— Счастлива! — с горечью произнесла девушка. — Никогда я не буду счастлива.
— Ты поверишь мне, если я памятью твоей матери поклянусь, что ты станешь женой Люсьена?
— Нет… Ты однажды уже обманул меня… Я не могу тебе больше верить.
— Но подобная клятва священна. И ложь в таком случае была бы просто преступлением. Не надо больше сомневаться в моих словах! Уверяю тебя: Люсьен женится на тебе и будет тебя любить!
Мэри бросилась в объятия отца.
— О! Сделай так, чтобы это случилось! — пролепетала она. — Ты ведь спасешь меня! Душа моя в отчаянии, если и дальше так будет, я умру. Но как же ты сможешь?… Ведь любит-то он ЕЕ.
— А кто она такая?
— Люси… Подрабатывает швеей у моей портнихи, госпожи Огюстин; совсем ничтожное существо, подкидыш…
— Подкидыш?… Значит, у нее нет ни отца, ни матери?
— Ни отца, ни матери; у нее нет даже фамилии! — в гневе ответила охваченная вдруг презрением Мэри. — Номер у нее вместо фамилии. В приютских списках, она фигурирует под номером 9! И ради этого существа он готов отказаться от меня! Он любит ее!
— Нет, детка, не любит… не может он ее любить. Просто Люсьен, как и все молодые люди, имеет любовницу. Такого рода связи прочными не бывают.
— Ах! — воскликнула Мэри; лицо ее внезапно исказилось, глаза засверкали. — Ах! До чего же я ненавижу эту приютскую девчонку!.. Она лишила меня всего — радости, счастья, надежды! Она все у меня отняла!
Внезапный гнев мгновенно вызвал обострение болезни, лицо Мэри стало почти неузнаваемым. Вены на лбу вздулись, губы приобрели фиолетовый оттенок. Столь резкое ухудшение могло обернуться катастрофой.
— Детка, дорогая, на коленях тебя прошу! Я дал тебе клятву и сдержу слово… Ты будешь женой Люсьена Лабру!
— А как же эта девица?
— Он бросит ее.
— А если не бросит?
— Найдем какой-нибудь способ отвадить ее.
— Да, в самом деле, се нужно как-то отвадить… — лихорадочно сказала Мэри. — Отвадить… Может быть, тогда он будет мой… Но как это сделать?
— Какое это имеет значение, главное — результат. Главное, чтобы мне удалось вернуть тебе покой, вселив в твое сердце надежду, правда? Люсьена какое-то время в Париже не будет. Кто знает, может, к моменту возвращения он уже и думать забудет про свое мимолетное увлечение.
— Как же, мимолетное! — горько сказала девушка. — Два года — это разве мимолетное?
— Ты так ничего и не поняла! — воскликнул Поль Арман, пристально посмотрев на Мэри, и в глазах его промелькнуло нечто очень страшное. — Я памятью твоей матери поклялся, что сделаю его твоим. И сдержу свое слово. Я сказал, что девицу отвадят и он о ней забудет. Значит — отвадят и он все забудет.
Мэри попыталась улыбнуться, потом, опустив голову, ушла; лицо ее было мрачно.
Жэк отправился в домик на улице Клиши. Овид с нетерпением ждал его.
— А, черт возьми, дружище, как же я тебя ждал! Мне много нужно рассказать… Я проследил за юношей и теперь знаю имя девицы, в которую он втрескался.
— По этому поводу я знаю не меньше твоего, — холодно заметил Жак.
— Не может быть!.. Или тебе дочь рассказала?
— Да.
— А как так вышло, что она знакома с этой особой?
— Люси работает швеей у ее портнихи.
— Так вот, значит, чем объясняется ее появление на набережной Бурбонов!
— Вы встретились с ней?
— Столкнулись нос к носу возле привратницкой.
— И она узнала тебя?
— Еще чего! Не ценишь ты меня, братец! Я нацепил робу каменщика, да так искусно, что любой настоящий каменщик рядом со мной выглядел бы просто ряженым. Да, племянница моя любимая, должно быть, не слишком обрадовалась, застав предмет своего обожания у этой швеи.
— Мэри в страшном отчаянии, я боюсь за нее.
— Еще бы, раз она так в него влюблена! Пусть успокоится. Через неделю, я уверен, ей уже незачем будет бояться. Кстати, у какой портнихи работает наша мамзель?
— У госпожи Огюстин, это очень известная портниха, ее мастерская находится на углу улиц Сент-Оноре и Кастигльон.
— Очень ценные сведения. Теперь перейдем к делу: когда эта особа исчезнет с лица земли, ее семья ужасно всполошится.
— У Люси нет семьи, она — подкидыш.
— Браво! Отлично! Полицию некому будет погонять, и она не станет слишком усердствовать.
— Что ты собираешься делать?
— Что собираюсь делать? Черт возьми, сам не знаю! Для начала разузнаю, когда и куда эта пташка ходит. А потом что-нибудь придумаю. Не бойся, не такой уж я дурак. Только вот…
— Только, что?
— Обойдется это, по-моему, совсем недешево.
— Ну и что? — сказал миллионер, беззаботно махнув рукой. — Я уже предлагал тебе деньги… Ты отказался.
— Теперь обстоятельства несколько изменились.
— Сколько? Дать тебе двадцать тысяч франков?
— Идет! Может быть, этого окажется даже много… а может быть, и мало.
— Еще раз говорю: я пойду на любые расходы, лишь бы Люсьен достался Мэри и она была счастлива…
— Давай пока двадцать тысяч. Если вдруг мало окажется, я знаю, где тебя искать.
