркатто. Вполне себе живая.
- Вы в это верите?
- У Эйдер нет причин обманывать нас. Никакое письмо не избавит её от гнева его светлости, если её найдут, и она обязана это осознавать. Муркатто была жива, когда её перебрасывали через перила террасы, за это я ручаюсь. Мёртвой я её не видел.
- Она ищет воздаянье.
Ганмарк безрадостно хихикнул. - Идут Кровавые Годы. Все ищут воздаяния. А уж Талинская Змея-то? Мясник Каприла? Которая в этом мире не любила никого, кроме своего брата? Если она жива, то пылает воздаянием. Не легко отыскать врага упорнее.
- Тогда я отыщу ту женщину, Витари, того мужчину, Коску, и ту змею, Муркатто.
- Никто не должен узнать, что она могла выжить. Если в Талинсе станет известно, что это Орсо промыслил ей смерть... возможны волнения. Даже попытки бунта. Её очень любили в народе. Талисман. Символ. Одна из своих, такая же как и они, делом заслужившая людскую признательность. Пока тянутся войны и растут налоги, его светлость... не так сильно любят, как могли бы. Могу я уповать, что вы сохраните молчание?
Шенкт хранил молчание.
- Хорошо. Сообщники Муркатто до сих пор в Талинсе. Быть может одному из них известно, где она. - Генерал поднял глаза, рыжий отсвет огня растёкся по его усталому лицу. - Но, что я говорю? Это ваше ремесло, разыскивать людей. Разыскивать людей и... - Он снова ткнул в горящие угли, поднимая дождь танцующих искр. - Учить вас вашему делу нужды нет, не так ли?
Шенкт убрал наполовину законченную резьбу, убрал нож и повернулся к двери. - Нет.
Под откос
Они подъехали к Виссерину, когда солнце уже опускалось за деревья, и местность окрашивалась чёрным. Башни можно было различить за мили. Дюжины их. Полусотня. Высокие, тонкие как пальцы знатной дамы, торчащие в облачном серо-голубом небе - тонкие иглы света рассыпаны там, где в высоких окнах горят лампы.
- Полно башен, - пробормотал про себя Трясучка.
- В Виссерине всегда была на них мода. - Коска ухмыльнулся ему исподлобья. - Некоторые, многовековые, восходят ко временам Новой Империи. Знатнейшие семьи соперничают в строительстве наивысочайших из них. Это предметы гордости. Я вспоминаю, когда был мальчишкой, одна обрушилась до того, как была закончена, не далее трёх улиц от нашего жилья. При крушении погибла дюжина бедняг-горожан. Бедняки - вот кто всегда оказывается раздавленным под амбициями богатых. И всё же они редко сетуют, потому что... ну...
- Они мечтают о собственных башнях?
Коска хмыкнул. – Что ж, да, полагаю так. Они не замечают, что чем выше ты взберёшься, тем дольше тебе придётся падать.
- Люди редко замечают это, пока земля не понесётся им навстречу.
- Твоя правда. И я боюсь, скоро попадает куда как много богачей Виссерина...
Дружелюбный запалил факел, также как и Витари, а третий Дэй укрепила на передке повозки, освещать дорогу. Чужие факелы горели уже повсюду, и дорога стала струйкой маленьких огонёчков во тьме, петляя через тёмные луга навстречу морю света. В другое время могло бы сложиться прелестное зрелище, но не сейчас. Надвигалась война, и никто не был в настроении любоваться.
Чем ближе они подъезжали к городу, тем более дорога становилась забитой людьми, и тем больше мусора валялось по её обочинам. Половина, похоже, отчаянно стремилась в Виссерин, забраться куда-нибудь за стены и за ними укрыться, другая половина спешила оттуда, выбраться куда-нибудь в чистое поле и убежать. В войну перед крестьянином встаёт сволочной выбор. Цепляйся за свою землю и прими свою долю пожаров, и наверняка, грабежей, с, более чем вероятно, насилием и убийством. Пробирайся в город, если повезёт, если там найдут тебе место, рискуй быть обобранным твоими же защитниками или попасть под разбой и резню, коли город возьмут. Либо беги прятаться в глушь, где, может статься, тебя поймают, может статься, будешь голодать, а может, просто умрёшь ледяной ночью.
Само собой, война убьёт некоторое число солдат, но при этом одарит оставшихся деньгами, и песнями, чтоб их петь, и костром, чтобы сидеть вокруг него. Крестьян же она убьёт намного больше, и не одарит оставшихся ничем, кроме пепла.
Как раз для поднятия настроения по темноте закапал дождь, шипя и шкворча на мерцающих факелах, круги света испещрило белёсыми полосами. Дорога превратилась в липкую грязь. У Трясучки чесалась промокшая голова, но его мысли были далече. В том самом месте, где имели обыкновение блуждать последнюю пару недель. Назад к Кардотти и тем чёрным делам, что он там натворил.