повернула ручку, дверь внезапно открылась, и она чуть не упала внутрь комнаты, стены которой поплыли вокруг, плавясь на глазах и струясь водопадами. В камине потрескивало пламя – искрящийся кристалл. В открытое окно лилась музыка. Звуки ее, как и звуки воплей во дворе, были видимыми – вились веселыми искорками у окна, ныряли в него, устремлялись к Монце и щекотали ей уши.
На кровати, широко раскинув руки и ноги, лежал принц Арио, совершенно голый. Тело его на фоне смятого покрывала казалось белым. Он лениво повернул голову, и на светящейся стене за кроватью заиграли длинные тени от перьев, украшавших маску.
– Еще одна? – пробормотал принц и сделал глоток вина из бокала, зажатого в руке.
– Надеюсь… мы вас… не окончательно утомили. – Голос Монцы прозвучал гулко, словно в пустом ведре.
Она двинулась к кровати, чувствуя себя беспомощным кораблем в разбушевавшемся красном море мягкого ковра.
– Смею думать, я еще могу быть на высоте, – сказал Арио, нашаривая свой член. – Но ты, похоже, имеешь передо мной преимущество. – Он погрозил ей пальцем. – Слишком много одежды.
– Да. – Она повела плечами, и меховая накидка соскользнула на пол.
– Перчатки сними. – Он похлопал себя по руке. – Ни к чему они мне.
– Мне тоже.
Она стянула длинные, щекочущие кожу перчатки, и Арио уставился на ее правую руку. Монца поднесла ее к глазам и растерянно заморгала. От локтя до кисти тянулся длинный розовый шрам, сама кисть выглядела, как клешня. Ладонь расплющена, пальцы скрючены, мизинец упрямо торчит в сторону.
– Ох. – Она и забыла об этом.
– Изуродованная рука. – Арио встрепенулся, стал подползать к ней, извиваясь на кровати, раскачивая перьями на маске и членом. – Как это… экзотично.
– Правда? – Вспыхнуло воспоминание о сапоге Гоббы, топчущем руку, и Монцу на мгновенье обдало холодом. На губах ее появилась усмешка. – Это нам тоже не нужно. – Взявшись за султан из перьев, она сдернула с принца маску и бросила в угол.
Арио улыбнулся. Вокруг глаз его виднелись оставленные маской розовые круги. И, глядя принцу в лицо, Монца ощутила, что сияние хаски в голове затухает. Вспомнила, как он вонзал кинжал в шею ее брата. Как сбрасывал его с балкона. Как ныл, что поранился при этом.
Вот он, перед ней. Наследник Орсо.
– Ты груба. – Он сполз с кровати, встал на ноги. – Я должен преподать тебе урок.
– Может, лучше я вам преподам?
Он подошел так близко, что Монца учуяла запах его пота.
– Храбрая… дразнит меня. Очень храбрая. – Провел по ее руке пальцем. – Среди женщин мало настолько храбрых. – Придвинулся еще ближе, сунул руку в разрез юбки, огладил ляжку, сжал ягодицы. – У меня такое ощущение, будто я тебя знаю.
Монца, когда он притянул ее к себе, взялась искалеченной рукой за край своей маски.
– Знаешь? – Другую руку плавно завела за спину, нащупала рукоять одного из ножей. – Конечно, знаешь. – И сдернула маску.
Арио еще улыбался мгновение, шаря глазами по ее лицу. Потом в ужасе вытаращился.
– Эй, кто-нибудь!..
– Сто скелов на этот бросок! – рявкнул игрок в маске-полумесяце, высоко подняв руку с костями. Публика в зале повернулась к нему, притихла.
– Сто скелов.
Для Балагура ставка не имела значения. То были не его деньги, и названная сумма представляла интерес лишь в той степени, в какой касалась счета. Проигрыш и выигрыш ничем друг от друга не отличались.
«Полумесяц» погремел костями в кулаке.
– Давайте, дряни вы этакие! – Швырнул их на стол. Кости покувыркались, подскакивая, замерли.
– Пятерка и шестерка.
– Ха! – Приятели «полумесяца» возрадовались, зашумели, принялись хлопать его по спине, словно, выбросив одни цифры вместо других, он совершил нечто выдающееся.
Гость в маске-кораблике потряс кулаками в воздухе.
– Победа!
Другой, в маске лисы, сделал непристойный жест.
Свечи как будто разгорелись ярче. Так ярко, что счета не разглядеть. Слишком уж душно было в этой комнате, закрытой со всех сторон и битком набитой людьми. Рубашка Балагура прилипла к потному телу, когда он наклонился за костями.
Поднял их и снова бросил.
Несколько зевак у стола ахнули.
– Пятерка и шестерка. Дом выигрывает.
Люди вечно забывают, что вероятность выпадения любого счета столь же велика, как и всякого другого, даже уже выпавшего. Вот и «полумесяц» забыл, поэтому следующие его слова не слишком потрясли Балагура.
– Ты жульничаешь, мерзавец!
Бывший арестант лишь нахмурился. Услышь он такое в Схроне, зарезал бы… попросту обязан был бы это сделать, чтобы впредь никому не пришло в голову его оскорблять. И задумываться не стал бы, резать или не резать. Но сейчас он не в Схроне. На воле. И ему велено сдерживаться… Он заставил себя забыть о рукояти ножа, нагретого его телом. И только пожал плечами.
– Пятерка и шестерка. Кости не лгут.
Начал пододвигать к себе фишки, но «полумесяц» схватил его за руку. Подался вперед и пьяно ткнул пальцем ему в грудь.
– Да они у тебя наверняка со свинцом.
