«Мы вместе отправимся в поездку, — размышлял он после того, как узнал от Жака, что утром следующего дня им придется уехать по делам, — само собой, в дороге мне наконец представится та самая возможность, которой я ждал почти целый год. И я ею воспользуюсь…»
И он осторожно упаковал в саквояж пузырек с бесценной жидкостью, купленный в Нью-Йорке за пятнадцать долларов у канадца, адрес которого он подслушал на борту «Лорд-Мэра».
Всякий раз, когда Поль Арман оставался наедине с Овидом, он полностью освобождался от той сдержанности, что была ему свойственна в отношениях со всеми остальными.
Мужчины сидели вдвоем в купе первого класса. Минут через пять после отхода поезда Жак Гаро заговорил самым непринужденным тоном.
— Ну что, братец, — сказал он, хлопнув Овида по плечу, — разве плохо вот так остаться вдвоем и поговорить начистоту, как и положено добрым друзьям и хорошим родственникам?
— Честно говоря, Поль, — ответил дижонец, — за весь этот год я впервые по-настоящему рад.
— Тебе что, не нравится в Нью-Йорке?
— Как же мне может там не нравиться? Это было бы просто свинством, ведь благодаря тебе жизнь моя усыпана долларами! Наоборот, мне все очень нравится; в данном случае я имею в виду другую радость — от чисто родственных отношений. Когда ты на людях выпендриваешься передо мной и делаешь этакое дежурное лицо — скорее даже не лицо, а маску, — всячески подчеркивая, что отношения у нас с тобой самые формальные, мне бывает немного больно.
— Это необходимо. Ты должен понять… — ответил Жак Гаро.
— Да… да… я понимаю… Понял еще тогда, на пароходе, когда учинил ту глупую выходку. Но теперь, когда ты — полный хозяин на заводе… Теперь, когда тебе нечего больше бояться, ведь капиталы Мортимеров никуда уже от тебя не денутся, ты, по-моему, мог бы найти повод представить меня в качестве своего родственника и общаться со мной на дружеской ноге, позволив занять относительно равное положение.
— И что мы с этого будем иметь?
— Ты же приблизишь меня к себе! Мне так хорошо, когда ты рядом! Ты вполне мог бы как-нибудь это устроить.
— Тебе не на что жаловаться. Если на людях я и не признаю тебя родственником, то на деле веду себя, как мне кажется, вполне по-родственному.
— Да… конечно… и я полностью отдаю тебе должное. Мне не в чем тебя упрекнуть, разве что в некоторой скрытности.
— Скажи-ка толком, что ты имеешь в виду!
Овид не забыл, что на борту «Лорд-Мэра» ему бросились в глаза некоторые странности, происходившие с волосами «братца». И, воспользовавшись тем, что они сидят так близко друг к другу, уже в течение нескольких минут внимательно рассматривал его голову. Несмотря на то, что Жак Гаро очень часто подкрашивал волосы, избежать появления рыжины у корней ему никак не удавалось. И Овид снова это заметил.
— Ну же, говори!.. — не выдержал Жак. — Ничто так не действует мне на нервы, как всякие недомолвки.
— Мне кажется, — сказал Соливо, — что мы, будучи родственниками, братьями, вполне могли бы доверить кое-что друг другу, и странно, по-моему, что ты так и не поведал мне, каким образом тебе удалось разбогатеть за те шесть лет, что мы с тобой не виделись.
— Я же сказал тебе… отправной точкой моего весьма тогда скромного состояния стало изобретение.
— Конечно, я знаю… и верю… Но ты так и не сказал, что это за изобретение.
— Опять ты за свое! Не понимаю я твоей настырности! Я продал его, чтобы получить хоть какие-то деньги. И оно мне больше не принадлежит. Названо именем другого. И было бы некрасиво с моей стороны рассказывать о нем и упоминать о своем авторстве.
Доводы «братца» были вполне правдоподобны. Овид открыл рот, чтобы спросить: «А почему ты красишь волосы? Что-то не припомню, чтобы они у тебя были цвета красного дерева». Но слова застряли у него в горле. Он вдруг понял, что они сразу же посеют недоверие в душе Поля.
— Ну, — сказал он, — тогда все ясно. Тут дело щекотливое, и я понимаю, что ты вынужден помалкивать.
— Может, моя, как ты говоришь, скрытность еще в чем-то выражается?
— Да нет, братец, ничего другого я не имел в виду.
— Ну и отлично…
И Жак Гаро сменил тему разговора.
— Как ты проводишь свободное время? — спросил он. — Есть у тебя в Нью-Йорке друзья или хотя бы знакомые? Нашел ты за год какой-нибудь способ поразвлечься?
Овид помотал головой.
— В Нью-Йорке, как и везде, найти настоящих, надежных друзей — штука непростая. Я и искать не пытался. Что же до обычных знакомств, то их легче всего приобрести за игорным столом, а в Нью-Йорке повсюду играют.
— Ты разве игрок? — спросил Жак.
— Признаться, да… Водится за мной такой грешок.
— Будь осторожен, не то разоришься!
— Или в один прекрасный вечер положу в карман очень кругленькую сумму! Когда-нибудь и у меня все козыри будут на руках!..
— То бишь сейчас ты все время проигрываешь?
— Да.
— Будь осторожен… Козыри, о которых ты говоришь, может быть, никогда не пойдут тебе в руки, и наступит такой момент, когда у тебя уже не хватит хладнокровия остановиться вовремя.
