— Вот видите, — перебила его молодая вдова, — видите, я была права, ускоряя шаг, чтобы вас не слушать.
— Как могу я заставить себя замолчать, если за меня говорит само сердце? Как мне сдержаться, когда я стою рядом с вами, и все мои мысли только о вас? Я люблю вас, Жанна! Пора привыкнуть к этим словам, к тому, что я их беспрестанно повторяю…
— А я так же беспрестанно буду твердить, что ваша любовь — безрассудство!
— Безрассудство? Но почему?
— Я никогда не выйду замуж.
— Вы и в самом деле так думаете?
— Больше чем думаю — я в этом уверена.
— А я уверен в обратном. Некоторые вещи просто невозможны! Вы молоды, хороши собой — кому угодно голову вскружите. Разве можете вы провести остаток дней во вдовстве и одиночестве, оставаясь все такой же холодной? Полноте!..
— Господин Гаро, прошу вас, замолчите!
— Почему я должен молчать? Я правду говорю!
— Вам бы не следовало забывать, что и пяти месяцев не прошло со дня смерти моего бедного Пьера, а он ведь был вашим другом.
— Конечно, я помню! Но разве любить вас, раз уж его смерть сделала вас свободной, означает оскорбить его память? Разве я оскорбляю ее, говоря: «Жанна, Пьер был мне другом, и его дети станут моими!»? Давайте-ка рассудим здраво! После того как случилось несчастье, господин Лабру взял вас на завод. Это позволяет кое-как прозябать, но при двух детях, один из которых — у кормилицы, что обходится дорого, в лучшем случае вам удастся свести концы с концами. А я зарабатываю пятнадцать франков в день… Четыреста пятьдесят франков в месяц… Пять тысяч четыреста франков в год! Вы с малышами жили бы в достатке, для вас это чуть ли не состояние — вы ведь насколько трудолюбивы, настолько и экономны!.. К тому же есть у меня кое-какие планы… большие планы… Мы могли бы стать богатыми! Кто знает, может, в один прекрасный день я тоже стану хозяином предприятия?… Тогда у нас появится возможность и детям что-нибудь оставить. Вы будете счастливой женщиной, Жанна, и счастливой матерью! А зависит это только от вас! Прошу вас, не отказывайте мне. Я люблю вас до безумия! Страсть ни перед чем не уступает и чужда расчету! Я хочу вас. И я вас получу. Не толкайте меня на глупости!
Внезапно Жанна остановилась и, развернувшись к собеседнику, посмотрела ему прямо в глаза.
— Послушайте, Гаро, — сказала она едва слышным от волнения голосом. — Вот уже в четвертый раз вы в той или иной форме говорите мне о любви и своих надеждах. И, я полагаю, искренне.
— Искренне! — перебил ее старший мастер. — Ох! Искренне! Клянусь вам!
— Позвольте закончить! Я тронута вашими стремлениями, ведь они — свидетельство уважения ко мне. Я вовсе не подвергаю сомнениям ваши добрые намерения, но и сегодня могу сказать то же самое, уже в четвертый раз: я хочу остаться вдовой. Я никогда не выйду замуж во второй раз!
Жак Гаро почувствовал, что сердце у него вот-вот разорвется на кусочки.
— Я слишком любила Пьера, чтобы полюбить другого. Мое сердце принадлежало ему целиком, и он унес его с собой. Умерло мое сердце…
Старший мастер в отчаянии махнул рукой. По его щекам скатились две крупные слезы.
— И все равно, — сдавленно произнес он, — все равно я вас обожаю. Ах! Вы суровы, госпожа Фортье. Безжалостны. Вы заставляете меня так страдать!..
Жанна увидела, что Жак плачет, и эти мужские слезы произвели на нее тяжелое впечатление.
— Я причиняю вам боль, — сказала она уже более мягко. — Я страдаю, глядя, как страдаете вы; но моя совесть, мои представления о честности велят мне быть откровенной! Не думайте больше обо мне.
— Больше не думать о вас! Если бы я мог!
— Человек может все, что захочет. Прошу вас, умоляю, ради моих детей: не говорите мне больше слов, которых я не желаю слушать.
— Значит, вы запрещаете мне даже надеяться? Лишаете меня будущего?
— Это мой долг.
— Жанна, — произнес вдруг Жак с отчаянием, яростно схватив госпожу Фортье за руку, — может быть, вы презираете меня за то, что я — просто рабочий, все состояние которого — зарплата; но если бы я стал богатым, очень богатым? Может быть, тогда вы согласились бы?
— Не говорите со мной в таком тоне, — пролепетала женщина, пытаясь вырваться. — Вы меня пугаете.
— Вы бы отказались от богатства для себя и детей?
— Замолчите!
— Ну нет, я не замолчу! Вы не понимаете, вы никогда не понимали, как я вас люблю! Нужно, чтобы вы наконец узнали это! Я обожаю вас целых пять лет! С того дня, когда я впервые увидел вас, моя страсть все возрастала — из месяца в месяц, неделя за неделей, день за днем, час за часом. Пока был жив Пьер, я молчал. Он называл меня своим другом; его жена была для меня священна. Он умер, вы свободны. К чему теперь молчать? Почему бы мне не потребовать свою долю счастья в этом мире? И эта доля — вы, Жанна. Чуть раньше, чуть позже, но принадлежать мне — ваша судьба. Не боритесь же с ней, и, клянусь, я сделаю вас счастливейшей из женщин.
Он поднес к лицу ее руку, которую все еще сжимал, и с каким-то неистовством поцеловал ее. Жанна резко вырвалась. Маленький Жорж, на протяжении этого отрывистого, горячечного диалога забавлявшийся на дороге со своей лошадкой, вволю наигрался и начал уже подумывать о том, что остановка в пути несколько затянулась.
— Мама, — сказал он, — пойдем, мне скучно. Пойдем с нами, дружок Жак.
И потянул старшего мастера за руку. Тот двинулся вперед, Жанна тоже. Несколько шагов они прошли молча. Жак был мрачен.
— Дайте мне этот бидон, — сказал он вдруг, — я хочу нести его.
— Нет, спасибо, мы уже почти пришли, да это не так уж и тяжело — четыре литра керосина…
Старший мастер не смог скрыть удивления и спросил:
— Вы пользуетесь керосиновой лампой?
— Да, это дешевле, а вы ведь знаете, что у меня в привратницкой свет должен гореть всю ночь.
— Конечно, но это же опасно, очень опасно, и если бы господин Лабру узнал, что вы экономите подобным образом, он был бы недоволен. Он не позволяет проносить на завод ни капли горючего.
— Я не знала об этом, — с изумлением и тревогой сказала Жанна.
— Ну, так остерегайтесь хозяина. Он просто рассвирепеет, а когда он сердит, общаться с ним не слишком-то приятно.
— С завтрашнего дня начну пользоваться масляной лампой. Я не хочу сердить господина Лабру.
Они подошли к заводу, высокая кирпичная труба которого, возвышаясь над крышами мастерских, выбрасывала в небо клубы сероватого дыма. Дверь была заперта. Жанна шагнула вперед, чтобы постучать.
— Только одно слово, — сказал Жак.
— Какое?
— Не назначайте определенного срока, оставьте себе на размышления сколько угодно времени, но позвольте мне надеяться. Вы ведь позволите, правда?
— Нет, Жак.
— Как, даже этого нельзя? — воскликнул старший мастер, в порыве гнева топнув ногой.
Женщина была поражена тем, как внезапно изменились и выражение лица, и голос собеседника. И кинулась к двери. Жак преградил ей путь.
— Не стоит лишать меня надежды, поверьте! — сжав зубы, прошипел он. — Не лишайте меня надежды! Так будет лучше…
Жанна, желая избавиться от него, действительно уже нагонявшего на нее страх, ответила:
— Ладно, потом видно будет.
— Правда?
— Разумеется.
Лицо Жака расслабилось. Свирепое выражение, на какой-то миг исказившее его лицо, исчезло.
— Ах! — сказал он, с облегчением вздохнув. — Наконец-то хоть одно доброе слово! Я так в нем нуждался! Оно придает мне сил и храбрости. Спасибо!
Жанна постучала. Дверь отворилась. Молодая вдова с сыном прошли во двор. Жак вошел следом за ними и запер дверь.
Из привратницкой вышла женщина и сказала:
— Вот вы и вернулись, госпожа Фортье, а я побегу в мастерскую; хорошо еще, я сдельно работаю, иначе бы наша старшая сочла, что меня нет слишком долго.
— Ступайте, Виктория, голубушка, и спасибо за любезность.
Жанна открыла дверь в сарайчик рядом с привратницкой и на одну из полок поставила бидон с керосином, сказав при этом вслух:
— Теперь малыш не сможет опрокинуть его, играя.
— Осторожнее с огнем! — заметил Жак. — Здания здесь ненадежные. Сплошь фанерные перегородки. Одной искры хватит, чтобы все это вспыхнуло, словно горстка спичек!
— Не беспокойтесь, господин Гаро, — ответила Жанна, закрывая дверь в сарайчик.
Жак протянул ей руку и, поскольку она явно не решалась вложить в нее свою, пробормотал:
— Вы на меня сердитесь?
— Нет, конечно, я на вас не сержусь, но прошу вас…
— О! Я больше не буду говорить того, что вам неприятно слышать, только не забывайте, что подали мне надежду. Надежда сделает меня сильным! Однажды я приду и скажу: «Теперь я могу предложить вам не только свою нежность, но еще и состояние… вам и вашим детям…» В этот день вы согласитесь стать госпожой Гаро?
— Ради детей… может быть… — запинаясь от волнения, молвила Жанна.
— Большего я и не требую, я вполне доволен и этим, дайте же вашу руку.
— Вот она.
Жак пожал ей руку и ушел.
Глава 2
Старшему мастеру было около тридцати; таких в народе называют «красавец парень»: хорошо сбитый молодец, мускулистый и крепко стоящий на ногах — воплощение силы и ловкости. Черты его лица, хотя и вполне правильные, были лишены утонченности. Во взгляде светился ум, но не было в нем чистосердечия. Толстая нижняя губа выдавала чувственный темперамент и незаурядную страстность.
Гаро был первоклассным рабочим-механиком, более того — отличался точностью и сознательностью. Господин Лабру давно уже решил привлечь его к делу всерьез. Старшим мастером Гаро работал на заводе уже шесть лет. Хозяин, будучи не просто владельцем завода, но инженером-изобретателем, не брезговал при случае посоветоваться с ним и всегда оставался доволен. У Жака был изобретательский склад ума, но что еще важнее — практический.
Жак отдавал себе отчет в своих природных наклонностях и способностях и нередко, дабы развить их еще больше, ночами изучал специальную литературу. Его постоянно преследовали честолюбивые мечты. Он думал о том, что, конечно же, не век ему прозябать; что рано или поздно представится случай встать на собственные ноги и занять место под солнцем… и весьма обширное место!