обраться до цели.
– Вы от него еще не избавились? – Витари хмуро глянула на огромный портрет Орсо, глазевший на посетителей со стены.
– Зачем? Он напоминает мне о моих победах и поражениях. О том, откуда я пришла. И о том, что не имею желания возвращаться обратно.
– К тому же это прекрасная картина, – заметил Рубин, печально оглядываясь по сторонам. – Немного их тут осталось.
– Еще бы, после Тысячи Мечей.
Из зала исчезло почти все, что не было приколочено гвоздями или врезано в горную породу. В дальнем углу так и стоял тяжеленный письменный стол Орсо, всего лишь изрубленный местами топором в поисках потайных ящиков. Унести оказалось невозможным и камин, поддерживаемый массивными фигурами Иувина и Канедиаса, и сейчас в нем полыхали несколько поленьев, не способных прогреть огромное помещение. На месте был и большой круглый стол, и на нем по-прежнему лежала карта – как в последний день жизни Бенны, только замаранная теперь в одном углу бурыми пятнышками крови Орсо.
Монца подошла к этому столу, морщась от боли в бедре, и ее министры встали вокруг него, как стояли прежде министры Орсо. История, говорят, движется по кругу.
– Какие новости?
– Хорошие, – сказала Витари, – если вам по вкусу плохие. Я слышала, десятитысячное войско баолийцев перешло реку и вторглось на осприанскую территорию. Мурис объявил себя независимым и пошел войной на Сипани, пользуясь тем, что сыновья Соториуса дерутся друг с другом на городских улицах. – Палец ее завис над картой, небрежно очерчивая размах хаоса на континенте. – Виссерин остается без правителя, цепляясь за тень былой славы. Ходят слухи о чуме в Аффойе и большом пожаре в Никанте. В Пуранти – волнения. В Масселии – беспорядки.
Рубин с несчастным видом дернул себя за бороду.
– Горе Стирии! Рогонт, говорят, был прав. Кровавые Годы кончились. Начинаются Огненные. Святые люди в Вестпорте провозглашают конец света.
Монца фыркнула.
– Эти паршивцы провозглашают конец свет, стоит птичке какнуть. Хоть где-нибудь спокойно?
– Может, в Талине? – Витари окинула взглядом зал. – Правда, я слышала, что дворец Фонтезармо недавно малость разграбили. А еще – в Борлетте.
– В Борлетте? – удивилась Монца. Всего-то год прошел с тех пор, как она в этом самом зале рассказывала герцогу Орсо о том, как разграбила начисто этот самый город. И выставила голову его правителя над воротами.
– Племянница герцога Кантейна сумела расстроить заговор городской знати, задумавшей ее свергнуть. Наверное, речь, которую произнесла сия юная правительница, оказалась в высшей степени убедительна, потому как все тут же побросали мечи, пали на колени и принесли ей клятву верности. Так, во всяком случае, рассказывают.
– Как бы там ни было, а убедить вооруженных людей клясться на коленях может не каждый. – Монца вспомнила, как Рогонт одержал свою великую победу. «Клинки могут убивать людей, но управлять ими способны только слова, и добрые соседи – надежнейшее убежище в бурю». – Имеется у нас что-то вроде посла?
Рубин обвел глазами стол.
– Смею думать, найти можно.
– Найдите и пошлите в Борлетту… с подарком, достойным сей убедительной герцогини и… с предложением нашей сестринской любви.
– Сестринской… любви? – Вид у Витари был такой, словно она нашла в своей постели коровью лепешку. – Не думала, что вы не брезгуете подобными вещами.
– Я не брезгую ничем, была бы польза. Насколько мне известно, добрые соседи – надежнейшее убежище в бурю.
– Да, добрые соседи и хорошие мечи.
– Мечи само собой.
Вид у Рубина сделался виноватый.
– Ваше сиятельство, но ваша репутация… она несколько…
– Всегда такой была.
– Но вас обвиняют в смерти короля Рогонта, канцлера Соториуса и всех их соратников по Лиге Девяти. То, что выжили только вы…
Витари ухмыльнулась.
– Чертовски подозрительно.
– Конечно, в Талине вас за это любят еще больше. Но за его пределами… Если бы Стирия не увязла в своих распрях, она наверняка бы объединилась против вас.
Груло хмуро посмотрел через стол на Скавьер.
– Нам нужен кто-то, кого можно обвинить.
– Давайте на этот раз расставим все на свои места, – сказала Монца. – Кастор Морвир отравил короля по наущению герцога Орсо, без всякого сомнения. Пусть об этом станет известно. И как можно шире.
– Но, ваша светлость… – Лицо Рубина из виноватого стало несчастным. – Его никто не знает. Люди винят за великие преступления великих людей.
Монца закатила глаза. Герцог Орсо победно ухмыльнулся ей с картины битвы, в которой не участвовал. Она ухмыльнулась в ответ. Прекрасная ложь всегда побеждает скучную правду.
– Так сделайте, чтобы знали, в таком случае. Кастор Морвир – смерть без лица, величайший из отравителей. Самый непревзойденный Величайший и самый искусный убийца в истории. Отравитель-поэт. Человек, который оказался способен проскользнуть в самое охраняемое здание Стирии, убить монарха и четверых его сподвижников и уйти незамеченным, как ночной ветерок. Кто может чувствовать себя в безопасности, покуда жив сам король ядов? Да мне просто повезло, что я не погибла вместе с ними.
– Святая невинность. – Витари медленно покачала головой. – Не хочется возвеличивать этого слизняка.
– Позволю себе думать, вы возвеличивали кое-кого и похуже.
– Из мертвеца трудно сделать козла отпущения.
– Так вдохните в него немного жизни, вам это под силу. Развесьте на каждом углу объявления с рассказом о его гнусном преступлении, а также с предложением выдать за его голову, скажем, сто тысяч скелов.
Вольфьер встревожился.
– Но ведь он… мертв, не так ли?
– Похоронен с прочими погибшими при осаде. Что означает – нам за его голову платить не придется. Черт возьми, предложите двести тысяч, тогда все будут думать, что мы еще и богаты.
– А казаться богатым почти так же полезно, как быть богатым, – сказала Скавьер, хмуро глядя на Груло.
– Когда люди узнают эту историю, имя Морвира долго еще будут произносить с ужасом, даже когда нас не станет. – Витари улыбнулась. – Матери будут пугать им своих детей.
– Наверняка при этой мысли он улыбнулся в гробу, – сказала Монца. – Между прочим, вы, говорят, подавили небольшой мятеж.
– Называть это мятежом слишком большая честь для таких дилетантов. Дурачки развесили объявления о своих собраниях! Мы и так о них уже знали, но чтобы объявления? У всех на виду? На мой взгляд, они заслуживают смертной казни за одну только глупость.
– Или ссылки, – сказал Рубин. – Чуточка милосердия, и в глазах всех вы станете справедливой, добродетельной и могущественной правительницей.
– И в какой-то мере все три свойства во мне есть, не так ли? – Она задумалась на мгновение. – Допросить их с пристрастием, обнародовать имена, провести голышом перед Сенатским домом, а потом… отпустить.
– Отпустить? – поднял густые белые брови Рубин.
– Отпустить? – подняла рыжие брови Витари.
– Насколько справедливой, добродетельной и могущественной я стану благодаря этому?.. Наказав их сурово, мы дадим их друзьям повод для мести. Освободив, превратим сопротивление в абсурд. Следите за ними. Сами сказали, что они дураки. Если снова задумают измену, сами же себя и выдадут. И тогда мы их повесим.
Рубин откашлялся.
– Как прикажете, ваша светлость. Я распоряжусь напечатать объявления, где будет подробно рассказано о вашем милосердии. Змея Талина не желает показывать зубы.
– Пока. Как рынки?
На мягком лице Скавьер появилась жесткая улыбка.
– Трудимся, трудимся, с утра до ночи. Прибыли торговцы, бежавшие от того хаоса, что творится в Сипани, в Осприи, в Аффойе, и все готовы привезти груз и заплатить налог за сохранность.
– Зернохранилища?
– Надеюсь, урожай сняли достаточный, чтобы мы прожили зиму без беспорядков. – Груло прищелкнул языком. – Но большая часть земли в сторону Масселии так и осталась не вспаханной. Солдаты Рогонта разграбили фермеров, и они ушли с тех земель. Тысяча Мечей опустошила все на своем пути к берегам Этриса. А фермеры в трудные времена всегда страдают первыми.
То был урок, в котором Монца не нуждалась.
– В городе много нищих?
– И нищих, и беженцев. – Рубин снова дернул себя за бороду, рискуя остаться вовсе без нее к концу совещания. – Знак нашего времени…
– Что же, отдавайте землю любому, кто в состоянии ее возделывать и платить налоги. Земля без фермеров – просто грязь.
Груло наклонил голову.
– Я займусь этим.
– Вольфьер, а вы что молчите?
Тот свирепо глядел на карту и скрипел зубами.
– Чертов Этризани! – рявкнул он, хлопнув по рукояти меча. – Я хотел сказать… извините, ваша светлость, но… эти ублюдки!
Монца усмехнулась.
– Снова неприятности на границе?
– Три фермы сожжены. – Ее усмешка исчезла. – Фермеры исчезли. Патруль, отправленный на поиски, обстреляли из леса – один убит, двое ранены. За ними погнались, но, помня ваши приказания, на границе остановились.
– Они вас испытывают, – сказала Витари. – Злобствуют, поскольку были первыми союзниками Орсо.
Груло кивнул.
– Они пожертвовали всем ради него и надеялись на золотой урожай, когда он станет королем.
Вольфьер гневно стукнул кулаком по столу.
– Эти мерзавцы думают, что мы слишком слабы и не способны их остановить!
– А мы?.. – спросила Монца.
– У нас три тысячи пехотинцев и тысяча конников, вооруженных, обученных – все отличные солдаты, испытанные в боях.
– Сражаться готовы?
– Только отдайте приказ, и они докажут это делом!
– Как насчет этризанцев?
– Пустые угрозы, – ухмыльнулась Витари. – Они и в лучшие времена едва тянули на второсортную армию, а лучшие времена их давно прошли.
– Мы превосходим их и в численности, и в подготовке, – прорычал Вольфьер.
– Справедливость на нашей стороне, – сказал Рубин. – Можно сделать короткую вылазку и преподать хороший урок…
– Нам хватит средств и для более серьезной кампании, – сказала Скавьер. – У меня уже есть кое-какие идеи относительно финансовых претензий, которые могут нас обогатить…