Потом они заговорили на другую тему; прошло еще несколько часов, и поезд остановился. Французы прибыли в пункт назначения. Они сошли с поезда и приказали отнести чемоданы в ближайшую гостиницу.
В этом городе Полю Арману предстояло провести по меньшей мере два дня. Ему нужно было осмотреть завод одного видного промышленника, желавшего переоборудовать его, как можно больше используя при этом старую технику. Весь день ушел на осмотр станков, которые предстояло усовершенствовать. Овид Соливо под диктовку «братца» делал записи. Возвращаясь в гостиницу, они говорили о том, что еще предстоит сделать.
— Эту работу нужно закончить быстро. Мне не хотелось бы здесь долго задерживаться. Если потребуется, можем и ночью покорпеть.
— Как скажешь… Меня хлебом не корми, дай только покорпеть. Но есть-то нам все-таки нужно.
— Я как раз хотел приказать подать ужин в номер. Уминая двойные порции, мы сможем здесь спокойно поговорить о деле.
Овид как-то странно улыбнулся.
— Именно это я и собирался тебе предложить… — сказал он.
Жак Гаро позвонил и заказал еду. Ужин им накрыли на специально принесенном для этого столе. Овид под каким-то предлогом вышел и направился в свою комнату. Там он открыл чемодан, достал пузырек, опустил его в карман и вернулся к Полю. Потом принялся за работу, и оба они трудились до тех пор, пока метрдотель не явился сообщить, что ужин подан.
Они уселись за стол друг против друга. Жак Гаро с большим аппетитом поглощал пищу, но вид у него был отсутствующий. Он про себя отыскивал решение одной сложной инженерной задачи. Ужин прошел почти в полном молчании.
— Принесите кофе — побольше и покрепче, — приказал Гаро метрдотелю. — Ночью нам придется поработать…
«Кофе… это очень кстати…» — подумал Овид.
Поль Арман продолжал ломать голову над своей задачей, когда метрдотель поставил на стол серебряный кофейник и бутылку французской водки.
— Вот и кофе, братец… — произнес Овид, когда метрдотель вышел из комнаты.
— Прекрасно! — не отрываясь от своих вычислений, сказал Жак. — Будь любезен, налей мне чашку, положи немного сахара и принеси.
— Сию минуту.
Лицо Соливо осветилось живейшей радостью. Поль Арман с головой ушел в свои вычисления и сидел к нему спиной. Ни на секунду не теряя его из виду, Овид налил в чашку кофе, потом достал из кармана пузырек с канадской настойкой, вытащил пробку, плеснул в чашку примерно столовую ложку этого зелья, помешал, чтобы сахар растворился, поставил чашку с блюдцем на рабочий стол и сказал:
— Вот твой кофе, и пей его сразу же, иначе остынет.
— Спасибо.
Жак, не отрываясь от работы, на ощупь нашел чашку, поднес ко рту и отпил глоток.
— Ты что, водки туда добавил? — спросил он.
— Пару капель… Подлить еще?
— Нет, в самый раз. Алкоголь — враг работы.
Жак допил кофе, поставил чашку на блюдце. Соливо неспешно, с видом знатока, потягивал приятную смесь кофе с водкой, потом взял очередную сигарету и, закурив, стал украдкой наблюдать за лже-Арманом.
Вдруг тот дважды подряд провел рукой по лбу — совсем несвойственный ему жест. И тут же у него начали слипаться веки.
«Началось, что ли?» — гадал Соливо.
Овид не ошибся. Таинственная настойка и вправду начала действовать. Внезапно Жак вскочил.
— Что с тобой, братец? — спросил Соливо. — Тебе плохо?
— Пить хочу…
И залпом выпил стоявшую возле него вторую чашку кофе. Затем неровными быстрыми шагами заметался по комнате. По телу у него пробегала дрожь. Руки тряслись, лицо побагровело. Глаза засверкали.
— Определенно, братец, — продолжал разыгрывать из себя обеспокоенного родственника Овид, — по-моему, ты не в себе.
Жак замер на месте, внезапно расхохотался и сказал:
— Я — не в себе?… Полноте! С чего бы мне быть не в себе?
— Ты слишком много работал… Наверное, тебе нужно отдохнуть.
— Мне — отдохнуть? Да ни за что! Я не знаю усталости!.. Я хочу пить… Пить!.. Принеси мне что-нибудь получше. Да не смотри на цену! Я богат!
И, налив полчашки водки, он буквально опрокинул себе прямо в глотку эту страшную дозу спиртного.
«Ну, теперь я все узнаю!» — подумал Овид, а вслух сказал:
— Да, ты богат… благодаря своему изобретению.
— Которое я продал Джеймсу Мортимеру… своему тестю…
— Да нет, я не про то, — продолжал Овид. — Я про ту штуку, что ты изобрел за шесть лет, пока мы не виделись.
Бывший мастер вновь — как-то странно и отрывисто — расхохотался.
— А-а-а! — вскричал он. — А мы разве с тобой когда-нибудь раньше виделись? Разве я был знаком с тобой раньше, Овид Соливо?
И он, сверкая глазами, с угрожающим видом двинулся на «братца». Несколько обеспокоенный, Овид вскочил, готовясь удрать. Жак продолжал:
— Разве я из Дижона? Разве зовут меня Поль Арман?… Полноте! Умер Поль Арман! В женевской больнице умер… Мы с ним работали в одном цехе… Он отдал мне свое удостоверение, чтобы я переслал его родственникам… а поскольку мне нужно было спасать свою шкуру… я присвоил его имя… Ты что, идиот, не понял до сих пор? Думал, дурак, что я твой брат?