Челюсти у Балагура окаменели, горло сдавило так, что стало трудно дышать. По спине, с висков заструился, щекоча, пот. Холодный гнев поднялся неудержимо и завладел им без остатка.
– С чем? – почти шепотом спросил он.
Еще тычок в грудь, и еще.
– Врут твои кости.
– Мои кости… что?
Тесак Балагура разрубил пополам маску-полумесяц и раскроил череп под ней. Затем вошел в разинутый рот под маской-корабликом. Острие вышло через затылок. Балагур выдернул нож и снова вонзил его. И снова…
Раздался пронзительный женский вопль. Балагур смутно сознавал, что на него уставились все, кто был в зале, четыре дюжины человек… может, больше, может, меньше. Он опрокинул стол. Посыпались бокалы, фишки, деньги. Гость в лисьей маске, с брызгами крови на бледной щеке, вытаращился на него так, что глаза чуть не вылезли из орбит.
Балагур навис над ним.
– Извинись! – проревел во всю мощь легких. – Извинись перед моими чертовыми костями!
– Эй, кто-нибудь!..
Крик Арио захлебнулся на вдохе, перешел в хрип. Принц уставился вниз. Монца – тоже. Рукоять ножа торчала во впадине между его бедром и пахом, совсем рядом с обвисшим членом, и по руке ее текла кровь. Арио испустил пронзительный, тонкий, жуткий визг, который оборвался через секунду, когда нож вонзился ему ниже уха и пробил насквозь шею.
Принц, вытаращив глаза, одной рукой беспомощно уцепился за ее нагое плечо. Другой, трясущейся, нащупал рукоять ножа. Меж пальцев его засочилась густая, черная кровь. Текла она и по ногам, пятная красным бледную кожу. Он вновь разинул рот, но вместо крика вырвался лишь тихий хлюпающий звук – вдохнуть мешал стальной клинок в горле. Затем он начал, пятясь, заваливаться на спину, и Монца завороженно следила за тем, как руки его бессильно ловят что-то в воздухе и белое лицо превращается в размытую сияющую полосу.
– Трое мертвы, – прошептала она. – Осталось четверо.
Он допятился до окна, ударился, падая, головой в разноцветное стекло. Створки распахнулись. И, кувыркнувшись через подоконник, Арио полетел в ночь.
Дубина обрушилась на Трясучку снова, грозя расколоть голову, как яйцо. Но притомившийся уже, как видно, Седой открыл при этом левый бок. Трясучка, уходя от удара, развернулся кругом, одновременно вскидывая меч, и опустил его, рыча, на выкрашенную в синий цвет руку великана. Меч с чавкающим звуком прорубил плоть, отсек руку и глубоко вошел с левой стороны в живот. Кровь из обрубка брызнула фонтаном в лица зрителям. Дубина, которую еще сжимала отрубленная рука, покатилась, гремя, по булыжникам. Кто-то взвизгнул. Кто-то, ничего еще не поняв, засмеялся.
– И как они это делают?
А потом Седой заверещал – словно прищемив дверью ногу.
– Черт! Больно! А-а-а!.. Что с моей… где…
Уцелевшей рукой он дотянулся до левого бока, схватился за рану. Рухнул на одно колено, запрокинул голову и завыл. Вой оборвался, когда меч Трясучки ударил с лязгом меж глазных прорезей железной маски и проломил ее. Великан опрокинулся на спину, огромные сапоги взметнулись в воздух и глухо стукнулись оземь.
На этом праздничное представление кончилось.
Оркестр издал еще несколько хрипов и стонов, музыка смолкла. Двор погрузился в тишину, лишь из игорного зала доносились какие-то крики. Трясучка уставился на труп Седого, на кровь, что вытекала из-под проломленной маски. Вся ярость его разом угасла. Теперь он чувствовал лишь боль в руке, холодок испарины на лбу и медленно подкрадывающийся ужас.
– И почему со мной вечно случается такое?
– Потому что ты плохой… плохой человек, – сказал Коска, стоявший у него за плечом.
На лицо Трясучки упала тень. Он только успел поднять глаза, как сверху в круг свалилось вниз головой чье-то нагое тело, обрызгав и без того не успевших прийти в себя зрителей кровью.
Настоящее представление
Мгновенно началась полная сумятица.
– Король! – взвизгнул кто-то, неведомо с чего.
И по залитому кровью двору внезапно заметались люди, не знающие, куда бежать. Завыли, завопили, запричитали… Гвалт поднялся такой, что и мертвый оглох бы. Трясучку пихнули в щит, он инстинктивно пихнул щитом в ответ и опрокинул кого-то на труп Седого.
– Это Арио!
– Убили! – Гость схватился было за меч, но один из музыкантов шагнул вперед и невозмутимо раскроил ему голову булавой.
Крики стали громче. К ним присоединились лязг и скрежет стали. Трясучка увидел, как одна из танцовщиц-гурчанок вспорола кривым ножом живот гостю. Тот, блюя кровью, вытащил меч и нечаянно ткнул им в ногу пробегавшего сзади человека. Зазвенело, разбиваясь, стекло, из окна игорного зала вылетел кто-то, отчаянно размахивая руками. Паника и безумие распространялись стремительно, как огонь по сухой траве.
Один из жонглеров принялся метать ножи – с равной угрозой для жизни как врагов, так и друзей. Кто-то схватил Трясучку за правую руку. Он, не глядя, ударил этого человека локтем в лицо, вскинул меч, собираясь рубануть, и лишь тогда разглядел, что то был Морк, трубач, у которого из разбитого носа текла кровь. Меж темными мечущимися фигурами показалось вдруг оранжевое сияние. И вопли слились в нестройный оглушающий хор: