Лезвия мечей и секир блестели и вспыхивали, пики и копья качались и скрещивались, над давкой криво свисала пара порванных флагов. Болты и стрелы взлетали и падали: со стороны толпящихся за стенами талинцев, от защитников на баррикадах, из покорёженных башен по бокам пролома. Пока Дружелюбный глядел, громадный кусок каменной кладки завертелся вниз с верха стены и попал в кипящее месиво под ней, пробив в нём зияющую дыру. Сотни людей, бьющихся и умирающих под адским блеском горящих факелов, горящих петард, горящих домов. Дружелюбному с трудом верилось, что всё это на самом деле. Всё выглядело насквозь фальшивым, притворным - постановкой для написания зловещей картины.
- Виссеринская брешь, - прошептал он про себя, заключая руками в рамку эту сцену, представив, что она висит на стене какого-нибудь богача.
Когда двое намерены убить друг друга, существует определённая структура. Если чуть больше двух, то всё то же самое. Даже если дюжина. В таких ситуациях Дружелюбному всё было привычно. Есть уклад, которому ты следуешь, и если окажешься быстрее, сильнее, жёстче - выходишь живым. Но здесь всё по-иному. Бездумная толкотня. Кто б сумел предугадать, когда тебя, лёгким движением тех, кто сзади толкнут прямо на пику? Чудовищная воля случая. Как бы ты вычислил стрелу, или болт, или брошенный сверху камень? Это одна колоссальная азартная игра, где на кону твоя жизнь. И как в азартных играх в Доме удовольствий Кардотти - при множестве партий подряд игроки всегда в проигрыше.
- На вид горяченько! - Прокричал под ухом Коска.
- Горяченько?
- Со мной бывало и пожарче! Пролом в Мурисе выглядел скотобойней, когда мы закончили!
Дружелюбный навряд ли был способен к беседе, так у него кружилась голова.
- С тобой бывало... такое?
Коска махнул рукой, мол, расслабься. - Пару раз. Но если только ты не псих, тебе скоро это надоест. На вид может быть и забавно, но джентльмену здесь не место.
- Откуда они знают, кто за кого? - выдохнул Дружелюбный.
Усмешка блеснула на перемазанном сажей лице Коски. - В основном, угадывают. Пытаешься держаться в нужном направлении и надеешься, что... ах.
От основной схватки отделился кусок и поплыл вперёд, ощетинившись оружием. Дружелюбный не ответил бы даже, были ли это осаждающие или осаждаемые. Они вовсе не выглядели людьми. Он развернулся, чтобы заметить стену копий, надвигающуюся вдоль улицы с противоположной стороны, изменчивые отблески высвечивали тусклый металл и каменные лица. Не отдельные люди, не личности, но слитная машина убийства.
- Сюда! - Дружелюбный почувствовал, как его хватают за руку, вталкивают сквозь полуразрушенный проём в завалившейся стене. Он поскользнулся и навернулся, стукнувшись боком. Полусбежал-полусъехал вниз по огромной куче обломков, сквозь облако пепла, и упал на живот рядом с Коской, всматриваясь в уличный бой над ними. Люди сталкивались, убивали и умирали. Бесформенное разъярённое месиво. Поверх их криков, их гневных воплей, ударов и скрежета металла, Дружелюбному послышалось что-то ещё. Он огляделся. Коска перегнулся через свои колени и трясся в плохо сдерживаемом веселье.
- Ты смеёшься?
Старый наёмник протёр глаза испачканным в золе пальцем. - А что ещё остаётся?
Они очутились в некой затемнённой ложбине, забитой обломками. Улица? Осушенный канал? Отстойник? Сквозь мусор продирались оборванцы. Невдалеке лицом вниз валялся мертвец. Над трупом склонилась женщина с ножом наголо, в самом разгаре отрезания пальцев со скрюченной руки - ради колец.
- Отойди от тела! - Шатаясь, выступил Коска, вытаскивая меч.
- Оно наше! - Тощий мужчина со спутанными волосами и дубинкой в руке.
- Нет, - Коска предъявил клинок. - Оно наше. - Он шагнул вперёд и помоечник, запнувшись, повалился в опалённые кусты. Женщина наконец-то одолела ножом кость, стянула кольцо и сунула в карман; а затем, с градом брани, швырнула палец в Коску и скрылась во тьме.
Старый наёмник поглядел им вслед, взвешивая в руке меч. - Талинец. Стало быть, его амуницию!
Дружелюбный оцепенело переполз туда и начал расстёгивать мертвецкие доспехи. Стащил спинную пластину и засунул в мешок.
- Шустрее, друг мой, пока не вернулись те помойные крысы.
Дружелюбный и не думал мешкать, но у него тряслись руки. Он не знал точно из-за чего. Обычно они не тряслись. Он стащил поножи воина и его нагрудник, всё это загремело в мешок. Будет четыре комплекта.
Три плюс один. Ещё три и у них хватило бы на каждого. Затем, наверно, они бы убили Ганмарка, и завязали, и он смог бы вернуться назад в Талинс и осесть в притоне Саджаама, считая деньги во время карточных игр. Какими счастливыми казались те, былые дни. Он потянулся и выдернул из шеи солдата арбалетный болт.
- Помогите. - Едва ли громче чем шепот. Дружелюбный не знал, не пригрезилось ли ему. Затем заметил широко открытые глаза солдата. - Помогите.