Поль Арман полез в бумажник. Вытащил оттуда несколько пачек денег и протянул их Соливо.
— Спасибо! — сказал дижонец, засовывая их в карман. — Это на военные расходы. Отлично… Ну а мне самому сколько-нибудь причитается?
— Сколько захочешь. Назови любую цифру.
Овид уставился на «братца»; вид у него был совсем растроганный.
— На данный момент ничего не нужно, — сказал он. — Ты очень славный парень, и я тебе доверяю. Когда все будет сделано, тогда и вернемся к этому вопросу.
— Как угодно! Когда ты приступишь к делу?
— Завтра же.
— Ты знаешь, что Люсьен Лабру уезжает не больше чем на три недели?
— Все кончится гораздо раньше.
Поговорив еще с четверть часа, они расстались. Поль вернулся в свой особняк. На сердце у него было легко, на душе — спокойно. И думал он лишь об одном: его дочь будет счастлива. А разве что-то еще могло иметь значение?
Прогулявшись по Ботаническому саду, Люсьен и Люси вернулись на набережную Бурбонов. Похоже, они совсем забыли о той сцене, что разыгралась недавно в квартире Люси. Весело щебеча, девушка принялась готовить ужин. Пробило половину седьмого, и Люси, рассмеявшись, тут же объявила:
— Господин жених, кушать подано. Прошу к столу!
— Похоже, мамаша Лизон так и не придет… — заметил Люсьен.
— Да… и меня это несколько удивляет. Боюсь, ее хозяйке хуже стало…
Едва Люси это сказала, как в дверь кто-то тихонько стукнул.
— Войдите! — крикнула Люси.
Дверь отворилась, и в комнату вошла мамаша Лизон. Люси бросилась к ней, обняла и поцеловала.
— Ведь вы поужинаете с нами, правда? — спросила она.
— Нет, миленькая моя, и хотелось бы, да не могу. Хозяйке моей все хуже становится. Поэтому мне нужно вернуться в лавку. Я зашла взять кофту — по ночам холодно, но никак не могла пройти мимо вашей двери и не повидать вас обоих: я же знаю, что господин Люсьен должен быть здесь.
— И он бросает меня одну на целых три недели, — грустно сказала Люси.
— Бросает одну? — обеспокоенно переспросила Жанна. — Это правда?
— Да, мамаша Лизон, в провинции нужно проследить за выполнением важных работ, и хозяин посылает туда меня.
— И вас не будет здесь три недели?
— Около того.
— А это целая вечность! — сказала девушка. — И даже вас, мамаша Лизон, не будет рядом.
— Это очень огорчает меня, миленькая… Очень-очень огорчает, вы знаете, но я никак не могу бросить несчастную женщину, она ведь хочет, чтобы только я за ней и ухаживала, а она всегда была ко мне так добра. И все равно будьте уверены: как только сумею выкроить хоть минутку, непременно забегу, чтобы вас обнять и поцеловать.
— Это вы хорошо придумали, мамаша Лизон… — сказал Люсьен.
— Ну ладно, я побежала; наверняка госпожа Лебре уже беспокоится. Счастливо съездить, господин Люсьен. И будьте спокойны: тут вас никто не забудет. Я сделаю все возможное, чтобы сберечь ваше сокровище.
Она расцеловала Люси и убежала. Около десяти вечера ушел и Люсьен, еще раз пообещав ежедневно писать. На следующий день он встретился на вокзале с механиком и рабочими, направлявшимися тоже в Бельгард, и вскоре поезд мчал их в даль от Парижа.
Глава 6
Овид без малейшего угрызения совести, без тени сомнения согласился сыграть ту чудовищную роль, что предложил ему Жак Гаро. Ведь в результате тот опять целиком и полностью оказывался в его власти; сложившуюся ситуацию Овид надеялся использовать с максимальной выгодой для себя. Кроме того, он любил острые ощущения — какой бы природы они ни были.
Предварительные переговоры по поводу планируемого преступления весьма забавляли и увлекали его, а когда человек чем-то увлечен, он без особого труда находит средства для осуществления своих планов. В данном случае их несложно было отыскать, изучив привычки той особы, которую Жак Гаро решил уничтожить. Овид подумал, что, для того чтобы сбить с толку следствие, которое неизбежно будет возбуждено после устранения Люси, ему теперь следует частенько переодеваться, чтобы всякий раз его принимали за новое лицо.
Поэтому на следующий день, поднявшись пораньше, он напялил на себя самую старую одежду, взял пустой чемодан и праздной походкой отправился в Тампль, в район, где торгуют всяким старьем. Истратив совсем немного денег, он накупил целую кучу самых разнообразных костюмов. К каждому из них подобрал массу необходимых дополнений, так что даже самый опытный наблюдатель не смог бы заметить в его облике чего-нибудь странного.
Прежде всего нужно было узнать, работает ли невеста Люсьена Лабру у госпожи Огюстин каждый день, в котором часу она выходит из дома и когда возвращается. Без знания этих деталей никакого определенного плана составить никак невозможно.
Во вторник утром Овид, нарядившись порученцем и для пущей важности нацепив на себя медаль, вышел из дома и на площади Клиши сел в омнибус, дабы с пересадкой добраться в район острова Сен-Луи. Узнать дижонца было невозможно: он был тщательно загримирован и с головы до пят выглядел так, как и положено настоящему порученцу. Подходя к дому, где жила Люси, Овид достал из кармана листок бумаги с адресом девушки, затем свернул под арку, прошел через двор, направился к привратницкой, прикидываясь, будто читает имя, написанное на клочке бумаги, и произнес: