– Девяти, – буркнула Монца, глядя, как сипанийская рать неуклонно марширует с холма к бродам и практически не защищенному тылу Фоскара.
– Мое долгое отступление из Пуранти, которое вы сочли столь неблагоразумным, имело целью дать ему время подготовиться. Я добровольно вошел в эту маленькую ловушку, чтобы стать приманкой в большой.
– Вы поумней будете, чем кажетесь.
– О, это нетрудно. Тетя Сефелина всегда говорила, что кажусь я полным болваном.
Монца бросила хмурый взгляд на другое войско, неподвижно стоявшее на вершине Мензийского холма.
– А что с Коской?
– Некоторые люди не меняются. Он получил изрядное количество денег от моих гуркских сподвижников за то, чтобы воздержаться от сражения.
Внезапно Монце показалось, что она далеко не так хорошо разбирается в людях, как думала.
– Я тоже предлагала ему деньги. Не взял.
– Подумать только, а вы еще славитесь умением вести переговоры. Не взял у вас. Ишри, видимо, говорит более сладко. «Война – всего лишь колющее острие политики. Клинки могут убивать людей, но управлять ими способны только слова, и добрые соседи – надежнейшее убежище в бурю». Цитата из «Принципов мастерства» Иувина. Переливание из пустого в порожнее в основном, но главка о манипулировании силой просто прелесть. Вам следовало бы читать больше, генерал Меркатто. Круг вашего чтения довольно узок.
– Я поздно начала, – буркнула она.
– Моя библиотека к вашим услугам. Можете насладиться ею, когда я покончу с талинцами и завоюю Стирию. – Рогонт со счастливой улыбкой окинул взглядом долину, где над войском Фоскара сгущалась угроза окружения. – Конечно, все могло бы быть иначе, назначь Орсо более опытного командира, чем юный принц Фоскар. Сомневаюсь, что в мою ловушку угодил бы столь одаренный человек, как генерал Ганмарк. Или хотя бы столь бывалый, как Карпи Верный. – Он наклонился к Монце, одарил ее самодовольной ухмылкой. – Но Орсо за последнее время понес несколько тяжелых утрат среди своего командного состава.
Она фыркнула, отвернулась и сплюнула.
– Рада, что смогла помочь.
– О, без вас у меня ничего не получилось бы. Все, что нам сейчас нужно, – это удерживать нижний брод, пока не подойдут наши храбрые союзники из Сипани и не прижмут войско Фоскара к реке. Где и утонут благополучно амбиции герцога Орсо.
– И все? – Монца с мрачным видом уставилась на брод.
Аффойцев – красно-коричневую толпу в самом конце правого крыла осприанских сил – оттеснили-таки от реки. Не больше, чем на двадцать шагов, но этого хватило, чтобы в месиво грязи на берегу смог выбраться противник. Судя по всему, часть баолийцев чуть раньше переправилась через реку выше по течению и зашла на них с фланга.
– Ну да, и мы уже практически на пути к… Ох. – Рогонт тоже увидел это.
Из гущи сражающихся вырвались несколько человек и поспешили вверх по склону к городу.
– Похоже, ваши храбрые союзники из Аффойи пресытились вашим гостеприимством.
Ликование, обуявшее было штаб Рогонта при виде сипанийцев, быстро потухло, когда от пятящегося строя аффойцев начали отделяться все новые фигурки и разбегаться в разных направлениях. Лучники, стоявшие выше по склону, тоже принялись поглядывать в сторону города. Уж конечно, они не горели желанием ближе познакомиться с солдатами, которых весь последний час осыпали стрелами.
– Если эти баолийские ублюдки прорвутся, они ударят с фланга и расширят прорыв по всему фронту. Это означает разгром.
Рогонт прикусил губу.
– Сипанийцы меньше, чем в получасе.
– Прекрасно. Подойдут как раз вовремя, чтобы подсчитать наши трупы. А потом и свои.
Он нервно оглянулся на город.
– Может, нам стоит отступить за стены…
– Нет времени оторваться от противника. Даже у такого мастера отступлений, как вы.
Лицо герцога утратило все краски.
– Что же делать?
Внезапно Монце показалось, что она прекрасно разбирается в людях. И с тихим звоном она вытянула из ножен меч – кавалерийский, выбранный на оружейном складе Рогонта. Простой, тяжелый, смертоносно острый. Герцог перевел взгляд на клинок.
– А. Это.
– Да. Это.
– Видимо, пришло время, когда и впрямь следует забыть о благоразумии. – Рогонт выпятил челюсть, поиграл желваками. – Кавалерия. За мной… – Голос дрогнул и сорвался.
«Сильный голос для генерала, – писал Фаранс, – стоит полка».
Монца поднялась в стременах и гаркнула во всю глотку:
– Кавалерия, стройсь!
Штаб герцога засуетился, зашумел, замахал мечами. Конники подтянулись ближе, начали выстраиваться в длинные шеренги. Забряцала сбруя, залязгали доспехи, загремели копья. Лошади, фыркая, били копытами, всадники, пытаясь успокоить их и заставить стоять смирно, сыпали бранью. Закрепляли шлемы, опускали забрала.
Баолийцы бились неистово, увеличивая бреши в рядах защитников, размывая правое крыло Рогонта, как прибой песчаную стену. Монца услышала их боевой клич, когда они прорвались-таки и ринулись вверх по склону, увидела развевающиеся рваные флаги, блеск машущих клинков. Строй лучников на пути тут же рассыпался. Стрелки побросали оружие и помчались к городу, смешавшись с бегущими аффойцами. К ним присоединилось несколько осприанцев, уже успевших понять, что происходит.