- Как? - прошептал Дружелюбный. Он расцепил крючки и застёжки на отороченной военной куртке и, стараясь как можно нежнее, освободил от неё раненого, осторожно продевая сквозь рукав сочащиеся обрубки отрезанных пальцев. Он уложил одежду в мешок, затем тихонько перекатил того обратно лицом вниз, в точности каким его и обнаружил.
- Отлично! - Коска указал на выгоревшую башню, опасно накренённую над сорванной крышей. - Может туда?
- Почему туда?
- Почему бы и не туда?
Дружелюбный разучился двигаться. Его колени дрожали. - Не хочу идти.
- Понимаю, но мы должны держаться вместе. - Старый наёмник повернулся и Дружелюбный вцепился ему в руку, из рта начали выплёскиваться слова.
- Я теряю счёт! Я не могу... я не в состоянии думать. Какое число у нас по плану? Какое... какое... я сошёл с ума?
- Ты? Отнюдь, мой друг. – Коска, улыбаясь, похлопал Дружелюбного по плечу. - Ты совершенно здоров. Вот оно. Всё это! - Он смахнул свою шляпу и обвёл ею вокруг. - Вот оно - безумие!
Пощада и трусость
Трясучка стоял у окна, открыв одну створку - вторая осталась закрытой, оконная рама вокруг него была обрамлением картины, изображавшей горящий Виссерин. Пожары до самых городских стен очертили его чёрный силуэт оранжевыми линиями - вниз по его щетинистому лицу, массивному плечу, длинной руке, сплетенью мускулов на пояснице и ямочке на его голой заднице.
Если бы здесь оказался Бенна, то предупредил бы, что в последнее время она полагается на крайне обманчивую удачу. Ну, сперва бы он спросил, что это тут за здоровый северянин, а уж после предупредил бы. Броситься в жерло осады, так близко к смерти, что та щекочет шею. Ослабить остатки бдительности ради мужчины, которому положено состоять у неё на жаловании. Прогнуться под тех крестьян внизу. Она рисковала и ощущала ту трепетную смесь восторга и страха, что для игрока важнее жизни. Бенне бы это не понравилось. Однако она никогда не прислушивалась к его опасениям, когда он был жив. Если все шансы против тебя, тебе волей-неволей приходится действовать наудачу, а у Монзы всегда было чутьё делать правильный выбор.
По крайней мере, до тех пор, пока не убили Бенну, а её саму не сбросили с горы.
Из темноты донёсся голос Трясучки. - Однако, как ты набрела на это местечко?
- Мой брат его купил. Давным-давно. - Ей вспомнилось, как тот стоял у окна, жмурясь на солнце, потом повернулся к ней и улыбнулся. Она ощутила налёт улыбки в уголке своих губ, всего лишь на мгновение.
Трясучка же не оборачивался, равно как и не улыбался. - Вы были близки, да? Вы с братом.
- Неразлучны.
- И мы с моим. Каждый, кто его узнавал сближался с ним. Была в нём такая штука. Он погиб от рук человека по прозвищу Девять Смертей. Его убили, пообещав пощаду, а голову насадили на штандарт.
Монзе не больно-то хотелось слушать его историю. С одной стороны та утомляла её, с другой - заставляла вспоминать неживое лицо Бенны когда того переваливали через перила. – Ну надо же, сколько у нас общего! Ты отомстил?
- Я грезил местью. Годами мечтал о моём самом заветном желании. И мне выпал случай, и не единожды. Покарать Девять Смертей. За такое полно народу пошло бы на убийство.
- И?
Она смотрела, как играют мускулы на скулах Трясучки. - В первый раз я спас ему жизнь. Во второй - отпустил его и решил начать жить заново.
- И с тех пор ты шатался повсюду как бродячий жестянщик с телегой, вразнос торгуя пощадой с любым, кто взял бы её? Спасибо за предложение, но я не покупатель.
- Не сказал бы, что я прежний продавец. Всё это время я строил из себя доброго и хорошего, превозносил праведный путь, надеясь убедить себя, что уйдя прочь совершил верный поступок. Сломал колесо. Но всё не так, и это правда. Пощада и трусость - одно и то же, так как ты и говорила мне, и колесо продолжает вращаться, как не старайся. Свершённое возмездие... может и не закроет все вопросы. Уж точно не сделает мир светлее и не прибавит солнцу тепла. Но по любому лучше, чем не свершённое. Гораздо, нахрен, лучше.
- Мне казалось, ты всеми силами решил остаться последним хорошим человеком Стирии.
- Я пытался поступать правильно, когда только мог, но на Севере не заработать имени без кой-каких тёмных делишек, и свою долю я внёс. Было дело, я дрался вместе с Чёрным Доу, и Круммох-и-Фейлом, и самим Девять Смертей. - Он сморкнулся. - Говоришь, вы тут, внизу, такие хладнокровные? Тебе бы отведать зиму, там, откуда я родом. - В выражении его лица было нечто, чего она прежде не видела и не ожидала. - Мне нравилось быть добрым, это правда. Но раз тебе нужно по другому - что ж, у меня получится и так.
Ненадолго опустилось молчание, и они глядели друг на друга. Он, облокотившись на подоконник, она, вытянувшись на кровати, с рукой просунутой под голову.
- Раз ты в самом деле такой отморозок с сердцем из снега, зачем ты вернулся за мной? У Кардотти?
- Ты всё ещё должна мне денег.
Она не была уверена, шутит ли он. - Сплошное душевное тепло.
- Поэтому и ещё потому, что ты мой лучший друг во всей этой ебанутой шайке.