Теперь вокруг него одни лишь всадники, с плеском ломятся вброд, копыта взметают ливни ярких брызг. Он на мгновение засёк Монзу, по-прежнему впереди, её конь пробивается сквозь водяную яму, лезвие меча высверкнуло, поднимаясь вверх и хлёстко рубя вниз. Атака выдохлась. Взмыленные лошади спотыкаясь, барахтались на отмелях. Всадники свешивались с сёдел, секли наотмашь, огрызаясь, солдаты в ответ кололи копьями, подрубали мечами их ноги и их лошадей. Конник безнадёжно барахтался в воде, гребень его шлема перекосился, а другие колотили по нему палицами, толкая то в одну, то в другую сторону, оставляя громадные вмятины в тяжёлой броне.
Трясучка захрипел, как что-то перехватило его поперёк живота, согнулся назад, порвалась рубаха. Он брыкнул локтем, но не смог как следует замахнуться. Рука сжала его голову, пальцы воткнулись в изрезанную сторону лица, ногти царапали мёртвый глаз. Он ревел, бил ногами, изворачивался, пытался вытащить левую руку, но кто-то удерживал и её. Он выпустил щит, и его стащили назад, с коня на землю. Перекрутившись, он впечатался в отмель, перекатываясь на бок и поднимаясь на колени.
Молодой пацан в куртке клёпаной кожи стоял в реке сразу справа от него, вокруг лица свисали мокрые волосы. Он всё смотрел, уставившись на что-то в своей руке. Что-то плоское и блестящее. По виду будто глаз. Оболочка из эмали, которая до последней секунды была на лице у Трясучки. Пацан поднял взгляд, и они таращились друг на друга. Трясучка почуял что-то возле себя, пригнулся, голову обдало ветром, когда мимо пролетел его собственный щит. Он взвился, секира описала вслед за ним широкий, великий круг и воткнулась в чьи-то рёбра, дождём полилась кровь. Того согнуло набок, и с воем сбило с ног, отшвырнув на шаг в сторону во вспененную воду.
Пока северянин разворачивался, парень уже напал на него с ножом. Трясучка согнулся набок, умудрился схватить и удержать его предплечье. Они зашатались, сплелись воедино, опрокинулись в холодную воду. Нож кольнул трясучкино плечо, но он был намного больше, много сильней и перекатился наверх. Они боролись, царапались, хрипели в лицо друг друга. Он пропустил рукоять секиры сквозь несжатый кулак, и схватил её под самое лезвие. Парень, чью голову омывала вода, поймал свободной рукой его запястье, но сил остановить у него не было. Трясучка стиснул зубы, перекрутил секиру, пока тяжёлое лезвие не встало поперёк шеи противника.
- Нет, - зашептал пацан.
Пора говорить нет была перед битвой. Трясучка навалился всем своим весом, рыча, постанывая. Глаза парня выкатились, когда металл медленно вгрызся в его горло, глубже, глубже, алая рана открывалась шире и шире. Кровь полилась наружу липкими струйками, по руке Трясучки, на его рубашку, в реку и та уносила её прочь. Паренёк на мгновение задрожал, красные губы широко распахнулись, затем он обмяк, неподвижно глядя на небо.
Шатаясь, Трясучка поднялся. Лохмотья рубашки отягощали его, пропитавшись водой и кровью. Он разорвал её и сбросил - рука так затекла от крепко, как смерть, сжимаемого щита, что он выдрал волосы на груди. Он огляделся, моргая под безжалостным солнцем. Кони, люди бились в сверкающих речных водах, взбаламученных, илистых. Он наклонился и вырвал секиру из полуперерезанной шеи парня, кожа рукояти встопорщилась и смялась, прилегая ко всем выемкам его ладони, как ключ подходит к своему замку.
Он с плеском побрёл по воде пешком, ища продолжения. Ища Муркатто.
* * *
Головокружительный прилив мощи, что придал ей бросок, быстро угас. От крика резало горло, ноги ломило от сдавливания конских боков. Её правая рука стала скрюченным сгустком боли на поводьях, руку на мече жгло от пальцев до самого плеча, по глазам, изнутри, била пульсирующая кровь. Она изогнулась, осматриваясь, больше не уверенная где восток, где запад. Да теперь уже и не важно.
На войне, писал Вертурио, не бывает чётких границ.
По всей низине брода не было никаких границ вообще, лишь всадники и пешие все спутавшиеся в сотню гибельных, бездумных, небольших схваток. Вряд ли можно отличить своего от врага, и поскольку никто не проверял слишком дотошно, между ними не было особой разницы. Твоя смерть может прийти отовсюду.
Она увидела копьё, но слишком поздно. Конь встрепенулся, когда наконечник погрузился ему в бок, как раз возле её ноги. Голова животного перекосилась, глаз дико вылез наружу, вспенился оскаленный рот. Монза стиснула луку седла, когда оно накренилось вбок, копьё вбилось глубже, ноге стало горячо от лошадиной крови. Она беспомощно завизжала, пока валилась вниз, нога всё ещё оставалась в стремени, меч вылетел из руки, покуда она хваталась за пустоту. Вода ударила в бок, седло вдавилось в живот и вышибло из неё дыхание.
Она была внизу, голова наполнилась светом, у лица мелькали пузыри. Её сковало льдом и ледяным страхом. Несколько мгновений она колотилась, выбиваясь из тьмы, и внезапно оказалась ослеплена блеском, в уши вновь врезались звуки боя. Она поперхнулась на вдохе, хлебнула воды, выкашляла её, снова задыхаясь. Она левой рукой царапала седло, пытаясь вытащить себя наружу, но нога была зажата под дрожащим телом лошади.
