По натуре он был склонен к наслаждениям и жаждал если не роскоши, которой вовсе не знал, то, по меньшей мере, удовлетворения своих материальных запросов. Он хотел разбогатеть любой ценой…
Совесть Жака была достаточно гибкой для того, чтобы не концентрировать внимание на средствах приобретения богатства. Он вовсе не лгал, говоря Жанне, что любит ее и хочет на ней жениться; к вдове Пьера Фортье он действительно питал страсть — сильную и искреннюю; такого рода чувства не отступают ни перед чем, если речь идет о приближении к желанной цели, однако быстро гаснут по ее достижении. Последние слова Жанны наполнили его душу необычайной радостью.
«Привыкает понемножку! — шептал он сам себе. — Вместо того, чтобы, как всегда, ответить: „Нет!“, она сказала: „Может быть!“ И надо же так одуреть от любви! Такое со мной впервые случается. Чего уж тут говорить, влюбился, и влюбился крепко! Она с ума меня сводит! И должна быть моей. Я не могу жить без нее и скорее убью, чем допущу, чтобы она принадлежала кому-то другому! Но, похоже, чтобы добиться ее, нужно разбогатеть. Я ведь произвел на нее впечатление, лишь когда заговорил о состоянии для ее детей. Как же мне быстренько разбогатеть? Ах! Если бы только у меня в голове родилось хорошее изобретение, а в кармане завелись тысячефранковые купюры для его внедрения, все было бы очень быстро!»
Рассуждая таким образом сам с собой, Жак шел по направлению к кабинету владельца завода.
Кабинет этот был расположен во флигеле рядом с бухгалтерией и кассой и примыкал к экспериментальным мастерским. Сам флигель находился рядом с рабочими цехами, где круглый год трудились шестьдесят-семьдесят человек и пыхтели мощные паровые двигатели.
Во всем, что касалось порядка на предприятии, хозяин был чрезвычайно суров. Он сам составил строгие правила и бдительно следил за тем, чтобы их жестко соблюдали. Спорить было не принято; здесь необходимо было подчиняться беспрекословно: либо ты уступаешь, либо уходишь. Старшему мастеру Жаку Гаро отношение Жюля Лабру к дисциплине было известно лучше, чем кому бы то ни было: он следил за строгим соблюдением порядка и от подчиненных ему мастеров требовал четкого исполнения всех предписаний.
Жил хозяин прямо на заводе, на втором этаже флигеля. Дверь в кабинет находилась напротив окошечка кассы — их разделял лишь коридор. Лестница в глубине коридора вела в квартиру господина Лабру. Жак скромно постучал в дверь, потом, не получив никакого ответа, постучал еще раз — сильнее. Кассир, услышав шум, поднял закрывавшую окошечко медную пластину, выглянул и узнал его.
— Бесполезно стучать, — сказал он, — хозяина нет. Может, я могу помочь?
— Нет, господин Рику; мне нужно отчитаться перед ним по работе. Я только прошу вас, когда он вернется, сказать ему, что я уже здесь.
— Хорошо, Жак. Я ему передам.
Старший мастер отправился в цеха, где проследил за ходом работ и отдал кое-какие приказания. В цехе, где трудились слесари-монтажники, он сразу пошел к тискам, возле которых стоял рабочий лет пятидесяти.
— Винсент, я встретил вашего сына, и…
— Он сказал, что моей жене стало хуже? — побелев, как полотно, перебил его слесарь.
— Нет, но он просил вас не задерживаться по пути домой…
— Он только это и сказал?
— Ничего другого.
— Может и так, господин Жак, — дрожа всем телом, заговорил рабочий, — но раз уж мальчик осмелился обратиться к вам, раз он просит меня не задерживаться после работы — а я никогда не задерживаюсь, — значит, его матери очень плохо… Господин Жак, прошу вас, позвольте мне сбегать домой, это успокоит меня.
— Бедный мой Винсент, вы же знаете, что я не могу взять на себя такой ответственности: вам ведь известны правила. Войдя в здание завода, вы можете покинуть его лишь после того, как колокол возвестит об окончании работы.
— Да, я знаю; но один-то раз можно, и, если попросить хозяина…
— Господина Лабру сейчас нет.
— А! Проклятие! Вот не везет! — в отчаянии воскликнул рабочий.
Жак вышел из слесарно-монтажного цеха. Когда старший мастер скрылся за дверью, рабочий быстро скинул фартук, схватил лежавшие подле него на табуретке фуражку и куртку и, проскользнув за станками, тихонько ушел. Так же незаметно — вдоль заводской стены — миновал двор и добрался до выхода. Там он дважды негромко стукнул в окошко привратницкой.
— Госпожа Фортье, пожалуйста, откройте дверь, — сказал он.
— Вам разрешили уйти, господин Винсент? — спросила Жанна.
— Нет, госпожа Фортье, но только что вернулся старший мастер и сказал, что мой сынишка просил его передать мне пару слов о моей жене, она больна. Боюсь, ей хуже. Это очень тревожит меня. Чтобы успокоиться, я хочу сбегать домой…
— Но, господин Винсент, я не могу выпустить вас без разрешения. Вы знаете, что правила у нас строгие.
— А! Плевать я хотел на правила! — почти с негодованием вскричал рабочий. — Я боюсь за жену, хочу пойти проведать ее и пойду!
— Винсент, прошу вас, не настаивайте! Ради меня! Если хозяин узнает, что я вас выпустила, я буду наказана и получу выговор.
— Хозяина нет сейчас.
— Попросите разрешения у старшего мастера.
— Уже попросил. Он отказал. Ну и пусть, я сам себя отпущу! Сбегаю домой и, если там все в порядке, бегом вернусь назад. Ну же, госпожа Фортье, будьте милосердны! Откройте мне дверь! Я ведь не развлекаться спешу. Умоляю вас, откройте! Утром, когда я уходил от своей хозяюшки, меня мучили дурные предчувствия. Откройте, я боюсь за нее!..
— Если я сделаю то, о чем вы просите, меня за это не похвалят.
— А как они узнают? Я никому не скажу, что уходил, а вернувшись, сразу встану за тиски. Никто и не заметит, что меня не было. А если и заметит, если об этом узнает хозяин, я скажу, что вас в привратницкой не было, я туда вошел и открыл дверь сам. Госпожа Фортье, время бежит, я совсем извелся. Отпустите меня проведать жену!
Говоря это, Винсент умоляюще сложил руки, в голосе его звучали слезы. Жанна почувствовала себя глубоко растроганной.
— Я рискую лишиться работы, — сказала она, — но не смею вам Отказать.
И тут же открыла дверь.
— Спасибо! От всего сердца спасибо, — устремившись наружу, крикнул рабочий.
«Лишь бы только хозяин не узнал о том, что я наделала, — подумала женщина. — Может, я и не права, но в некоторых случаях эти правила и вправду слишком суровы. Ведь у бедняги Винсента слезы были на глазах!»
Заглянув в остальные мастерские, Жак Гаро вернулся в слесарно-монтажный цех, где намеревался осмотреть детали компрессора, который должен быть готов к завтрашнему дню. Он подошел к рабочему, занятому сборкой.
— Как дела? — спросил он.
— Порядок, господин Гаро, не хватает только муфты, которой занят Винсент. Как только получу ее — за полчаса все закончу.
Жак направился к верстаку Винсента, стоявшему в противоположном конце цеха. Место слесаря пустовало. На табуретке рядом с муфтой валялся рабочий фартук. Старший мастер нахмурился.
— Где Винсент? — спросил он у работавшего рядом слесаря.
— Не знаю, господин Жак, только что, после того как вы с ним поговорили, я видел, как он взял фуражку и удрал.
Жак явно разозлился.
— Однако, вряд ли госпожа Фортье его выпустила, — пробормотал он себе под нос. — Она прекрасно знает, что это запрещено. А если Винсент силой прорвался через привратницкую, тем хуже для него: никакого значения тогда не имеет ни то, что он был хорошим рабочим, ни то, что жена у него больна! Перед правилами все равны. Бросает работу незаконченной, не думая о том, что упрекнут в этом меня, и за задержку я буду отвечать! Он еще пожалеет об этом!..
Подойдя к другим тискам, он сказал возившемуся возле них рабочему:
— Франсуа, бросайте то, что сейчас делаете, и быстренько закончите муфту. Договоритесь с Бремоном. Это срочно. Через час должно быть готово.
— Хорошо, господин Жак, сделаем все, что можно.
Старший мастер вышел из цеха и направился к Жанне, в привратницкую. Женщина увидела в окно, как он идет через двор в ее сторону.
«Он заметил, что Винсента нет, — подумала она, — и, конечно, сейчас меня отчитает».
Обеспокоенная Жанна начала уже раскаиваться в том, что пожалела слесаря. Жак открыл дверь и ступил в привратницкую.
— Госпожа Фортье, — жестко спросил он, — это вы выпустили с завода рабочего?
— Я… господин Жак… — запинаясь, проговорила вдова.
— О! Отрицать бесполезно. Винсент попросил у меня позволения сходить, домой. Я ему не разрешил, ибо это мой долг; тогда он пошел к вам, а вы оказались слабее, чем я…
— Ну да, да, это правда, — сказала Жанна, оправившись от замешательства, — бедняга плакал, говоря о больной жене; просил, умолял… И я уступила…
— Тем не менее вы прекрасно знаете, что виноваты; а известно ли вам, во что обойдется ему ваша слабость?…
— Нет, господин Жак…
— Тогда я сейчас объясню! С этой минуты он уже не работает на заводе, так что запрещаю вам открывать ему, когда он вернется.
— Подобная жестокость… — начала было Жанна.
— Необходима! — перебил ее Жак. — Винсент бросил работу, которую нужно срочно закончить. Отвечаю за это я. Я должен докладывать хозяину о том, что происходит в цехах. И я ему все расскажу.
— Но, — в ужасе воскликнула женщина, — тогда все обрушится на меня!..
— Говорить правду — мой долг.
— Нет, господин Жак, не можете вы быть жестоки до такой степени по отношению к бедняге Винсенту. Я не себя сейчас защищаю, а его. Представляя себе, что жене стало хуже, что она может умереть, он совсем потерял голову; он вот-вот вернется, хозяина сейчас нет, и вы один знаете о том, что было допущено нарушение правил. Винсент — человек достойный. Потеряв работу, он окажется в нищете, ему не на что будет даже лечить жену! Прошу вас, господин Жак, не увольняйте его. Во всем виновата только я. Вы ведь не скажете господину Лабру, правда? Винсент сейчас вернется и сразу примется за работу, он мне обещал. Вы же добрый человек, вам должно быть жалко его…