Монцу всегда удивляло, насколько быстро, стоит начаться панике, разваливается армия. Так мост, прочный и незыблемый мгновение назад, внезапно обращается в руины после выпадения замкового камня. Обвал был близок, она чувствовала это.
Рядом остановилась лошадь, и Монца встретилась взглядом с Трясучкой, сжимавшим в одной руке топор, в другой поводья и щит. Он не стал обременять себя доспехами. Надел лишь куртку с золотым шитьем на обшлагах. Ту самую, которую выбрала для него она. Которую мог бы надеть Бенна. И которая сейчас подходила ему мало. Как хрустальный ошейник боевому псу.
– Я уж думала, ты вернулся на Север.
– Без денег, которые вы мне должны? – Взгляд его одинокого глаза устремился на сражающихся. – Никогда еще не поворачивался спиной к драке.
– Это хорошо. Рада, что ты здесь.
И Монца не солгала. В тот миг, во всяком случае. Помимо всего прочего, у него имелась славная привычка – спасать ей жизнь.
Она успела отвернуться к тому времени, когда он снова посмотрел на нее. И к тому времени настало время идти.
Рогонт вскинул меч, и солнце, отразившись в нем, зажгло клинок ослепительным пламенем. Прямо как в сказке.
– Вперед!
Цокнули языки, вонзились в конские бока шпоры, щелкнули поводья. Все разом, словно были одним гигантским зверем, конники двинулись с места. Сначала шагом, сдерживая возбужденных, фыркающих лошадей. Самые пылкие рванулись было вперед, нарушив строй, но офицеры закричали, требуя его выровнять. Затем пошли быстрей, еще быстрей, бряцая оружием и броней. И все быстрей колотилось при этом сердце Монцы, охваченное той пряной смесью страха и радости, которая является, когда исчезают мысли и не остается ничего, кроме дела. Баолийцы их увидели и теперь спешно пытались хоть как-то построиться. Уже можно было разглядеть лица этих буйноволосых воинов в тусклых кольчугах и косматых мехах, и даже свирепый оскал на лицах.
Копья вокруг Монцы опустились, сверкнув наконечниками. Всадники перешли на рысь. Ветер ударил в лицо, в груди запылал огонь. Ни единой мысли о боли и утоляющей ее хаске. Ни единой мысли о том, что было сделано и чего не удалось сделать. Ни единой мысли о мертвом брате и людях, которые его убили. Одна забота – крепче держать поводья и меч в руке. Одна забота – не сводить глаз с баолийцев на склоне впереди, уже дрогнувших. Когда на человека несется несколько тонн конской плоти, не по себе делается и в лучшие времена. А после изматывающего сражения на броде и бега вверх по холму – тем более.
Не успев построиться толком, они начали рассыпаться.
– К бою! – проревел Рогонт.
Монца испустила боевой клич, услышала, как заорал рядом Трясучка и откликнулись эхом все остальные в строю. Сильней пришпорила коня. Тот дернулся в сторону, выправился, перешел на галоп. Полетели комья земли и трава из-под копыт, зубы у нее застучали. Зеленая долина затряслась и заскакала вокруг, понеслась навстречу искрящаяся река. Глаза от ветра заслезились, мир расплылся, но Монца отчаянно заморгала, и он вновь обрел ослепительную резкость. Она увидела баолийцев, кинувшихся врассыпную, бросая на бегу оружие. В следующий миг конница их настигла.
Лошадь переднего всадника наскочила на копье. Древко треснуло и сломалось. Всадник вылетел из седла, рухнул на копьеносца, и они вместе покатились по склону.
На глазах у Монцы другое копье ткнулось в спину бегущего, распороло его от плеч до задницы, отшвырнуло труп в сторону. Баолийцев насаживали на копья, рубили мечами, топтали лошадьми. Одного толкнул грудью конь, скакавший перед нею, под меч, рубанувший его в спину, после чего солдат с воплем ударился о ногу Монцы и упал под копыта скакуна Рогонта.
Другой, с белым от страха лицом, бросил собственное копье, разворачиваясь бежать. Монца с силой опустила меч, и вся рука ее сотряслась, когда тяжелый клинок смял шлем.
Ветер свистел в ушах, грохотали копыта. Она кричала, смеялась и вновь кричала. Рубанула еще одного бегущего, почти отхватив ему руку от плеча. Кровь брызнула черным фонтаном. Ударив следующего, промахнулась и еле удержалась в седле, когда тяжелый меч понес ее за собой. Кое-как успела выправиться, вцепившись в поводья правой, больной рукой.
Конница, оставляя за собой изувеченные, окровавленные тела, пробилась сквозь баолийцев. Сломанные копья полетели в сторону, обнажились мечи. Склон кончился, и кавалеристы вырвались на ровный речной берег, усеянный телами аффойцев. Там кипела ожесточенная схватка, в которую вступали, увеличивая бессмысленную давку у берега, все новые и новые талинские отряды, пересекавшие брод. Вокруг метались офицеры, выкрикивая команды, тщетно пытаясь придать какое-то подобие порядка этому безумию. Лязг и грохот металла. Вопли сражающихся доносились до Монцы раскатами далекого грома сквозь ветер, свиставший в ушах, и собственное хриплое дыхание.