Что-то треснуло её по лбу и она опять оказалась под водой, оглушённая, дёргающаяся. Лёгкие горели, руки погрузились в ил. Снова пробилась наружу, но на этот раз слабее, хватило лишь разок глотнуть воздуха. Голубые небеса вращались, лоскуты белых облаков, подобно небу её падения с Фонтезармо.
Солнце подмигнуло ей, ярко вспыхнув одновременно с её ухающим вдохом, затем расплылось и заиграло пузырьками, когда река захлестнула ей лицо. Изгибаться, удерживаясь над водой, не осталось сил. Были ли похожи на это последние минуты Верного, утягиваемого мельничным колесом?
Здесь своя справедливость.
Чёрная фигура заслонила солнце. Трясучка встал над ней, показавшись десяти футов роста. Что-то сверкало в его слепой глазнице. Он, сурово хмурясь, медленно поднял над поверхностью один сапог, вода струилась с подошвы ей на лицо. На мгновение она уверилась, что он собирается поставить ногу ей на шею и вдавить её вниз. Затем нога плеснула рядом с ней. Она услышала, как он рычит, с натугой взявшись за труп лошади. Почувствовала, как вес на её ноге чуть-чуть ослаб. Потом ещё чуть-чуть. Она рванулась, простонала, вдохнула воду и выкашляла её обратно, наконец вытащила ногу и, барахтаясь, приподнялась.
Она дрожала на четвереньках, по локти в реке, журчащая вода искрилась и мерцала перед лицом, с мокрых волос падали капли.
- Блядь, - прошептала она, каждый вдох отдавался в ноющих рёбрах. - Блядь. - Ей надо покурить.
- Они идут, - донёсся Трясучкин голос. Она ощутила его ладонь, пихающую её подмышку, поднимая её на ноги. - Меч возьми.
Она, шатаясь под весом мокрой одежды и промокших доспехов, добрела до зацепившегося за камень, покачивающегося трупа. Тяжёлая палица с железной рукоятью всё ещё болталась на ремешке у запястья, и она неловкими пальцами высвободила её и потянула с пояса длинный кинжал.
Как раз вовремя. На неё надвигался здоровяк в латах, осторожно ступая, приглядываясь маленькими твёрдыми глазками поверх щита. Меч в каплях воды смотрел в сторону. Она, пятясь, отступила на пару шагов, притворяясь, что совсем выдохлась. Не слишком-то и притворяясь. Когда он сделал очередной шаг, она напала. Броском это назвать нельзя. Скорее усталым полунырком, с трудом сумев протолкнуть свои ноги сквозь воду с той же скоростью, что и остальное тело.
Она не думая замахнулась на него булавой, и он отбил щитом, её рука загудела до самого плеча. Она захрипела, схватилась с ним вплотную, ударила, но кинжал попал в бок латного доспеха и поцарапал его без вреда. В неё впечатался щит и она покачнулась. Заметила приближение меча в боковом ударе и её силы воли едва хватило, чтобы заставить себя пригнуться. Саданула булавой и попала лишь в пустоту, провернулась, теряя равновесие, навряд ли сохранив хоть какие-нибудь силы, урывками глотая воздух. Его меч снова поднялся.
Она увидела позади него сумасшедшую ухмылку Трясучки, вспышку, когда багровое лезвие секиры поймало солнечный луч. Оно, тяжело ткнувшись, раскололо наплечник воина до самой груди, расплёскивая кровь в лицо Монзы. Она одёрнулась и отвернулась - визгливым клёкотом залило уши, кровью залило нос. Попыталась прочистить глаза обратной стороной ладони.
Первое что она увидела - новый солдат, открытый шлем с бородатым лицом внутри. Тычет копьём. Попыталась изогнуться, но оно с силой попало ей прямо в грудь, наконечник чиркнул по нагруднику, заваливая её навзничь, голова мотнулась вперёд. Она оказалась на спине посреди переправы, солдат оступился, наткнувшись на выемку в ложе реки, брызжа водой ей в глаза. Она изо всех сил рванулась, привстав на колено, окровавленные волосы опутали лицо. Он повернулся, занося копьё, чтобы ткнуть её ещё раз. Извернувшись, она описала круг и вогнала кинжал по самую крестовину между двумя пластинами под его коленом.
Он завис над ней, выкатив глаза. Широко раскрыл рот, чтобы закричать. Она с урчаньем выбросила вверх булаву и разбила ему нижнюю челюсть. Голова мотнулась назад, кровь, и зубы, и осколки зубов взлетели вверх. Какое-то время казалось, что он так и останется стоять, свесив руки, затем она обрушила булаву на его вытянутый кадык, плюхнулась сверху, когда он упал, перекатилась в воду, и, отплёвываясь, встала.
Вокруг много людей, но рядом никто не дрался. Все просто стояли, либо сидели в сёдлах, глазея по сторонам. Трясучка смотрел на неё, в руке покачивалась секира. По непонятной причине он разделся по пояс, белая кожа забрызгана и испещрена красным. С глаза пропала эмаль, и железный шарик внутри сиял в глазнице на полуденном солнце, орошённый каплями влаги.
- Победа! - Раздался чей-то крик. Нечётко, туманно, она разглядела мокрыми глазами посередине реки человека на гнедом коне, вставшего в стременах и высоко вознёсшего пылающий меч. - Победа!
Заплетаясь, Монза шагнула к Трясучке, и он, роняя свою щербатую секиру, поймал её в падении. Обхватила его за плечи правой рукой, левая свисала, до сих пор стискивая палицу видимо лишь потому, что не получалось разжать пальцы.